— Вы были у него?
— Был.
Горькое чувство охватило Папрскаржа. Но все же он попытался выкрутиться.
— Простите, не можете ли вы сказать, когда вы были у меня и что там делали?
Гестаповец резко захлопнул дверь и приказал:
— Марш!
Папрскарж, спотыкаясь, побрел через двор на допрос. Он не был подготовлен к такому удару.
— Вот теперь мы тебе покажем, как врать! — пригрозил Слижек-Штюрмер.
Комиссар сидел в кожаном кресле, вытянув ноги, курил и злорадно улыбался:
— Ну а теперь все по порядку, но только смотри: говорить правду!
Папрскарж про себя отметил, что еще минуту назад Слижек-Штюрмер стал ему тыкать, а сейчас и в переводе слов Гинтингера переделывает «вы» на «ты».
— Я вспомнил, — начал Папрскарж, — что эти два пана действительно приезжали ко мне в школу. Их лица мне знакомы, но кто они — не знаю. Они не представились, когда разговаривали со мной.
— Чего они от тебя хотели?
— Говорили о какой-то организации, но я отказался вступить в нее. Больше ничего не знаю.
— О чем они спрашивали?
— Я впервые видел этих людей, и поэтому мы не могли доверять друг другу. Они задавали самые различные вопросы: есть ли у нас граждане немецкой национальности, как граждане смотрят на политическую ситуацию, думал ли я о том, как пробудить в гражданах чувство патриотизма и объединить их, если немцы по какой-то причине уйдут от нас. Я ответил им, что граждан немецкой национальности у нас нет, люди политикой не интересуются…
— А что дальше?
— Больше мы не разговаривали. У меня была какая-то работа, и мы расстались.
— И это все? Они от тебя ничего не требовали?
— Мне кажется, что ничего…
Слижек-Штюрмер подскочил, но Гинтингер остановил его. С минуту он искал что-то в протоколах, а потом сухо произнес:
— Гавранек и Фабиан информировали вас о нелегальной военной организации и поручили вам организовать группы из надежных людей в шести близлежащих деревнях. Это правда?
— Никаких инструкций относительно создания военной организации они мне не давали.
— Пан комиссар цитирует их показания, — многозначительно заметил Слижек-Штюрмер.
— Возможно, они имели в виду сделать это при следующем посещении, но больше не приезжали.
— Кого вы назначили командиром в Горной Бечве?
— Никого.
— В Средней Бечве?
— Никого.
— В Дольной Бечве?
— Никого.
— В Гутиске, Соланце, Вигантицах?
— Никого, никого!
Гинтингер потерял терпение. Стукнул ладонью по столу. Это послужило командой для Слижека-Штюрмера. Он ударил Папрскаржа по лицу, а когда тот упал, стал бить его ногами.
Комиссар Гинтингер склонился над Папрскаржем, но тот молчал. Тогда он кивнул Штюрмеру — так с цепи спускают злого пса.
Всю ночь Папрскарж не спал. Стоило ему немного задремать, как сразу же начинало казаться, что кто-то преследует его, что он падает с большой высоты, и он просыпался от собственного крика, дрожа от ужаса. Поэтому старался не засыпать, чтобы избавиться от кошмарных снов.
Потрясение от допроса не проходило. Наступали минуты слабости, и какой-то голос шептал: «А что, собственно, произойдет, если ты скажешь? Ведь Гавранек и Фабиан рассказали все».
В окно чердачной комнатки в доме управляющего лесопилкой стукнул камешек. Второй упал на карниз. Папрскарж вскочил из-за стола и выключил свет. В темноте подошел к окну и отдернул бумажную штору затемнения. Когда глаза привыкли к темноте, увидел человека, склонившегося, видимо, в поисках камешка.
— Зетек! — сказал Папрскарж жене. — Я лучше выйду, а то он перебудит всех.
Он зажег свет, набросил плащ, сунул ноги в домашних туфлях в галоши и спустился вниз.
Лесник Зетек стоял у забора и делал ему знаки.
— Это я, Зетек. Пойдемте со мной…
— Ладно, ладно. В чем дело?
— Вы должны помочь мне в одном деле. Сам я не справлюсь, — продолжал Зетек, а видя, что Папрскарж не решается, принялся уговаривать его: — Совсем недалеко… под Червенец.
— Под Червенец! Ничего себе недалеко! — ужаснулся Папрскарж, но Зетеку он не хотел отказывать. — Ну подождите, я хоть обуюсь.
Милушка посмотрела на мужа сквозь очки, которые она надевала, принимаясь за вязание. Сидела она на стуле посреди комнаты под лампой, и ее никак нельзя было обойти.
— Понимаешь, это Зетек! — объяснил он, надевая ботинки, хотя она ни о чем не спрашивала. — Опять забыл что-то в отчете, а завтра должен сдавать… Надо помочь ему подсчитать.
Милушка молчала. А когда он уже стоял в дверях, расстроенный и неуверенный, сказала:
— Лишь бы ты напрасно не впутался в какую-нибудь историю.
Папрскарж посмотрел на нее, вернулся и нежно прикоснулся губами к ее волосам. Он чувствовал, что эта ночная прогулка будет иметь серьезные последствия.
— Так в чем, собственно, дело? — спросил он Зетека, когда дома остались позади и они поднимались по тропинке в лесу.
— Как бы вам сказать… Вы ведь знаете туристский домик под Червенцом?
— Это, в котором-я как-то пробыл целый день?
— Да. Так вот… я видел там людей.
Папрскарж остановился.
— Вот как! Людей? А что это за люди?
Зетек пожал плечами.
— Если бы я знал! Похоже, что они прячутся.
Папрскарж молча шел рядом с лесником. В нем снова проснулись опасения. А тут еще Зетек добавил:
— Если бы знать, что это партизаны… или парашютисты… Но ведь не узнаешь. Столько людей бродит по горам, и как тут понять, кто хороший человек, а кто сволочь. И оглянуться не успеешь, как влипнешь с ними, и — топай в каталажку!
— Я слыхал, что и у нас появились партизаны… Да вы, Зетек, наверно, знаете о нападении на немецкий гарнизон в Челядне и в Подоланках, — прощупывал его Папрскарж.
Зетек не задумываясь подтвердил:
— А как же! С немцами там здорово разделались, крепко им досталось: нескольких карателей вздернули на сук. Немало их там осталось. Что ж тут удивляться — они ведь стреляли в парашютистов, когда те были еще в воздухе. Разве так можно? А сколько наших они извели?! Подоланки чуть не уничтожили вовсе. Но теперь им туго придется! Вот увидите!
Папрскарж усмехнулся: ведь лесник Зетек не из храброго десятка, а ишь как заговорил!
— И все же партизаны не продержались бы, если б им не помогали. Правда, Зетек?
— Это точно. Конечно, им помогал кто-то из здешних, — согласился Зетек. — Впрочем, это же на челяднинской стороне, а там всегда неспокойно.
— Небось и в Бечвах не так уж спокойно, просто вы не знаете…
Зетек принял это как упрек.
— Ну посудите сами, что я могу сделать? Циглер-то ведь следит за нами…
— Циглера теперь нечего бояться. Со мной, по крайней мере, он в последнее время очень вежлив. Может, и он тоже понял, что к чему…
— Поговаривают, что Циглера припугнули партизаны, потому он и переменился.
— Ну вот видите, а говорили, что в Бечвах все спокойно!
Сделав несколько шагов, Зетек тяжело вздохнул.
— Вы же меня знаете — я с людьми по-человечески… Эх, если бы знать, что это за люди! Трудные нынче времена…
— А почему вы сегодня пришли именно ко мне? — спросил вдруг Папрскарж.
Зетек от удивления даже остановился.
— К кому же мне идти, как не к вам? Уж передо мной-то вам нечего таиться… Вы же на участке пользуетесь полной свободой, готов руку дать на отсечение… Я ведь тоже кое-что знаю, можете мне не говорить… Если они и на вас, ученого человека, нагнали страху, что уж тогда и говорить…
Они приближались к Червенцу. Папрскарж замедлил шаг.
Зетек вдруг схватил его за рукав и потащил в кусты. Меж верхушек молодых берез, поднимаясь к ночному небу, пробивались струйки дыма.
Они присели за кустом боярышника и стали советоваться, как быть дальше. Самое простое, конечно, — открыто подойти к домику и поговорить с этими людьми. А там будет видно.
Громко насвистывая, Папрскарж вышел на полянку, на краю которой стоял туристский домик. Собственно говоря, это была скорее маленькая хижина. Папрскарж шел с беззаботным видом, но по спине у него бегали мурашки. Каждую минуту он ждал окрика или выстрела и тем не менее шел вперед.
У хижины заметил наскоро потушенный костер, от которого еще подымался легкий дымок. На костре на двух камнях стоял молочный бидон.
Папрскарж огляделся. Под деревом он увидел человека с автоматом. Дуло было направлено прямо на него. Ботинки с обмотками, длинная шинель, ремень с пряжкой. Солдат, опираясь о дерево, одной рукой придерживал автомат, а другой сигарету.
— Не бойся, — дрожащим голосом произнес Папрскарж, — я друг… пришел с добром…
Человек громко рассмеялся.
— А сам-то ты не боишься? — спросил он по-русски.
— Русский! — воскликнул Папрскарж. — Брат!
