— Да уж, офигительно лучше у них будет… — пробормотал Вольф, — Тридцать седьмой… Это же когда чекисты всех подряд начали грести — за всю мазуту…
— А ты откуда знаешь?
— Дед рассказывал…
Остальные надписи были выполнены мелом, краской, а некоторые — просто выцарапаны:
«Мы освободили Западную Украину и Белоруссию! К-т Шадрин, 1940 г.».
«Мы разбили немцев под Курском! Гитлеру — кранты! К-т Бойко, 1943 г.».
«Наши войска разгромили самураев. Американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Война кончилась, а мы на нее так и не успели. Но мы еще повоюем за торжество коммунизма во всем мире! Да здравствует товарищ Сталин!! К-ты Звягин, Паперник, октябрь 1945 г.».
«А у нас — ГАГАРИН!!! УРА!!! К-т Губайдуллин, 10.05.1961 г.»
«Мы вломили чехам! К-ты Кудараускас, Перцев, 1968 г.»
Последняя надпись была лапидарной, как послание Юлия Цезаря сенату:
«ДМБ-74 — Тамбов. Никифоров».
— Во, блин — история… — выдохнул Вольф, поводя лучом фонаря по стене, — Напишем тоже чего-нибудь?
— Давай. А про что писать-то? — замешкался вдруг Рустам, — У них-то вон чего было… А у нас?
— Ну. У нас тоже есть про что…
— Ну так про что напишем? Про двадцать четвертый съезд КПСС?
— Да иди ты. Во, давай про «Салют» напишем! Ну, про орбитальную станцию.
— Н-ну, можно… А еще про что? У нас в Ташкенте метро построили…
— А про Олимпиаду в Москве?
— Так это в будущем году только будет.
— Елки, так про что писать-то, если все нормально? Про то, что с колбасой в последнее время что-то хреновато дела обстоят?
— Да не смеши. Кому это интересно читать будет? И вообще, чего это здесь в России так без колбасы страдают? У нас в Узбекистане и без нее хорошо: плов, самса, шашлык-машлык…
— Блин, Рустик, завязывай! И так жрать уже охота! Пиши что-нибудь, да полезли обратно — на ужин уже собираться пора, бигус остывает
— Ну ладно, — Рустам достал из кармана кусок мела и, чуть помедлив, вывел четким почерком: «У нас все нормально! К-ты Богомолов, Садыков — 1979 г.».
— Ну и написал! — хмыкнул Вольф, — Вот лет через двадцать залезет кто-нибудь сюда, посмотрит и решит, что у нас вообще ничего интересного не было…
Ошибался Женька, ошибался. Уже через пол-года полыхнет Афган. А затем наступит то самое «интересное время», жить в котором, согласно древней китайской пословице, не пожелаешь и врагу…
Вечером, в курилке, отчищая царскую лопату от ржавчины куском наждачки, Рустам похвалился трофеем перед приятелем Вовкой Зубковым. А заодно рассказал о наскальных надписях в подземелье.
— Классно! — одобрил Вовка, — Слушай, Рустик, а — давай к нам в музей, экскурсоводом? Ты же, как я понял, историю любишь? Я уже почти год там — интересно, знаешь…
— Да ну, ты что! — отмахнулся Рустам, — Куда мне…
— Туда тебе. Давай, чего там: дело нехитрое.
— Да брось! Скажешь тоже. На фиг оно мне вообще? И так времени нету…
— Вот времени-то как раз побольше будет. Пошлют тебя в воскресенье на территорию долболедизмом заниматься — и все, весь выходной там и промудохаешься. А так — звякнул в музей, тебя и вызвали: с понтом, срочная экскурсия. А там хочешь — конспекты учи, хочешь — с девчонками болтай. И вообще.
— Что — «вообще»?
— Ну. Дикцию выработаешь, методические навыки приобретешь. Это ж все пригодится, как в войска пойдем, скажешь — нет? Да и просто интересно же, в конце-то концов!
Рустам хмыкнул, качнул головой, задумался. А фигли, в самом-то деле?
— Ладно, можно попробовать. А меня возьмут?
— Я отрекомендую, не дрейфь.
Так Рустам и стал внештатным экскурсоводом рязанского музея истории воздушно-десантных войск.
Если кто-то думает, что работа музейного экскурсовода — занятие исключительно для пыльных бабушек, то он сильно ошибается. Это смотря какой музей! Большинство экскурсоводов музея истории ВДВ были как раз молодыми — курсанты училища и девчата — парашютистки. И занимались все они без исключения этим делом совершенно бесплатно. Почему? А вот потому. Интересно. Нравилось. И вообще — когда еще в жизни доведется настоящий пулемет «Максим» разобрать-почистить? Или уложить парашют, с которым катапультировался сам Пауэрс с подбитого U-2? Ну, а про то, что еще можно под благовидным предлогом улизнуть с самоподготовки или парково-хозяйственного дня, упоминать не будем, и так ясно: должен же человек хоть как-то быть вознагражден за бескорыстные труды! А труды, если честно, были. И немало.
Во-первых, надо было как следует проштудировать кучу исторических материалов. И попробуй только ошибиться в номере какого-нибудь отдельного батальона, когда экскурсию ветеранов ведешь — ого, сколько обид будет! И горячиться начнут, и встревать с поправками, и вопросики задавать на засыпку — полный абзац, короче. После часа такого кошмара экскурсовод становится мокрым, как после марш-броска и, прикуривая, ломает спички трясущимися пальцами, проклиная все на свете, а в первую очередь — себя, идиота, за то, что ввязался во всю эту авантюру. Интересно ему было, придурку. Дикцию усовершенствовать хотел, ага. Методические навыки, бл-лин! Да чтоб я еще хоть раз!.. Да пошли они все!!
Во-вторых, приходится дополнительно заниматься стиркой и глажкой: ты — лицо училища! И никого не волнует, что ты только что оттрубил сутки в карауле или пробежал десятикилометровый марш-бросок: раз пришел — будь добр выглядеть как на парад.
Ну а про то, что надо постоянно над языком работать, и говорить не приходится. Никаких «мнэ-ээ…», «ну-у-у…», «эт самое…»! Никаких жаргонизмов! И голосом владеть не хуже теледиктора. И чтобы в своей группе все тебя слышали, а группам в соседних залах ты не мешал. Опять же, над выправкой работать приходится — не слабее, чем на строевой подготовке. Да что там — на строевой подготовке-то как раз проще: имей вид «лихой и придурковатый», и будешь молодец. А здесь — держаться изволь прямо, словно шомпол проглотил и упаси тебя Бог чесаться, указку вертеть и в сапог ее засовывать или, скажем, талией вращать. Короче говоря, дело это было непростое.
И все равно — Рустам это дело полюбил. А больше всего ему нравилось проводить экскурсии со школьниками. Штатные-то экскурсоводы эту публику недолюбливали: неспокойный народ! Глаз да глаз за ними, чтоб не трогали ничего своими шаловливыми ручонками, да не разбредались по всему музею, а держались тесной кучкой. А для Рустама никакой проблемы в этом не было.
— Так, люди! Давайте перед началом экскурсии сразу договоримся, ладно?
— Давайте! А про что договоримся?
— Без спроса ничего руками не лапать. Вон тому парашюту знаете, сколько лет? Почти сто! Если каждый его лапать будет — на что он похож будет? А стирать его нельзя — от старости развалится. Я вам сам дам потрогать то, что можно, хотите?
— Ага! А — что можно?!
— Оружие. Пулеметы, пэтээры, ЗГУ…
— А пэтээры — это что?
— Противотанковые ружья. Ну, так как? Договорились?
— Договорились!
И не было ни одного случая, чтобы пацаны слово нарушили. Если очень уж чесались руки — они их в карманы засовывали. И в очереди подержаться за рукоятки «Максима» не толкались, несмотря на жгучее нетерпение. И по залам не разбредались — Рустам рассказывал им такие истории, что пацаны уши развешивали и рты разевали.
— Смотрите сюда, люди: на этой фотографии — десантирование с самолета ТБ-3 на учениях Киевского военного округа в 1935году. И попробуйте как следует представить, как приходилось прыгать в то время десантникам. ТБ-3 ведь не был транспортно-десантным самолетом, в то время их вообще не было. Это был тяжелый бомбардировщик. Во время перелета десантники сидели внутри фюзеляжа, а перед десантированием перебирались на крылья.
— Прямо на ходу, что ли?!
— Ну а вы как думали — на остановке, что ли?
— А как их не сдувало?
— Вдоль крыла были натянуты тросы, они за них держались. Потом штурман подавал сигнал на десантирование — поднимал флажок у себя в кабине. Кстати, обратите внимание — кабина штурмана была открытой, только с козырьком.
— Во! Как на коляске от мотоцикла!
— Точно. И вот, когда десантники видели поднятый флажок, они соскальзывали с крыла и падали вниз, раскрывая парашюты. А один немецкий генерал, сам десантник, в своей книге «Внимание, парашютисты!» просто поразился, когда увидел, как наши десантники прыгали в тыл противника. Вот с этих самых самолетов, зимой 1942 года. Вот как он это описал: «Нет слов, чтобы выразить восхищение этими парнями — это был абсолютно русский, не повторенный никем в мире, способ десантирования. Тихоходные бомбардировщики снижались над заснеженным полем до высоты бреющего полета, и десантники прыгали в снег без парашютов! И тут же вступали в бой! При всем трагизме ситуации, в котором оказались наши войска, я не мог не восхититься этой смелостью и удалью, живо напоминающими о национальных русских забавах — катании на тройках».
