Серый хвост змеи скользнул по скале, исчез в расщелине. Донеслось грозное шипение. Гюрза уходила, но Яшка знал: деваться ей некуда. Еще неделю назад выследили ее они с Баратом на этой изрытой впадинами и трещинами скале.
— Давай, — по-курдски сказал Барат. Черные глаза его стали круглыми, ноздри хищно раздулись.
Яшка сунул руку за пазуху, достал мышь, которую тоже не просто было добыть. Мышеловки в поселке у каждого, но они решили взять мышь у богача Мордовцева. Попробуй-ка унеси у Мордовцева хотя бы мышонка. А Яшка — унес.
Барат оттянул заднюю лапку мыши. Яшка привязал к ней тонкую бечевку. Другой конец бечевки обмотал вокруг колышка, воткнул колышек в трещину. Оба спрятались за обломком скалы, стали ждать.
Мышь некоторое время сидела, сжавшись в комочек, поблескивая бусинками глаз. Потом вдруг резво побежала по плитняку. Веревочка натянулась, отбросила мышь назад.
Яшка оглянулся: не видит ли кто, чем они тут занялись? Недели не прошло, как отец больно отстегал его веревкой: «Не лови ты этих змей, укусит — подохнешь». А Яшка — ловит.
Молодой доктор, рыжий, очкастый, за каждую гюрзу или кобру пять копеек дает. Это ли не богатство! На пять копеек у азербайджанца Набиева можно купить пять длиннющих конфет с махрами. Хочешь — грызи, хочешь — махрами любуйся. Но веревка в руках отца тоже запомнилась… Яшка еще раз внимательно осмотрелся.
Отсюда, со Змеиной горы, видна вся окруженная горами долина. В верхней части ее поселок Дауган — сотни полторы глинобитных домов, вытянувшихся вдоль столбовой дороги. Над дорогой сомкнули кроны чинары и карагачи. Блестит в арыках вода, во дворе таможни готовят в путь караван верблюдов. В сторону пограничного казачьего поста проскакал по дороге верховой в туркменской папахе. Это фельдъегерь из сотни джигитов повез утреннюю почту. Как будто все спокойно. До них с Баратом никому нет дела.
Яшка расправил мешочек, что дал им доктор, протянул руку из своего укрытия, тронул мышь проволочкой* Мышь пискнула, снова побежала по плитняку. Барат на всякий случай удобнее перехватил палку, раздвоенную на конце. Змея не появлялась.
Молодой доктор предупреждал: «Смотрите, гюрза — по-научному «гадюка гробовая», укусит — смерть». Что он знает, этот доктор, о змеях! Только приехал, а учит! Яшке и без него известно, что будет, если укусит гюрза. Но где еще в пограничном поселке денег возьмешь? На Даугане заработки известные. Взрослый продаст караван-баши мякину, ячмень или отвезет в город сено, дрова. А где сено или дрова у мальчишек?
Яшка снова тронул мышь проволокой. Мышь пискнула, побежала. От нечего делать Яшка перевернул несколько камней: нет ли скорпионов — все же по копейке пара.
За скорпионов и фаланг отец не ругал. Кусали они и Яшку и Барата. Сначала жжет так, что хоть криком кричи. Сутки не знаешь, куда деться, а потом ничего, проходит: сырой земли приложишь, и всё. Доктор им и трубок стеклянных надавал — в одну трубку по два скорпиона сажать. Их-то всегда наловишь, а вот змея!..
Яшка затаил дыхание.
Из расщелины появилась гюрза, скользнула по каменистому склону, высоко подняв голову, стала свиваться кольцами. Злые глаза уставились на мышь, мелькнул раздвоенный язык.
Яшка во все глаза смотрел на гюрзу. Доктор еще говорил, что змеи видят и слышат плохо, зато у них есть какие-то инфракрасные точки около ноздрей. Вроде они даже мышиное тепло чувствуют. Наврал доктор. Сколько Яшка ни смотрел, никаких красных точек у гюрзы на морде не увидел.
Змея метнулась и схватила мышь. В ту же секунду Барат прижал ее голову рогатулькой. Мгновенно толстое серое тело обвилось вокруг палки. Но Яшка знал: зубы гюрзы так устроены, что мышь ей не выплюнуть, а проглотить рогатулька не дает.
Хвастаясь перед Баратом смелостью, Яшка схватил гюрзу за голову, сунул ее в мешок. Вдруг острая боль пронизала палец. Яшка вскрикнул. Встревоженный Барат успел завязать мешок со змеей, только после этого вскинул глаза: две маленькие ранки — следы зубов гюрзы темнели у Яшки на пальце возле ногтя. То ли он не рассчитал и сам накололся на ядовитые зубы, то ли гюрза сумела и с мышью в пасти схватить его за палец. Коричневое лицо Барата стало серым. Завязывая мешок, он с ужасом смотрел на Яшкин палец. Две маленькие ранки, две красные точки, словно следы иголок, а в них — смерть. Яшка почувствовал, что и у него самого кровь отливает от лица. В глазах стало темно.
— Ай, Ёшка, беда! — опомнился Барат.- Давай палец!
Выхватив из кармана самодельный нож, Барат глубоко надрезал ранки. Яшка скривился от боли.
— Опускай руку, Ёшка-джан, дави палец!
Яшка послушно опустил руку вниз, алая кровь закапала на камни.
— Ай, к доктору надо, он ученый, знает, что делать!
Барат обмотал бечевкой Яшкин палец, подхватил мешок с гюрзой, и они галопом понеслись в поселок.
Доктор приехал на Дауган недавно, в тот самый день, когда на общем сходе объявили Советскую власть. Отец сказал, что доктор — большевик. Что это такое, Яшка не знал. Но он — родной брат того высокого Василия, который еще раньше тайно приезжал к отцу. По вечерам они надолго запирались в закутке у Али-ага — конюха почтовой станции Рудометкиных. В такие вечера отец посылал Яшку и Барата на дорогу смотреть, чтобы, чего доброго, не нагрянули казаки.
— Эй, Ёшка, эй, Барат! Что такое? Зачем так бежите?.. — остановил ребят у самой таможни дауганский лекарь и костоправ Али-ага. Он тоже мог помочь, но Яшка боялся: сразу скажет отцу.
— Молчи, — приказал Яшка Барату. И они еще быстрее побежали к караван-сараю, где поселился доктор.
Загоревший под туркменским солнцем до черноты, молодой доктор, с рыжим чубом и чудным для дауганских ребят именем Вениамин, занимал в караван-сарае целые две комнаты. В одной поселился сам, в другой держал всякую живность.
Когда Яшка и Барат вбежали к нему, он рассматривал через микроскоп какое-то стеклышко, не оборачиваясь, спросил:
— Что у вас?
— Змею поймали.
— А, это хорошо. Давайте сюда…
Порывшись в кармане, он достал пятак и ловко шлепнул им о крышку стола:
— Забирайте.
— Она меня укусила, — сказал Яшка.
— Что?!
Всем корпусом доктор повернулся к ребятам. Яшка выставил свой туго перетянутый веревкой, посиневший и набрякший палец с надрезом, молча шмыгнул носом.
— Когда укусила?
— Только что, у Змеиной горы.
Доктор развязал мешок и вытряхнул змею в один из ящиков, обитых сверху проволочной сеткой, крепко завязал крышку. Около десятка таких же ящиков стояло вдоль стен.
— Гюрза, — сказал он. — Очень опасно…
На секунду задумавшись, он тряхнул рыжей лохматой головой, указал Яшке на топчан, весь заставленный стеклянными банками с лягушками, змеями, молодыми зям-зямами, которых он называл непонятным словом «вараны», и другими ящерицами, залитыми прозрачной жидкостью.
— Садись, змеелов.
Яшка сел.
— Как звать?
— Кайманов Яшка.
— Григория Кайманова сын? Дорожного рабочего?
— Он самый…
— О-о! Ну, тогда вытерпишь!..
Последние слова доктора насторожили ребят. «Что собирается делать доктор?» Яшка с тревогой следил за приготовлениями к операции.
Доктор вымыл руки, вскипятил на спиртовке воду в железной коробочке, сделал Яшке несколько уколов в палец, а потом и повыше — в руку, взял из коробочки узкий блестящий нож.
— Ну, что ж, Яков Кайманов, — сказал он.- Смотри в окно и медленно считай, скажем, до ста…
* * *
— Я-а-ша! Я-а-ша! — донесся голос матери. Не откликаясь, Яшка и Барат все дальше уходили от дома. Заросли бурьяна скрывали их с головой. Вдоль дороги попадались метелки гули-кона — телячьего цветка, рыбьей травы — марги-маи.
Стараясь заглушить нестерпимую боль, уже начинавшую сверлить палец, Яшка сбивал палкой метелки трав, огибая стороной амбар Мордовцевых, в котором сегодня он раздобыл мышь. Ему удалось вынести мышеловку в ту минуту, когда хозяин амбара молодой Флегонт Мордовцев за чем-то ушел в отгороженную бревенчатой стенкой кладовую.
Флегонта Мордовцева в поселке многие побаивались и вместе с тем уважали. От взрослых Яшка слышал, что в революцию он выступил против своего отца-богатея и в пику ему перешел на сторону красных. Когда началась гражданская война, занялся оставшимся после отца хозяйством.
Только подумал Яшка о Флегонте, как наткнулся прямо на него. Молодой Мордовцев стоял за амбаром с каким-то незнакомым казаком. Прищурясь вдруг и замолчав, Флегонт уставился серыми глазами на Яшку, будто спрашивал: «Что надо?»
Яшка почему-то всегда робел перед этим ладно скроенным погодком отца. Что-то лихое и вместе с тем вкрадчивое было в его точеном лице. От испытующего взгляда Флегонта у Яшки мороз подирал по коже.
