В Бергхофе атмосфера была проще, а отношения не столь формальными, зато более душевными и запанибратскими. Утром или после обеда по террасе, заложив руки в карманы, вальяжно прогуливались гости. Там были самые близкие люди, часто с детьми, некоторые приезжали даже с собаками. Совещания с адъютантами и военачальниками проходили в более или менее определенное время, но в целом распорядок дня был не такой напряженный, как в Берлине.
В середине дня Гитлер часто прогуливался по парку, мы при этом всегда были где-то неподалеку, хотя делать было особо нечего.
Жил он на втором этаже главного здания. Я никогда туда не поднимался. Просто повода не возникало. Внизу, в большом салоне на первом этаже, фюрер принимал гостей. А вечером, после ужина, для Гитлера и его окружения там показывали кино.
Дальше, за Бергхофом, серпантин дороги приводил к дому Д, «дому дипломатов», как мы его называли между собой. Чтобы туда добраться, нужно было сначала проехать немного на машине, а потом подняться на фуникулере на отвесную скалу, которая на пятьдесят метров возвышалась над всей округой. Сейчас уже не помню, успел ли я там побывать во время той первой поездки, но и Гитлер, думается мне, тоже бывал там нечасто. Как правило, он поднимался туда с кем-нибудь из высокопоставленных гостей, полюбоваться вместе сказочной красоты видом на окрестности. После 1945 года сооружение стали называть Теехаусом, «чайным домиком» — переименованием этим Бергхоф, очевидно, обязан расквартированным неподалеку солдатам американских войск.
В Берлин я вернулся один, с чемоданом в одной руке и почтовой сумкой с корреспонденцией для канцелярии в другой. Несколько позже вернулся Гитлер. Потом он уезжал еще раз или два и в целом, до начала августа, перемещался между Бергхофом и столицей. Время было напряженное, все чаще устраивались официальные встречи.
Я потихоньку привыкал. В августе, поскольку я без промахов проработал в канцелярии уже четыре месяца — что можно было расценивать как испытательный срок, — мне выдали официальное удостоверение с моими именем и фотографией. Причем выдали мне gelber Ausweis, «желтый пропуск», нечто вроде золотого ключика, на котором к тому же было написано, что я являюсь членом личной охраны фюрера. А в самом низу в официально-торжественном стиле уточнялось, что фюрер просит представителей полиции, военных ведомств и гражданских служб оказывать всяческое содействие предъявителю сего пропуска. С ним я мог пересекать все кордоны и преграды по всей территории страны. Очень полезная бумажка. Моя жена Герда позже получила серый пропуск, который давал ей право приходить ко мне в канцелярию, в том числе в случае необходимости она имела доступ в апартаменты Гитлера.
Мне повысили жалованье. Пока я был солдатом, я получал 287 рейхсмарок в месяц, а теперь — столько же, сколько получали унтер-офицеры. К этой сумме прибавлялись еще 50 рейхсмарок премии, которая полагалась мне как служащему канцелярии, и еще столько же я получал за то, что работал на канцлера. Средства для надбавок выделялись главой канцелярии рейха Гансом Генрихом Ламмерсом и Министерством внутренних дел. Таким образом, мы были наполовину военными, наполовину гражданскими.
Помимо места жительства, связи и продовольствия, генштаб предоставлял нам возможность бесплатно путешествовать по всей Германии. Чтобы быть точным, к вышеперечисленному списку надо добавить выдававшийся каждому члену Сопроводительной команды страховой полис, который предусматривал в случае несчастного случая возмещение ущерба на сумму в 100 000 рейхсмарок.
У каждого из нас был пистолет, небольшой вальтер-ПП, простенький, калибра 7,65. Мы никогда с ним не расставались, даже в апартаментах фюрера. Кстати, именно из пистолета этой модели Гитлер застрелился в своем бункере несколько лет спустя. Из всего потенциального арсенала оружия, которое мы могли бы иметь при себе, у нас были только эти вальтеры, больше ничего.
В случае возникновения каких-либо инцидентов по-настоящему вмешаться могли только ребята из РСД, сотрудники службы безопасности. У них было оружие посерьезнее, не то что наши малютки-вальтеры. Они брали людей на мушку, но у них не было полномочий на обыск высокопоставленных военных или членов партии, как Геббельс, Гиммлер и прочие. Каждого из этих сановников обычно сопровождал личный телохранитель. Мы к ним постепенно привыкли, даже начали узнавать в лицо.
Однажды Герман Геринг, войдя в канцелярию, не останавливаясь прошел через главный холл и направился прямо ко мне. Он вручил мне свои вещи, с тем чтобы я оставил их в гардеробе у входа. Там, если не запамятовал, были пальто и дорожная сумка. Пока я их относил, почувствовал, что в кармане лежит некий предмет, судя по всему, металлический и довольно тяжелый. Положив вещи на столик перед вешалкой, я заметил слегка торчащую из кармана рукоятку пистолета. Там действительно лежал большой пистолет с барабаном, как те, что показывают в вестернах! Это было вполне в стиле Геринга. В тот вечер, насколько я помню, он был со своей женой, театральной актрисой Эмми Зоннеман.
В другой раз у этого же столика в гардеробе я прислуживал генералу Эрвину Роммелю. Его встреча с Гитлером откладывалась на какое-то время. А так как в тот момент рядом не оказалось ни одного свободного адъютанта, мне было поручено встретить его, объяснить ситуацию и подождать рядом. Сначала мы просто поговорили о том о сем, а потом он показал мне стопку своих африканских фотографий, которые собирался подарить Гитлеру.
В канцелярии связи с коллегами по службе потихоньку налаживались, все шло гладко. В целом отношения там были деловыми и очень душевными. Различия положения, чинов и званий словно стирались одним махом, когда ты переступал порог нашего особняка на Вильгельмштрассе. Во всяком случае, в первое время мне так казалось.
Все мы слушались только одного человека — Гитлера. Все остальные были не более чем его подчиненными, все эти Монке, Геше и Брюкнеры напрямую зависели от него, и мы вместе с ними. Все, без малейшего исключения, чувствовали себя под его началом.
Обращаясь к нему, начинали со слов «майн фюрер», а когда он заканчивал говорить, нужно было ответить: «Яволь, майн фюрер!» — «Так точно, мой фюрер!». Только «старики», самые давние его соратники, называли его «шеф» или, реже, «господин Гитлер». Зато под сенью канцелярии не было обязательным нацистское приветствие при встрече с Гитлером. Вытягивать руку нужно было только вне ее стен, например, если мы находились рядом с машиной в тот момент, когда фюрер собирался из нее выходить.
Я никогда не обращался к нему, чтобы обсудить проблему, касающуюся лично меня. Старался как можно правильнее выполнять свою работу. Да, я был очень доволен тем, что был там и занимал такой пост.
Я никогда не видел, чтобы Гитлер смеялся. Он мог быть довольным, обрадованным какой-либо новостью или событием, но никогда, насколько я знаю, не выказывал на людях несдержанного восторга или настоящей, искренней веселости.
Он был способен на похвалы. После церемонии в Берлине он, кажется, обмолвился находившимся рядом с ним охранникам, что они «хорошо работают» и что «он ими доволен». Старина Ади Дирр мне однажды рассказал, что Гитлер знал имена всех, кто на него работал, в том числе и мое — к моему величайшему изумлению. Это была правда. Во время одной из поездок Гитлер действительно выделил меня, назвав по имени. Я был потрясен.
Работа в приемной была неисчерпаемым источником информации. Постепенно я начинал различать манеры поведения самых частых гостей, привычки обитателей канцелярии. Например, ежедневно разбирая почту, я сразу обратил внимание на маленькую посылку, размером не больше коробки из-под обуви. Местом отправления была деревушка в Вестфалии, и адресована была посылка лично Гитлеру. Каждую неделю, в один и тот же день, один и тот же курьер появлялся с ней в канцелярии. Когда я впервые взял ее в руки, кто-то из товарищей предупредил меня, что ее нужно отнести сразу на кухню, «к Канненбергу». Я был заинтригован, но вопроса так и не задал. Это было не принято. Мне так казалось, во всяком случае. Это повторилось еще пару раз, прежде чем я узнал наконец из разговора с кем-то из коллег, что в этой загадочной посылке лежала буханка круглого деревенского хлеба. Этот хлеб собственноручно пекла деревенская женщина, с которой фюрер повстречался во время одной из своих поездок. Попробовав ее выпечку, Гитлер определенно к ней пристрастился. Невероятно, но факт: хлеб бесперебойно доставляли в канцелярию до самых последних дней Третьего рейха.
Одним осенним утром 1940 года мне поручили отнести в апартаменты фюрера прибывшие за ночь депеши. Подобного рода почту мы должны были складывать на небольшом табурете, специально для этого стоявшем в рабочем кабинете Гитлера. Случалось, что стопки бумаг мы заносили прямо в комнату Евы Браун: так Гитлеру было проще добраться до почты, ибо его спальня напрямую сообщалась с ее комнатой. Было еще достаточно рано. Я вошел без стука.
