Генрих Гофман - Самолет подбит над целью

Занесло снегом Сальские степи. Безмолвной пустыней раскинулась белая гладь. Окинь взглядом горизонт — не увидишь ни одного дымка. Но и здесь прошла война. Из сугробов, словно ураганом поваленные столбы, торчат десятки стволов разбитых орудий. Чернеют башни исковерканных танков.

Небо затянуто серой мглой. Низко над землей стелются рваные клочья облаков.

По проселочной дороге в тыл ведут группу пленных предателей. У самых обочин в белых меховых полушубках, с автоматами наперевес шагают конвоиры. Позади тащится лошадь, запряженная в сани-розвальни.

Понуря головы, бредут люди, потерявшие честь. Они предали Родину. Предали свой народ, пошли в услужение к фашистам. Тяжело переставляя ноги, идут вперемежку власовцы и полицаи, бургомистры и старосты — те, кто не успел бежать с отступающим врагом.

Сильный ветер с востока обжигает их лица. Снежная поземка хлещет в глаза. Сцепленные руки втиснуты в рукава пальто и шинелей. Сутулясь, бочком, с трудом преодолевая порывы ветра, они идут по заснеженной степи.

А навстречу, от Сталинграда, движутся войска, отстоявшие город. И сильнее леденящего ветра обжигают предателей гневные, полные презрения взгляды людей. Каждый раз, встречаясь с этими взглядами, пленные опускают глаза. Лишь один из них, в синей шинели полицая, с волнением смотрит на советских воинов, погнавших врага от великой русской реки. Горечь и отчаяние в его глазах. Зубы стиснуты так, что перекатываются желваки на скулах.

Вдруг, сорвав с головы рыжий треух, он бросил его на землю и рванулся к конвоиру:

— Стреляйте! Не могу идти дальше! Не могу идти вместе с ними, — кивнул он на предателей. — Я — Карлов. Летчик Карлов, командир эскадрильи штурмовиков.

— Зачем же стрелять, если ты летчик, — успокаивает его конвоир. — Придем на место, там и разберутся.

И бредет дальше группа пленных. Метет и кружит снежная поземка. Медленно движется под конвоем на восток один из храбрейших летчиков Сталинградского фронта. Как могло случиться, что мужественный командир лейтенант Георгий Карлов попал в эту группу пленных предателей?

Это было восьмого января 1943 года. Матовый солнечный диск, прячась в морозной туманной дымке, уже приближался к горизонту. Над заснеженной равниной аэродрома у станицы Барабанщиков на бреющей высоте пронесся самолет-штурмовик и взмыл в небо.

На высоте около четырехсот метров самолет развернулся влево, из его брюха медленно выползло шасси. Описав в воздухе большой круг, штурмовик пошел на посадку. Оборвался надрывный гул мотора, послышались громкие выхлопы. Самолет, щупая колесами укатанный снег, несся над посадочной полосой.

Вот он вплотную притерся к земле и, повизгивая тормозами, покатился по разглаженной поверхности летного поля. В тот момент, когда он, казалось, должен был остановиться, вновь взревел мотор и самолет, вздымая клубящиеся снежные вихри, порулил к черным полотнищам, разложенным буквой «Т» на ослепительно белом снегу.

Недалеко от посадочных знаков штурмовик остановился. Затих рев мотора. Лопасти винта со свистом провернулись на два-три оборота и неподвижно стали. Из кабины неуклюже вылез летчик. Сняв на крыле парашют, он легко спрыгнул на землю и зашагал к группе людей, стоявших неподалеку, у входа в штабную землянку, и придирчиво наблюдавших оттуда за посадкой командира дивизии.

— Становись! — подал команду широкоплечий богатырь — командир полка майор Емельянов, не раз отличившийся смелыми и дерзкими ударами по врагу.

Летчики быстро построились в одну шеренгу.

— Смирно! — Майор пошел навстречу полковнику Рубанову. Остановившись в трех шагах от него и приложив руку к головному убору, он доложил:

— Товарищ полковник! Летный состав шестьсот двадцать второго штурмового авиационного полка построен по вашему приказанию.

— Здравствуйте, Емельянов. — Командир дивизии пожал руку майору и, повернувшись к строю, громко произнес:

— Здравствуйте, будущие гвардейцы!

В ответ дружное, четкое «Здравия желаем, товарищ полковник!» раскатилось в морозном воздухе.

— У народа, у армии, у всех нас одна думка: что в Сталинграде? Чем помочь Сталинграду? — обратился Рубанов к летчикам. — Шестая армия немцев схвачена за горло кольцом наших войск. Танки Манштейна рвались ей на выручку, но они разгромлены. Остатки их откатываются на запад под ударами наших частей. В этом есть и ваша заслуга.

Лейтенант Карлов, стоявший на правом фланге летчиков третьей эскадрильи, невольно приподнял руку и сквозь толщу мехового комбинезона нащупал на груди свою первую боевую награду — орден Красной Звезды.

— Но гитлеровское командование, — продолжал полковник, — бросило больше тысячи боевых и транспортных самолетов для снабжения и поддержки армии Паулюса. Военный совет Сталинградского фронта поставил перед авиацией задачу — уничтожать фашистские самолеты на земле и в воздухе. Вы должны нанести штурмовой удар по аэродрому Сальск. По имеющимся данным, там сосредоточено более трехсот транспортных самолетов. Этот аэродром — основная база, откуда враг снабжает по воздуху свои войска, окруженные под Сталинградом,

Летчики стояли молча. Кое-кто вытащил из-за спины планшет и внимательно разглядывал карту. Город Сальск находился более чем в ста километрах за красной чертой, обозначающей линию фронта.

— Удар необходимо нанести на рассвете, пока фашистские летчики не поднялись в воздух. Взлетать придется в темноте. Поэтому, — обратился Рубанов к командиру полка, — необходимо отобрать группу из наиболее опытных командиров, способных произвести взлет ночью при кострах.

Глаза майора Емельянова заискрились задором. Густые брови взлетели вверх.

— Разрешите мне лично вести группу, — попросил он командира дивизии.

— Нет. Основной состав полка остается в резерве командира корпуса. Будьте готовы поддержать наземные войска по вызову. Группу, я думаю, поведет командир первой эскадрильи капитан Бахтин.

Невысокий, худощавый, с подвижным живым лицом Бахтин вышел из строя.

— Справитесь? — спросил командир дивизии.

— Если не собьют — справлюсь, — ответил Бахтин.

— Надо, чтобы не сбили.

— Будет выполнено, товарищ полковник.

— Вот это другой разговор, — улыбнулся командир дивизии. — Решайте, Емельянов, кто пойдет с Бахтиным.

Емельянов окинул взглядом летчиков.

— Старший лейтенант Мордовцев! — вызвал он.

Геннадий Мордовцев посмотрел на полковника. В больших серых глазах застыл вопрос. И лишь когда командир дивизии в знак одобрения кивнул головой, старший лейтенант сделал три шага вперед и встал рядом с Бахтиным.

— Лейтенант Карлов!

Из строя вышел круглолицый улыбающийся летчик. Правый, будто прищуренный глаз Карлова был несколько меньше левого. Казалось, он улыбался лишь одной половиной лица.

— Сержант Долаберидзе!

Долаберидзе вразвалку последовал за Карловым.

Майор назвал еще три фамилии, и еще три летчика перешли из строя к группе Бахтина. Это были лейтенант Опалев, сержант Дубенко и сержант Дагаев.

— Вот, по-моему, все, — доложил Емельянов полковнику.

— Ну что ж, семь таких орлов не уступят двум десяткам фашистских асов. Семеркой и полетите, — решил командир дивизии. — Прикрывать вас будут девять истребителей Як-1 двести тридцать шестого истребительного полка. А сейчас отправляйтесь на командный пункт прокладывать маршрут полета. Остальных, Емельянов, можете распустить. На сегодня — отбой.

Семь летчиков, придерживая болтающиеся сзади планшеты с картами, пошли к командному пункту. Проходя в низкую дверь землянки, каждый пригибал голову, оберегая распластанные поверх шлемофонов летные очки.

Остальные летчики, обгоняя друг друга, побежали к стоявшему у штабной землянки автобусу. Под их унтами поскрипывал смерзшийся снег,

— Как настроение народа? — спросил командир дивизии у Емельянова, когда они остались вдвоем.

— Хорошо дерутся, товарищ полковник. Я вам еще не докладывал: сегодня звено капитана Доброхотова встретило большую группу транспортных «юнкерсов». Тех прикрывали «мессершмитты», да наши истребители связали «мессеров» боем. А мои ребята врезались в строй немцев, и каждый сбил по два-три самолета. Старший лейтенант Ольховенко лично четыре «юнкерса» сбил. А потом, раненный в руку, в спину и в голову, привел подбитый штурмовик на свой аэродром.

— Ну и орел! — восхищенно произнес Рубанов.

— Послушайте дальше! Шасси у самолета были перебиты, поэтому посадку Ольховенко произвел на «живот». Вылез окровавленный из кабины да как замахнется гранатой на подбегающих людей, кричит: «Не подходи, гады!» Думал, что на территории противника сел... Если бы не потерял сознание — швырнул бы, чего доброго, гранату в своих же механиков. Сейчас в госпитале лежит. Врач говорит — будет жить.