Наше неожиданное возвращение в Путивльский район само по себе убеждало колхозников, что оккупанты не так уж сильны, как думали некоторые. Неделя прошла, прежде чем немцы решились высунуться из Путивля. Кроме полиции, опять стянутой со всех соседних районов для борьбы с вновь появившимися партизанами, как оповещено было в городе, немецкое командование выделило батальон с тремя орудиями. [47]
В ночь на 18 января наш отряд уже ушёл из Путивльского района, на другой день был за лесом Кочубейщина, под Глуховом. С 19 января мы маневрировали по Глуховскому району, громя мелкие группы противника. Подрывники выходили на железную дорогу Конотоп — Брянск, взорвали там два моста. В начале февраля отряд остановился в селе Новоселица, расположенном на поляне между лесными урочищами Кочубейщина и Марица, и опять начал действовать в сторону Путивля, — немецкий батальон, выделенный для борьбы с нами, был уже куда-то переброшен. Боевые группы отряда приближались к городу с северо-запада. Эта часть района была под нашим контролем почти весь февраль. 8 февраля отряд полиции, человек 50, приблизился к селу Зазирки. Из здешних колхозников была организована партизанская группа в 20 человек. Партизаны встретили полицаев, подъезжавших к селу на подводах и верхом, ружейно-пулеметным огнём из засады. Остатки разгромленного здесь полицейского отряда бежали в Локню, за 10 километров, но на следующий день мы настигли их там и уничтожили.
14 февраля путивляне вновь появились в селе Воргол, откуда уже виден Спадщанский лес. В Старой Шарповке оказался взвод немцев. Я послал туда на нескольких санях группу партизан с пулемётами, и она преследовала отступавших немцев до самого города.
Всё это время, начиная с декабря, к нам чуть ли не ежедневно присоединялись десятки новых бойцов.
Есть, вернее, было, в Слоутских лесах небольшое село Гутка. Мы пробыли в этом селе всего несколько дней, но оно стало нам родным. Из мужчин остались тут тогда, кажется, одни только деды. Встретили они нас, как сыновей, и расхвастались сразу:
— А у нас, товарищи партизаны, тоже есть свои хлопцы.
Своими хлопцами на Украине при немцах называли партизан.
Спрашиваем:
— Где же они?
Шепчут на ухо:
— В лесу, недалече тут. Да мы зараз скличем тебе ихнего командира. Может чул — товарищ Кульбака?
На другой день после нашего прихода в Гутку был здесь небольшой бой. Подошёл отряд немцев, около ста человек. Партизаны рассыпались цепью по окраине деревни. [48]
Завязалась перестрелка. Стою на крыльце. Вдруг вижу — из хат деды выскакивают. Из одной, другой, третьей. У кого берданка, у кого старая шомполка.
— Куда? — кричу.
Они бегут, руками машут, показывают в поле: немцы, мол, наступают, сейчас мы им жару дадим. Боевые деды, едва уговорили их, что не следует зря соваться под огонь, без них справимся. Бой закончился тем, что немцы, потеряв убитыми с десяток солдат и офицеров, отступили от Гутки.
После боя приводят к нам гутковские деды своего командира. Одет он по-граждански, но на пиджаке медаль «За отвагу», участник советско-финляндской войны 1939/40 г. Потолковали с ним. Это был работник Глуховского райпотребсоюза Пётр Леонтьевич Кульбака. И по разговору сразу видно — хозяйственный человек. Жаловался, что трудно, отряд маленький — всего 24 бойца, не высунешься далеко из леса. Говорит:
— Поддержку бы иметь, тогда совсем другое дело. Без поддержки, одни, что можем сделать? Трудно очень.
Предложили присоединиться к нам. Подумал, сказал, что это дело подходящее, посовещался со своими людьми и дал согласие.
Из Гутки ушли вместе.
Пришлось нам потом ещё раз проходить через это село. Было уже лето или даже осень. Подходим к нему: что такое, где Гутка? Местность как будто та же, а Гутки нет. Остались от села только угольки, да и угольков из бурьяна не видно. Спалили немцы Гутку дотла. Где деды? Оказалось, чуть ли не все заживо сгорели. Немцы никого не выпускали из горящих домов, держали под обстрелом все окна и двери. Много ещё пришлось нам видеть на родной Украине пустырей и пожарищ на месте уничтоженных немцами сёл, в которых были у нас днёвки, но Гутка особенно запомнилась. Когда проходили бурьяном, где зимой хаты стояли, кулаки сжимались: за всё, злодеи, расплатитесь! За всё отомстим!
* * *
1 февраля, когда мы стояли в селе Новоселица, из леса Кочубейщина к нам пришла группа партизан Шалыгинского района — 13 товарищей. И эта группа была присоединена к Путивльскому отряду так же, как и глуховская, как ещё раньше конотопская. Путивльский отряд стал называться Объединённым. В течение февраля в него влились еще две небольшие партизанские группы — Кролевецкого и [49] Севского районов. Теперь Путивльский объединённый отряд, выросшей с декабря в несколько раз, насчитывал в своих рядах уже больше полтысячи бойцов.
Немецкое командование бросило на борьбу с нами регулярные части венгерской армии. В середине февраля мадьяры начали выгружаться из эшелонов на ближайших железнодорожных станциях и концентрироваться в Путивле, Глухове и Кролевце. Противник опять пытался зажать нас в кольцо. Мы ничем не были связаны, имели полную свободу маневра, могли уйти в любом направлении, вернуться в Хинельские леса, но, чувствуя себя достаточно сильными, чтобы разгромить пытающегося окружить нас врага, решили принять бой.
Когда командир партизанской группы, Войцехович, вернувшись из разведки, прибежал ко мне и доложил, что мадьяры уже в 15 километрах, что они расквартировываются по хуторам вокруг нашей стоянки, я сказал ему:
— Иди, сынок, отдыхай спокойно.
Это было вечером накануне дня Красной Армии. На этот день у нас был назначен парад в селе Дубовичи Глуховского района, народный смотр партизанских сил.
Чтобы ввести в заблуждение противника относительно численности отряда и его расположения, мы объявили, что в параде примут участие не все партизанские отряды, а только представители частей, входящих в наше соединение, и что приедут люди из далеких лесных урочищ.
Вокруг Дубовичей большие Слоутские леса. Партизаны прибывали на парад в разное время, с разных сторон лесными дорогами, пешие, на лыжах, верхом, на санях. Строгой нормы представительства, конечно, не было. На параде побывать хотелось всем, и большинство боевых групп выслало в качестве своих представителей всех свободных от нарядов бойцов. Так что, когда на улице Дубовичей выстроились стрелки, автоматчики, пулемётчики, миномётчики, лыжники и кавалеристы — «представители всех частей соединения», как мне доложено было громогласно в рапорте с упоминанием о том, что «охрана обеспечена», у присутствующих на параде зрителей должно было создаться очень внушительное представление о партизанских силах.
Тысячи две колхозников и колхозниц приняли участие в нашем празднике, происходившем на улице при тридцатиградусном морозе, сначала под музыку партизанского оркестра, состоявшего из четырёх баянов и одной скрипки, а потом, когда у школы был установлен появившийся откуда-то [50] радиоприёмник, — под музыку, передававшуюся из Москвы.
В это время отряд мадьяр приближался к селу Тули голово, а от Тулиголова до Дубовичей лесом несколько километров. О том, что мадьяры недалеко, что может быть уже сегодня они будут здесь, знали все, и с утра колхозники, по всему видно было, не очень-то верили, что мы к параду готовимся, думали — к бою. А когда увидели, что верно — для парада строятся партизаны, а не для боя, — сразу на улице гуляние, хотя и лютый мороз. Услышали по радио музыку из Москвы — о мадьярах и думать забыли, в селе так стало, как будто советская власть и на день не уходила отсюда. Кто-то вдруг крикнул:
— Тише! Приказ товарища Сталина…
Как выразить, что значили для нашего народа, пришедшего, из леса в Дубовичи на праздник Красной Армии накануне боёв с наступающими мадьярами, донесшиеся из Москвы сталинские слова, сталинское приветствие нам: «Да здравствуют партизаны и партизанки!»
Многие ли знают, что есть на северной Сумщине, в Глуховском районе на Украине, такое село Дубовичи! А нам, когда мы слушали в Дубовичах голос московского диктора, передававшего приказ товарища Сталина, представлялись на карте советской земли только два пункта: Москва и Дубовичи. В Москве — товарищ Сталин, а в Дубовичах — мы, и товарищ Сталин обращается к нам по случаю нашего парада.
Весь советский народ празднует день Красной Армии, разгромившей врага под Москвой, и мы здесь, в лесах Сумщины, не забыты: товарищ Сталин обращается к нам, приветствует нас. Красная Армия на фронтах и мы в тылу врага — одно неразрывное целое. Красная Армия наливается новыми силами, и наши силы растут вместе с ней. Сколько было нас, когда мы в декабре ночью вырвались из окружения и ушли из Спадщанского леса «в дальний путь на славные дела», как поётся в нашей партизанской песне, а сейчас сколько нас! Мы боролись с врагом маленькими группами, каждая сидела в своём лесу, у Путивля, у Глухова, Шалыгина, Кролевца, Конотопа, и думала: где же другие, что они делают, почему не дают знать о себе? Мы не видели друг друга, но всех нас, своих сыновей, видела наша мать — советская Родина, и она подала нам голос с «Большой земли», собрала нас здесь воедино, украинцев, русских, белоруссов! Красная Армия наступает, и мы, маленькая [51] частица её, здесь, в тылу врага, тоже берём инициативу в свои руки. Одна кровь у нас с Красной Армией, одна мать — Родина, один отец — товарищ Сталин.
