— Ожоги вроде. Серьезные. Но жить будет.
Между тем к дому подошли остальные бойцы. Никого не задело.
— Коваленко, как там немецкие пацаны?
— Ремня им всыпал и домой послал. Ох, ну тут и дымище…
— Перевяжите этого…
На опушке замелькали зеленые гимнастерки. Это подходил майор Щербина. Мельников стал собирать мысли в кучу для рапорта, но тут его отвлек Копелян.
— Слушай, лейтенант, а ведь тут трое были. Вон на столе три кружки.
— Да, я уже заметил, что один из них в сапогах. Значит, имелся еще один, в ботинках. Уйти он никак не мог.
— Получается, смылся раньше. О! А вот и винтовка.
Майор зашел как раз в тот момент, когда Мельников рассматривал вынутый из угла карабин KAR, снабженный оптическим прицелом. Хорошая штука, особенно в умелых руках.
— Из этого, что ли, стреляли в немца? — спросил майор, после того как зашел в помещение.
— Похоже. А вот хозяина, сдается мне, и нету.
— Почему ты так думаешь?
— Как вам сказать… Почерк не тот. Эти — так себе бойцы. На войне я бы их с двумя людьми успокоил. Просто рисковать ребятами не хотелось. А в городе был кто-то посерьезнее. Здесь вообще один, по крайней мере, — литовец, а не немец. А второго — поди спроси…
— А как вы его взяли?
— Из ракетницы в окно.
— Это мы в Сталинграде проходили. В самом деле — после такого уже не до сопротивления. Да, теперь я верю байкам про то, как ты «Красную звезду получил».
— Все. Транспортируем этого гаденыша. Ранение плевое, выживет. Теперь уже пора всерьез вызывать кого надо. Такие дела закрутились.
— Слушай, лейтенант, а что говорил майор про твою «Красную звезду»? Я ж историк все-таки…
— А, так это в самом деле весело вышло. Я ведь эту «звезду», по сути, за лень получил. Дело было так. Перед наступлением надо было установить контакт с партизанами, которые базировались в прифронтовой полосе. Меня по старой памяти и послали. Сходили. Установили. Все бы хорошо — но обратно надо двадцать верст на своих двоих пилить. Дождь, слякоть… Лень. Ну, мы и угнали немецкий штабной бронетранспортер. А в нем оказался не менее штабной майор. Майора мы успокоили, толстый был, чтобы его переть через линию фронта. А портфель с документами прихватили. Передали куда надо. И все. А потом — нам всем награды. Ребятам — «За отвагу», мне как старшему по званию — «Красную звезду». Ребята мне потом говорили, я случайно нарвался на сведения, за которыми фронтовая разведка гонялась две недели. Три группы положили. А нам вот повезло. Может, если бы не поленились майора того тащить, чего-нибудь и повыше схватили бы…
— Так это ты был? Слышал я эту историю. Только рассказывали, что ты «Тигр» угнал. Я, честно говоря, думал, это байка.
— Вот так и становишься героем легенды, — усмехнулся Мельников. — Еще бы рассказали, что я на «королевском тигре» генерала Рейнхарда[13] вывез.
— А ты видел «королевских тигров»? — спросил Оганес.
Эти танки были фронтовой легендой. О них все слыхали, но мало кому довелось увидеть их «живьем». Да и подбитых находилось — по пальцам можно пересчитать.
— Было дело. Я одного такого зверя даже искупал. Это уже тут было, в Восточной Пруссии. Были в разведке, по дороге взрывчаткой разжились. При помощи фугаса, который мы заложили на переправе: Вот и не вынесла душа старого партизана. Откуда ни возьмись, «королевский тигр» как раз на ней появился…
— И что?
— Да ничего. Мощная машина, аж страшно. Но все равно — как рванули, нырнул этот зверь, только пузыри пошли. А говорят — представители семейства кошачьих хорошо плавают. Этот, допустим, не выплыл[14]. Ну ладно, поговорили и хватит. Пора делом заниматься.
Тот же день, Зенебург
Когда солнце начало уползать за горизонт, у здания комендатуры остановился «виллис». В нем были двое — водитель с погонами сержанта и невысокий, но очень крепкий офицер лет тридцати пяти в форме капитана — с саперными топориками на погонах. На заднем сиденье лежал автомат. Капитан был не из щеголей. Он был неважно выбрит. Вместо фуражки носил пилотку. Так многие поступали на фронте, но после войны большинство офицеров предпочитали щеголять в командирских головных уборах. Мельников, подымаясь с крыльца, на котором сидел, и, прикладывая руку к козырьку, успел оценить незнакомца.
Как же, сапер. Знаем мы таких саперов. Сразу видно — особист. Только вот интересно — откуда он? Смерш или кто-нибудь еще из подобных служб? Все эти товарищи, как правило, носили самые разнообразные знаки различия — но все равно их было видно за версту. К тому же он заметил, что за заднем сиденье джипа лежал автомат «ППС».
…Капитан ответил на приветствие и оглядел Зверобоя с головы до ног.
— Вы, как я понимаю, лейтенант Мельников?
— Так точно!
— Да уж вас ни с кем не спутаешь. Мне говорили в Линке, в штабе: есть, мол, у нас такая достопримечательность… Ждите меня тут. Да, пригласите старшего сержанта Копеляна. Разговор у нас будет серьезный.
Офицер двинулся к майору. Пробыл он там недолго, примерно через полчаса он снова показался на крыльце.
— Оба тут? Пойдемте, поговорим. Разговор будет серьезный. Куда тут можно, чтобы лишние люди не слышали?
Помещений в особняке было много. Солдаты по долгой фронтовой привычке теснились все вместе, превратив гостиную в некое подобие землянки. А другие комнаты стояли пустыми. Вот они и прошли в какую-то из них, которая была то ли будуаром, то ли чем-то подобным. Там стояли маленький столик на гнутых ножках и три столь же манерных стула. А на стене висело громадное старинное зеркало, как уверял Оганес, неимоверной цены. Мельников мельком рефлекторно глянул в него, чтобы проверить, правильно ли сидит на голове пилотка. И усмехнулся про себя. Два офицера и сержант смотрелись в этой кокетливой комнате весьма забавно.
— Садитесь, ребята. Курите, — предложил офицер дружелюбным тоном.
Мельников несколько напрягся. Он настороженно относился, когда незнакомые старшие офицеры заговаривали вот так, панибратски. Нет, одно дело, когда ты со своим командиром день и ночь ползаешь на пузе и ешь из одного котелка. Тогда понятно — субординация несколько отступает на второй план. Но незнакомый капитан, да еще «оттуда»… Мельников не вполне разделял всеобщую нелюбовь фронтовиков к особистам и прочим «органам». Хотя, конечно, никому не нравится, когда вокруг тебя вертятся товарищи, которые вечно что-то вынюхивают. Их бы в окопы — полагали фронтовики. Но знал Мельников и другую правду. Он видел, как сражались эти люди в тылу врага. И как умирали. Да и что бы делали партизаны без присланных с Большой земли диверсантов, специалистов по подрывному делу и прочих подобных товарищей? Так бы и остались плохо вооруженными бандами. И что такое вражеский агент в отряде — Сергей знал. Значит, нужны люди, которые таких гнид ловят. Но все-таки неофициальный тон капитана ему не понравился.
Тот, видимо, это почувствовал — и поспешил рассеять возникшую легкую напряженность.
— Мельников, не переживай. Нам с тобой много придется обсудить. И старшине Копеляну — тоже.
— Старшему сержанту.
— Будет старшиной. Представление, по моим сведениям, уже пошло. Но сначала поговорим о серьезном. Я — капитан НКГБ Константин Еляков.
Ого! Серьезно. Чекисты в армию совались редко. Тут хватало собственных особых служб.
— Мы тут про твои недавние подвиги, лейтенант, уже слыхали. Вот я и приехал кое-что уточнить…
— Про ликвидацию банды мародеров?
— Это меня не волнует. Товарищем, которого ты взял, занимаются те, кому положено. Там ничего интересного. Все, что ты у него узнал на допросе, подтверждается. Обычный предатель. И ведь он даже не убежденный украинский националист, а так — полез по дури не в ту степь. Меня куда больше занимает вся эта история с убийствами немцев. Расскажи-ка все подробно. С самого начала. Да излагай не только факты. Мне интересны и твои наблюдения и мнения.
Слушал он внешне небрежно, покачивая ногой в видавшем виды сапоге, покуривая вонючую немецкую сигарету. Но Мельников, докладывая, все больше проникался уважением к этому чекисту. Лейтенант следил за его глазами — и видел: чекист слушает очень внимательно. И не просто слушает, а сопоставляет то, что слышит, с тем, что знает… Становилось понятно, что его развязность и веселость — только поза. Глаза были очень умные и внимательные.
— Понял, — кивнул Еляков, когда Мельников закончил. — Где теперь этот недостреленный тип?
— В местной больнице. Доктор сейчас ему помощь оказывает… Да что с ним случится? Выживет, не помрет. Этот доктор, конечно, не военный… Но, говорят, дело свое знает.
— Тогда черт с ним. Пока. Так ты говоришь — литовец?
— Не ручаюсь. Но что не немец, точно. В таком положении человек обычно говорит на родном языке. По крайней мере — ругается. А этот именно ругался. Я изучение любого языка начинаю с ругательств. И как послать по-литовски — знаю… Только что он тут делает?
