Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 1 [Повести и рассказы]

Да, это была земля, и хотя до сих пор он летел в непонятной уверенности, что их не собьют, не могут сбить, сейчас облегченно вздохнул в своем заточении.

Он нашел глазами слюдяной квадрат. Небо в нем и кусок плоского носа самолета наотмашь легли в сторону. Тотчас же отщелкнулись замки кассеты, и Белов неловко выполз наружу, нащупывая ногами почву.

— И-и-и, — сказал один из солдат, отстегнувших дверцу. — Тут не то. А лекарства где?

— С другой стороны.

Самолет стоял уже винтом к морю. Как видно, солдаты, вытягивающие сейчас из кабины мешок с мукой, прежде всего схватили У-2 за легкий хвост и развернули в обратный путь. Винт работал. До плоской песчаной кромки, выструганной прибоем, было шагов триста, не больше. Там на песке чернел самолет, припавший на одно крыло. Возле него суетились люди. Влево уходил пустынный склон, открытый вражескому глазу. Справа несколько мелких высоток вперебой налезали друг на друга, стараясь прикрыть ложбину, ставшую аэродромом. Кое-как им это удавалось. В них чернели ямы складов, норы землянок, траншеи: лучшие места были обжиты солдатами.

Белов хорошо знал эту сноровку — приспосабливать землю под жилье. Он и окрестности узнавал: вон та крайняя сопка, что ближе к воде, скрывает от глаз причал и санитарные палатки. Оттуда по самому берегу юлит, облипая скалы, дорога в такую же впадину, разве чуть поглубже и поуже. Самолету там не сесть, зато на одном краю, в единственном доме бывшего рыбачьего стана, разместилась пекарня. Половина дома — холодная, и в ней складывают муку. Как-то Белов ночевал там на цементном полу, подстелив под себя пустые мешки. Вот и этот мешок с мукой увезут на подводе к рыбацкому стану и сейчас же отдадут в руки пекарей, орудующих в другой половине дома, где день и ночь не затухает печь, если есть дрова.

А в северном конце ложбины — колодец с журавлем.

Немцы знают о нем, сами брали оттуда воду. Кроме него, на всем побережье, за которое зацепились первые стрелковые полки и батальоны морской пехоты, никаких источников воды нет. Вода в колодце мутно-желтая и горькая, но все же пресная, и за ней приезжают солдатские кухни. Периодически немцы обстреливают район колодца то из орудий, то из минометов. Тогда повара и ездовые прячутся в траншейки, вырытые тут же, а несколько человек держат лошадей, собрав в одни руки по три и четыре поводка. Раненых отсюда уносят прямо к причалу. Убитых лошадей оттаскивают подальше и зарывают. За водой ходят как в атаку…

Через пологий склон тянулась тонкая тропа на передовую. Можно было дождаться вечера где-то тут, в укрытии, а можно и попробовать проскочить…

Все же он перепрыгнул на этот берег!

Белов повернулся к Томе, чтобы улыбнуться ей на прощанье и благодарственно взмахнуть рукой.

Тома стояла во весь рост на своем сиденье в самолете и, потрясая сжатыми кулаками, кричала:

— Да скорей же ты, скорее!

Тот, к кому она обращалась, не слышал ее слов из-за шума винта. К самолету от морского берега, спотыкаясь, бежал солдат со спасательным кругом на плече. Его накрыли комья земли, разбрызганные миной, лопнувшей впереди. Он упал, вскочил и двинулся снова, низко наклоняясь. Второй черный пятак возник сбоку. Дым от него снесло на повозку с мукой, угоняемую по склону прочь отсюда.

Белов перевел взгляд дальше, на море, но, ничего не увидев там, поднял глаза. И теперь поймал тонкий серый силуэт «мессершмитта». Он возник, проскользнул и бесследно закутался в облако. Из-за дальней сопки встала свеча дыма.

— Что это? — спросил Белов пожилого солдата, стоявшего рядом и смотревшего туда же.

— Сбили нашего.

Он и сам понял, только не хотел, боялся досказать себе все до конца.

— Скорей! — кричала Тома и ругалась.

— Летчик где? — спросил Белов солдата.

— Прыгнул в воду.

— Ты видел?

— Ну так как же! Вы летели, а этот на вас. А наш его подсек. А он вывернулся… и всего один момент…

— Летчик прыгнул?

— Говорю же!.. Успел.

Мины разбрасывали черные кляксы по полю все гуще.

— В траншею, товарищ лейтенант, — предложил собеседник, согнулся, попятился и, точно провалившись в щель, вырытую в двух шагах, опять позвал Белова, оттуда.

Но в этот миг солдата со спасательным кругом бросило на спину, и красно-белое колесо покатилось по кривой и легло на краю свежего углубления. Белов кинулся туда без оглядки. Планшет колотил его по ногам, и на бегу он откидывал тонкий ремешок за спину, но тот снова сползал. Солдат лежал, запрокинув голову и глядя открытыми глазами в небо, то ли оглушенный, то ли мертвый.

— Возьмем его, возьмем, — услышал за собой Белов знакомый голос, оглянулся и увидел темное от осеннего ветра лицо человека, с которым только что говорил. — Не задерживайтесь.

— Есть, — сказал ему Белов, как старшему.

Схватив спасательный круг, он побежал назад, к самолету. То невольно припадая, то стараясь не слышать режущего свиста мин, Белов добежал до крыла самолета. И едва он взвалился с кругом на борт, во вторую кабину, за спиной Томы, как дернулись с места.

Теперь пропеллер гудел не так, как тогда, когда Белов слушал его из кассеты. Теперь пропеллер ревел. Земля вырвалась из-под колес, уступив место морю, а море сразу накренилось. Тома делала разворот. Слабый самолет, несомый попутным ветром, набирал высоту и скорость, и в реве его винта, чудилось Белову, трубила сейчас неслыханная мощь. Они могли спасти человека, спасти жизнь. Ведь ради этого бежал солдат с кругом, который крепко держал на своих коленях Белов. На круге было написано: «Радуга». Буквы стерлись и полуосыпались краски, а радовало Белова это старое, служившее не один мирный год где-то в буксирчике, на катере колесо так, как радовался он в детстве, когда впервые увидел живую радугу…

Белов подумал о солдате: погиб или очнется? А они? Долетят ли?

С берега, сразу отстав, точно она стояла на месте, вскидываясь и проваливаясь в волнах, потянулась за самолетом весельная лодка.

Тома повернула к Белову глаза в больших очках и помахала рукой вниз. И сейчас же Белов увидел на волнах темную точку. Они опустились так низко, что теперь различались движения рук и ног. Оказалось, что море сверху просвечивало, и летчик плыл в нем, как в тумане. Белов приподнялся в кабине, ища опоры. Самолет почти совсем припал к воде, и тогда, повинуясь властному знаку Томы, Белов разжал руку, и, последний раз мелькнув красным и белым, круг нырнул в волны.

Они уходили так быстро, что Белов не успел разглядеть, ухватился ли за круг летчик. Ветер не давал оглянуться, закидывал голову, и пришлось спрятаться поглубже в кабине.

Самолет шел обратным курсом — над морем, над заливом с теми же белыми гребешками, над пустой косой, над степной полынно-серой скукой. Ноющая боль беспричинно разрасталась в сердце.

Сели хорошо.

— Здравствуйте-пожалуйста! — удивился Белову капитан в ремнях. — Это что такое? Просились, просились…

— Да, — растерянно ответил Белов, приседая на затекших ногах. — Так вышло.

Он пожал плечами, точно извиняясь.

— Так вышло, — пояснила Тома, стаскивая с головы шлем, — что мы едва с рыбами не повидались.

Смешок ее прозвучал фальшиво.

— Доложите по форме! — рассердился капитан. Выслушав, он потер пальцем толстый нос, подумал и сказал Белову:

— Ну что же… Ладно… — посмотрел на летчицу пристально, повернулся к солдатам, молча дал знак, чтобы загружали самолет.

Пока носили на носилках к У-2 тяжелые мешки с мукой, Белов присел в сторонке на какой-то ящик. Тома подошла к нему:

— Яблока хотите?

— Хочу. Я с утра не ел. Откуда они у вас?

— У меня ухажер есть в боевом полку. Снабжает. Всех вокруг кормлю вкусненьким, — сказала она совсем по-домашнему. — Он бомбардировщик… Ночью летает. Вот бы вы написали о них.

— О них писали.

— А вы хорошо слетали. Привычно?

— Нет, — признался Белов. — Ездить по-всякому случалось, а летал первый раз в жизни.

— Ну, что вы! Никогда бы не поверила!

Один самолет поднялся, а другой вскоре сел. К Томе и Белову бегущей походкой приближался капитан. На лице его, как ожоги, рдели красные пятна.

— Вера утонула, — сказал он едва слышно и почти не дыша, иначе ему трудно было говорить.

— Что? — Тома вскочила.

— Вера? — переспросил Белов.

Перед ним встало остренькое личико с мелкими детскими чертами. Скудный розовый цветочек на сухой былинке.

— Как? — вскрикнула Тома. — «Мессер»?

— Да, — ответил капитан.

Они замолчали. Ветер все так же буйно пролетал над степью. Белов не хотел им мешать. Он отошел. Отошел, сел на траву и заплакал.

— Что вы ревете? — с угрозой крикнула Тома.

— Мальчишка! — просипел капитан.

Мальчишка? А ему казалось, что мальчишка, ездивший за черемухой на шилкинские острова в челноке-кувырке, оставлен им навсегда там, далеко позади… где-то под первой радугой, в зелени детства…