Все. Надо было ехать. Я верил, что эти двое нас не подведут. Мое предположение сбылось. Десантница со своей рацией благополучно работала в подполье до радостного дня прихода Советской Армии.
Бабка Агафья
Деревня Ходаки находилась в партизанской зоне. Гитлеровцы в ней не появлялись, но иногда фашистские самолеты сбрасывали на деревню зажигательные бомбы. В уцелевших от пожаров домах собралось по нескольку семейств.
Валя Телегин однажды попросился «на денечек» в деревню Ходаки.
— Зачем это вы туда собрались? — спросил я.
— Да там одна старушка меня просила зайти к ней в субботу, — осторожно ответил Телегин.
— А сколько лет этой старушке-то?..
— Нет, серьезно, товарищ командир, она старая, а сколько лет, не знаю. Думаю, будет постарше моей матери.
— И ты не знаешь, зачем она тебя приглашает?
— Да видите, в чем дело… Живет там бабка Агафья, и совесть ее замучила: муж ее дочери, Кравченко по фамилии, второй год у оккупантов под Слонимом обходчиком работает. Ну, а недавно бабка Агафья у него побывала, и он очень ее просил, чтобы она похлопотала у партизан насчет задания и взрывчатки. Хотела и дочку к себе на сегодня вызвать, чтобы я условился, значит, с ней о переноске мины, если мы ей доверим.
— Так, может быть, тебе нужно и взрывчатку захватить с собой на свидание? — спросил я Валентина.
— Если разрешите, я возьму одну мину на посту номер один, — ответил Телегин, довольный тем, что я сам заговорил о взрывчатке.
— Возьми. Только смотри, чтобы она не была передана в гестапо или выброшена куда-нибудь в канаву.
— Об этом, товарищ командир, можете не беспокоиться.
Телегин ушел довольный.
В районе Слонима в это время у нас действовал Яша Кулинич. При нем была рация с радистом, Кулиничу была дана в тот же вечер радиограмма: «Через местных людей разыскать обходчика Кравченко, по возможности выяснить его настроения и проследить за взрывом поезда на его участке в течение ближайших десяти дней».
Взрывчатку Телегин принес в хату бабки Агафьи. Ее дочь уже два дня сидела в Ходаках в ожидании драгоценного груза. Она с радостью упаковала желтые брусочки в корзину, завязала в конец головного платка детонатор и, не теряя времени, собралась обратно к мужу.
Обстоятельно объяснив и показав молодой женщине, как нужно закладывать мину, Телегин предупредил:
— Даю вам восемь дней сроку на исполнение. Смотрите, гражданочка, не подведите. А то мне придется отвечать за вас, и уж не пеняйте тогда, ежели что… Мы вас тогда найдем где угодно.
Молодая женщина замялась.
— Да что уж там, соколик, предупреждать-то, — вступилась бабка Агафья. — Ведь я сама вас просила, сама и ответствовать буду. А они уж и так меня перед своими людьми опозорили. Ежели подведут и теперь, так я сама тогда все на стол выложу, и пусть тогда за все огулом рассчитываются, а я за них на старости лет позора на свою голову принимать не стану.
Ее дочь, стоявшая с узелком у стола, еще больше сконфузилась.
— Не беспокойтесь, товарищ, — преодолев волнение, сказала она, — сделаем все, как вы сказали…
Через пять дней мы получили шифровку от Кулинича. В ней сообщалось: «Кравченко разыскали. С приходом гитлеровцев несколько месяцев служил в полиции. Скрываясь от партизан, переехал с семьей из Косовского района в Слонимский. Из полиции ушел. Поступил на железную дорогу обходчиком. Установил тщательное наблюдение за его участком. Результаты радирую. Кулинич».
Прошло еще восемь дней, Кулинич в одной из радиограмм, присланной по другим вопросам, сообщил, что крушения поезда на участке обходчика Кравченко за это время не было.
День спустя Телегину передали, что на посту номер один его дожидается какая-то старушка.
Валентин отправился выяснить.
Бабка Агафья, увидев его, чуть не бросилась к тому на шею, но, заметив холодный взгляд партизана, остановилась. А я, милый, пришла отблагодарить тебя. Уже несколько часов ожидаю, все никак тебя вызвать не могут. Вот яичек и свежего маслица принесла… Ведь у меня как светлое Христово воскресение наступило… — запричитала бабка, пытаясь сунуть в руки Телегина свой подарок.
— Ты обожди, бабка, маслом-то глаза замазывать, и так пока ничего не видно, — сухо проговорил Валентин и, взглянув в лицо недоумевающей старушки, добавил: — Вот, все сроки прошли, а крушения не было…
— Да как это не было?! — с видом крайнего изумления воскликнула бабка Агафья. — А восемь вагонов с какими-то машинами под откос свалилось? Свалилось! Чай, не сами они упали! А обломки-то еще и теперь не убраны. Мой дурак-то теперь как-никак, а насолил фашистам. И хоть в гестапо не дознались покуда, но он уж больше им не служака… А если этого мало, так пусть с ним наши теперь разбираются.
— Какие восемь вагонов? Когда это было?
— Как когда? В четверг на той неделе поезд перевернулся. Да вместе с паровозом. Целый день с какими-то крюками около него немцы провозились…
— Никакого крушения на участке вашего зятя на той неделе не было. У нас там свои люди, сообщили бы.
— Ах, да, да, — спохватилась бабка, — на его-то участке не было, верно. Тут уж моя вина, я его надоумила мину-то подложить пока на участке Пырко Михайлы.
— Что это еще за Пырко? — сердито спросил Телегин.
— А бывший друг и соблазнитель нашего-то… Вместе они и в полицию поступали, вместе и в обходчики ушли. Мой-то дурак теперь понял, что деваться некуда… Красная-то Армия уже близко, к Сарнам подходит, вот я теперь ему опять и понадобилась… Какой-никакой — мужчина, а как баба ревел, чуть в ноги не падал — просил, чтобы мину ему достала. Ну, я тогда и с его дружком Михайлом Пырко повидалась. Отругала его, изменника проклятого, и за зятя пригрозила. А он, душа его мерзкая, говорит: «Ты еще подожди, старуха, плясать-то. От Сарн тоже два пути отходят: один на запад, а другой на восток. Еще, мол, подождать надо, нечего торопиться…» И так я тогда разошлась чуть он меня в полицию не отправил. Тогда-то я и сказала своему, чтобы он того… на его участке… Теперь Михайлу в гестапо забрали, а наш пока работает, ничего… Ну, а дело сделал, плохо не скажешь. Вот я и пришла тебя отблагодарить да попросить: может, еще немного дадите этого снадобья?
— Ты с подарками обожди, старая. Мы еще проверим все это, — сказал Валентин строго, но уже заметно повеселел.
— Да чего тут проверять-то, когда я сама все проверила! — возразила бабка Агафья. — Дочка-то у меня уж второй день сидит. Внучку, Верочку, жалко… ей уже пятый годок пошел, а для изменника проклятого и хлопотать бы не стала. Нет уж, как хошь, а подарок обратно не понесу.
— Мины второй не дадим, пока сами не проверим, — твердо заявил Валентин. — А яички и масло передай в санчасть для раненых, если назад нести не хочешь.
Вернувшись в штаб, Телегин доложил обо всем по порядку. Запросили еще раз Кулинича. Сообщение бабки Агафьи полностью подтвердилось. Пырко гитлеровцы под подписку отпустили и оставили работать на старом месте.
В течение следующих двух недель еще два раза носил Телегин мины для бабки Агафьи, и обходчик Кравченко организовал еще два крушения эшелонов на участке бывшего друга и своем. За второе крушение гитлеровцы арестовали Пырко и угнали в какой-то концентрационный лагерь. А после третьего крушения, устроенного на своем участке, Кравченко прибежал к нам с «повинной». Его зачислили в одну из групп и выдали винтовку, а бабку Агафью с дочерью и внучкой Верочкой поместили в семейный лагерь.
Кравченко хорошо показал себя на боевой работе. А бабка Агафья даже была представлена к награждению медалью «Партизану Отечественной войны».
Наш машинист
Машинист Янек Велько, поляк по национальности, был очень способным и решительным человеком. Он помог нам установить связь с другими машинистами, работавшими у гитлеровцев, но желавшими выполнять наши поручения. Кроме того, Янек Велько взялся сам уничтожить хорошо оборудованное депо в местечке Иванов, Пинской области.
В сентябре 1943 года оккупанты в течение нескольких дней кряду подвергали бомбардировке с воздуха наши грудки[3], на которых были расположены партизанские лагери, штабы соединений и госпитали. Фашистские пираты лучшими средствами борьбы с мирным населением в захваченных районах считали зажигательные авиабомбы. У них, видимо, было перепроизводство таких бомб, и потому они бросали их и на наши грудки, окруженные со всех сторон мокрыми, а в большей части даже залитыми водой болотами, хотя и гореть-то у нас было нечему.
Однажды на наш островок у канавы, величиной не более одного гектара, фашистский «юнкере» сбросил восемнадцать пятидесятикилограммовых бомб, в их числе одиннадцать зажигательных и семь фугасных. В мягком болотистом грунте взорвалось только три фугаски и четыре зажигательные бомбы, остальные были нами извлечены, и вся добытая из них взрывчатка и горючая смесь были использованы против гитлеровцев. Нашим конструкторам особенно понравилась легко воспламеняющаяся жидкость, которой были заполнены фашистские зажигательные бомбы. Эта жидкость перекачивалась в специальные баллоны, в сочетании с термитными шариками и капсулями замедленного действия нашей конструкции позволяла изготовлять замечательные снаряды, которыми мы снабжали наших подрывников для выполнения наиболее ответственных заданий.
