Николай Логинов
Что было, то было…
Повести. Рассказы
Горькая это история.
Думается, лучше поведать обо всем, не прибавив и не убавив даже самой малости.
И начать придется с описания, не раз встречавшегося в книгах, того страшного утра, в которое тяжелее других досталось нашим пограничникам. Кому как не им, первым пришлось услышать вой вражеских самолетов над нашей землей, разрывы чужих снарядов и свист пуль по эту сторону границы, первым увидеть врага, перешагнувшего наши рубежи, и бесстрашно принять удар.
Ведь так было-то.
Нетрудно догадаться, что речь идет о памятном утре двадцать второго июня сорок первого года.
Тогда, в ранний час, лейтенант Федяев и его жена Ольга спали в своей уютной комнатке на заставе у самой границы Советской Литвы с Восточной Пруссией. Вернее, спал лейтенант, отвернувшись к стене, а жена лежала с открытыми глазами, хотя, скорее, ему бы, а не ей надо было бодрствовать. И он наверняка не лежал бы сейчас в постели, если бы предыдущие сутки не провел на ногах.
Ольга же, казалось, и не засыпала с самого вечера: ясен и лучист взгляд, светлая улыбка блуждает на губах. Видать, приятными думами полнилась ее голова. И причиной было не занимавшееся погожее утро за окном, прикрытым простенькой занавеской. Нет, причина была куда основательнее.
Когда муж повернулся лицом к жене, не просыпаясь, подушечкой ладони провел по своей щеке, по губам — вытер струйку сладкой слюны, — Ольга полушепотом спросила:
— Вася, не спишь? — Она выпростала из-под одеяла руку и коснулась мужниного плеча: — Просни-ись, засо-ня! — Голос был нежный и игривый.
Василий бормотнул что-то невнятное и, похоже, не проснулся. А Ольге не терпелось разделить с ним свою радость — продолжала тормошить его:
— Ты послушай, послушай, что выделывает он!
Василий глаз не открыл, но все же спросонок откликнулся:
— Кто?
Ольга взяла его руку и положила на свой живот поверх одеяла.
— Ну?
По лицу мужа расплылась счастливая улыбка:
— От безобразник! Маме спать не дает. А!
— Непоседа будет.
— Весь в папу.
— Уж так и в папу! Еще поглядим…
— Сашко-то? Точно! И глядеть нечего. — Василий порывисто приподнялся на локте и поцеловал Ольгу. — А любить буду!..
— Его? Меня? — Лукавинки заиграли в Ольгиных глазах.
— Не словишь. Обоих!
— То-то… Спи, Вась, рано еще.
Он хотел сказать что-то озорное, но в этот миг в окно нетерпеливо постучали. Василий, перелезая через Ольгу, больше для нее — проворчал:
— Даже в воскресенье не дают с женой понежиться… Сам же он, пока еще неясно, догадался: знать, случилось то, чего ожидали.
В трусах и майке, босиком подошел к окну, просунул голову под занавеску.
С улицы послышался негромкий голос:
— Товарищ лейтенант! Вызывает начальник заставы. Срочно!
Василий ответил:
— Иду, Кученков.
Да, это был голос красноармейца Кученкова, и, хотя в голосе его слышалась тревога, Ольга не стала донимать себя беспокойными думами. Первый раз, что ли, вызывают Василия на заставу в ранний час? Пора привыкнуть. А Кученков смешной. Она представила нескладную фигуру бойца, его лицо словно в размазанных веснушках, застенчивые, с синеватинкой глаза, улыбнулась.
Василий заметил ее улыбку, шутливо спросил:
— Рада, что ухожу? Да?
Он, уже одетый — в шинели, в фуражке, — подошел к кровати, наклонился.
— Да, радешенька! — передразнила Ольга и обхватила его шею руками, притянула голову, поцеловала в лоб, в губы. — Возвращайся-ка поскорее, товарищ лейтенант.
— Постараюсь, мой генерал… Как он там? — кивнул на живот. — Утихомирился?
Ольга приложила к своим губам палец, шепнула:
— Спит. Ш-ш.
— Спи и ты. Рано еще.
— В шинели-то не жарко?
— Жар костей не ломит, — отшутился Василий. — Ушел! Спи.
— Счастливо. Скорее приходи — без тебя не буду завтракать.
Василий уже не слушал, торопливо шагнул из комнаты. Вот он сбежал по ступенькам крыльца, замерли на тропке его шаги… Он понимал, что нельзя тратить на прощание с женой ни минуты, но и уйти, не сказав шутливого слова, оставив ее в тревоге, не мог. Он чувствовал — на трудное дело идет…
Ольга и верно осталась спокойной. Поправила подушку под головой, натянула до подбородка одеяло, задремала.
Сладок молодой сон на утренней зорьке. И сновидения бывают удивительные и тоже приятные. А Ольге снился луг в пору буйного цветения. Будто шла она росными травами с сынишкой, с Сашенькой, на руках. Теплый ветер шевелил на ее лбу прядку волос, щекотал. Она порывалась откинуть прядку и никак не могла высвободить руку — Саша съезжал, приходилось его приподымать. Шла одна с малышом, и никого не было ни рядом, ни вдали. Луг был похож на тот, что когда-то видела она в детстве у бабушки в деревне. Она и во сне знала, что бабушки у нее давно уж нет, что вообще никого из родных нет, кроме Васи, мужа. Это и на самом деле было так. Отец погиб в гражданскую войну, не повидав свою единственную дочурку, а мать умерла от туберкулеза, когда Ольге только-только исполнилось двенадцать лет, и маленькая Оля Веткина стала воспитанницей детского дома… Во сне шла она к Васе. Глядела в даль, затянутую солнечным маревом: оттуда должен он вот-вот показаться.
Вдруг среди ясного дня прогрохотал гром. Все кругом вмиг потемнело. Налетел ветер, обвил платьем Ольге ноги. Она увертывалась от ветра, сопротивлялась ему и все сильнее прижимала к себе сына…
Проснулась. Ни луга, ни Саши. Увидела: стекло в раме — вдребезги, ветер бешено рвет занавеску.
Ольга вскочила с постели.
За окном ухнули взрывы — вдалеке и рядом. Дом задрожал. Кажется, на заставе пулемет выпустил торопливую очередь.
В комнату к Ольге вбежала растрепанная, заспанная соседка Даша Егорова, жена замполита. Беспомощно стараясь застегнуть халат, спросила:
— Что это, Оль?! — Обвела взглядом комнату. — И твоего вызвали?
Ольга раскрыла рот и замерла, словно не хватило ей воздуха. Казалось, вот-вот закричит от страшной догадки. Взрывы участились.
Ольга, не дыша, бледная, тяжело опустилась на стул. Даша вскрикнула:
— Что с тобой, Ольга?!
* * *
К одноэтажному дому шумно подъехала грузовая автомашина. Взвизгнули тормоза. И лишь замедлила ход — из кабины выскочил лейтенант Василий Федяев. Увидел — крыльцо разворочено снарядом. Подбежал к окну, крикнул:
— Оля! — Распахнул окно. — Быстро, Оля!.. О-ля!..
— Здесь она, — отозвались в комнате.
— Тут я, Вася, — откликнулась и Ольга. Подошла к окну растерянная, тихая, в ночной рубашке. Выдохнула: — Что это, Вася?
— Сюда! Живо! — крикнул нетерпеливо, резко. Подхватил под мышки, вытащил в окно. Подол рубашки, за что-то зацепившись, разорвался, на подоконнике остался белый клок.
Выглянула Даша.
— А я?..
— Тоже, тоже, Даша! — недовольный медлительностью женщин, кинул Василий.
Даша исчезла. Василий злился:
— Садись же, Оля! Да что ты копаешься!
Ольга, точно опомнившись, оглядела себя полураздетую, босую:
— Такая?!
Василий втолкнул ее в кабину. Переложил из брюк во внутренний карман шинели бумажник со вчерашней получкой, сбросил шинель с себя, накинул на плечи Ольге.
В окно вылезла Даша — в халате, как была, в руках скомканное платье и хозяйственная сумка.
Артиллерия немцев, не переставая, била по заставе. Там что-то горело. Нарастала трескотня пулеметов и автоматов.
Василий помог Даше влезть в кузов машины, сказал просяще:
— Ольгу побереги!
— Куда мы? — спросила Даша.
Не ответил. Вскочил на подножку, крикнул шоферу:
— Поехали, Брагин!
Машина сорвалась с места.
Стекла на дверке не было. Василий наклонился к Ольге:
— В Смоленск… к матери!.. Помнишь адрес? Дом двадцать два… Переждешь… Напишу…
Снял с руки часы, кинул ей на колени. Она просунула руку из кабины, притронулась к лицу Василия. Он односложно утешал:
— Ничего… ничего!.. Береги сына… Сашку… — И шоферу: — Брагин!
— Слушаю, — откликнулся шофер.
— У капитана на квартире захватишь мать с девчушкой — и на станцию. Ни минуты, слышь? Гони!.. Посадишь в поезд — вернешься на заставу. Всё. Счастливого пути!..
На ходу спрыгнул. Постоял секунду — не больше. Занес руку над головой, чтобы помахать, и тяжело опустил.
Клубок пыли катился по дороге.
В небе ревели чужие бомбардировщики. Их маршрут был тот же, что и мчавшейся на восток машины с родным для лейтенанта человеком в кабине. Нет, с двумя — с женой и ребенком.
Расстался… Надолго ли? Приведет ли судьба когда-нибудь свидеться? Он не знал этого. Он и не думал об этом.
