Мартовский дождь вошел в историю части еще и тем, что он явился поводом акции доброй воли советских военнослужащих к местному населению. После ливня на построении замполит полка майор Лукьяненко предложил всему личному составу: в целях укрепления дружбы и взаимопонимания с жителями провинции, а также учитывая очень бедственное положение крестьян, передать им в дар продукты из расчета: одна сутодача продовольственного пайка каждого военнослужащего части. В то время не было микрофонов и усиливающей аппаратуры, и когда он говорил, его слышали только стоящие в первых рядах. В заключение своего обращения к военнослужащим он спросил:
— Итак, кто согласен с моим предложением о безвозмездной передаче продуктов питания местному населению, прошу сделать вперед три шага.
Первые шеренги военнослужащих нехотя шагнули вперед, основная же масса солдат осталась на своих местах.
— Эй, вы куда? — спрашивали они уже шагнувших, не разобрав в чем дело.
— Слушать надо. Шагай вперед, потом разберешься, — поторапливали, а где и подталкивали командиры своих подчиненных, которые не понимали, чего от них хотят.
Таким образом, единогласно была поддержана инициатива выступающего передать населению продукты: 350 кг муки, 200 кг сахара, 150 кг крупы рисовой, 1500 кг крупы перловой, 100 кг соли, 200 кг мяса консервированного, 100 кг каши консервированной, 10 кг чая, 17 кг молока сгущенного, 300 пачек спичек. Учитывая, что мы сами испытывали нехватку продуктов питания, передача такого количества и ассортимента продовольствия, изъятого даже из месячной нормы, была поистине актом «доброй воли».
Загрузив продукты и имущество, предназначенное для передачи, подразделение отправилось в один из ближайших кишлаков. В этом подразделении находились корреспонденты государственной информационной программы «Время», ради которой и разыгрывался весь этот спектакль. Собранные по такому случаю на центральной улице кишлака, местные жители внимательно слушали выступление представителя афганского армейского корпуса, наших солдат и офицеров, которые говорили о братстве, дружбе, помощи и интернациональном долге. После этого крестьянам было предложено подходить и бесплатно брать продукты и имущество. Но никто даже не тронулся с места.
— Почему они не берут? — удивленно спрашивали солдаты друг друга.
— Они говорят, что Аллах не дал им на это разрешение, — пояснил нам солдат-переводчик, — а поэтому они не нуждаются в этом.
Дело принимало непредвиденный и нежелательный оборот. Тогда снова заговорил афганский офицер. При разговоре с жителями он то и дело протягивал свои руки то к небу, то в сторону нашего подразделения. Мужчины стали медленно, с какой-то неохотой подходить к автомобилям, где шла раздача. Детишки с интересом рассматривали этикетки на банках, коробках, о чем-то расспрашивали солдат. Наши военнослужащие-узбеки, таджики что-то объясняли им, русские же, приветливо и радушно улыбаясь, пожимали плечами, отрицательно мотали головами, выражая этим непонимание вопросов. Кинокамера выхватывала тот или иной наиболее подходящий и интересный эпизод встречи. Все шло своим чередом.
Но остались за кадром события, которые развернулись после нашего ухода из кишлака. Душманы, в том числе и из стоявших в общей толпе местных жителей, присутствовавших на нашей встрече, жестоко наказали тех крестьян, которые, поддавшись на уговоры, а возможно, и из-за бедности, все-таки взяли продукты, топливо и имущество. Затем духи собрали все, что мы передали афганцам, погрузили в свои машины и увезли к себе в отряд. Таким образом, сами того не ведая, мы оказали существенную помощь своим врагам. Но это уже никого не интересовало.
С первых дней пребывания на чужой территории сначала до офицеров, а затем и всего личного состава части стали доводить информацию об активизации боевых действий душманов против подразделений Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане (ОКСВА). Первыми в открытый бой с моджахедами вступили десантные подразделения как наиболее подготовленные и слаженные. В борьбе с неверными, то есть с нами, поражали изощренность и жестокость, с какой действовали басмачи. Практиковались случаи, когда они зарывались в ямы, норы, пропуская пешее советское подразделение через себя, а затем, выбравшись наружу, расстреливали его сзади. Окружали и уничтожали мелкие и более крупные подразделения, экипажи бронеобъектов, отставшие от колонн машины. Сдирали скальпы с голов, рубили тела на мелкие кусочки, насаживали пленных на колья, всячески истязали. Совершая все это, они фотографирована процесс казни и, для устрашения наших солдат, подбрасывали к воинским частям фотографии и другие вещественные доказательства своей священной и непримиримой борьбы. С пленными практиковалась 48-часовая последовательная пытка — сначала отрубали или отрезали один палец на руке, затем — другой, и так все десять. Потом то же проделывали с пальцами ног. Затем отрезали уши, выкалывали глаза, отрубали куски конечностей, отрезали половые органы и засовывали их пленному в рот.
Рассказывали, что в Кушке продавцом в магазине работала молодая женщина. Ее плененного мужа душманы так же пытали. Они содрали с него живьем кожу, срезали с тела полоски мяса, затем забили до смерти. Услышав о муках своего мужа, она стала абсолютно седой. И когда через некоторое время в тот магазин зашел житель Афганистана, приехавший в Кушку за товаром, увидев его, женщина потеряла сознание.
Доподлинно известен факт попытки склонить к предательству двух пленных солдат. Когда уговоры, угрозы, физическое воздействие не получили должного эффекта, одному солдату отрезали голову и на глазах второго стали жарить ее на сковороде. На сильном огне мышцы лица стали сокращаться, голова, словно ожила: подмигивала глазами, открывала рот, высовывала и вновь прятала язык… Глядевший на все это солдат скончался от разрыва сердца.
Мой первый командир роты по Заполярью, капитан Юрий Волков погиб, тоже попав в руки врагов. Они зверски пытали его, предлагая в обмен на жизнь дать интервью американской радиопрограмме и заклеймить позором свое правительство и страну в развязывании агрессии против афганского народа. Волков не согласился, стойко приняв мученическую смерть. И таких стойких, мужественных военнослужащих нашей 40-й армии в то время было очень много. Конечно, не каждому дано было выдержать такие пытки, а поэтому имеет ли после всего этого кто-нибудь право осуждать в жестокости тех, кто прошел Афганистан и вернулся домой, пусть даже и без видимых физических и моральных отклонений? Каждый из нас пережил то, для чего он не был создан. И не каждому это оказалось под силу — остаться чистым на гребне жизни, находясь в бурном ежедневном потоке лжи, фальши и грязи. Кровь убитых и их прощальные взгляды навсегда остались в наших сердцах и требовали обязательной мести. И мы делали это, обагрив свои руки чужой, но все-таки человеческой кровью. Она навсегда впиталась не только в поры нашей кожи, но и наши души, и от ее пьянящего запаха уже никуда и никогда не деться, даже если ты тщательно вымыл руки с пахучим мылом. Такое нельзя ни смыть, ни забыть.
Помню, какой негативный резонанс вызвало письмо одного солдата, который написал матери письмо: «Мамочка, нас погибло уже очень много! Пишу тебе письмо на сапоге убитого друга. Идет бой! Прощай!» Это письмо каким-то образом попало в руки армейских контрразведчиков и стало предметом активной работы по пресечению передачи любой информации, которая идет вразрез с официальной. В определенных высоких военных инстанциях Министерства обороны страны оно вызвало шоковый эффект и воспринялось как бред больного человека. И в этом нет ничего удивительного, о том, что реально творилось в Афганистане, знали немногие. Абсолютное же большинство советских граждан, веря нашим средствам массовой информации, даже и не догадывалось, что в соседнем с нами государстве умело зажженный и выпущенный кем-то язычок пламени все стремительнее превращается во всепоглощающее неукротимое пламя страшного пожара. Я не знаю, писал ли на самом деле тот солдат письмо на сапоге убитого друга или нет, но я без сомнения допускаю, что такое было возможным. В Афганистане могло быть и случалось всякое. Ту жизнь может понять только тот, кто прожил ее, пройдя горными дорогами и тропами, не скрываясь за чужими спинами и «не отсиживаясь в обозе»…
Однажды в расположение нашей части вошло десантное подразделение. Говорили, что личный состав его принимал участие во взятии дворца Амина. Так это или нет, но офицеры и солдаты нашего полка ходили смотреть на подбитую десантную технику и личный состав, который уже успел повоевать.
— Ребята, неужели воевали? — не веря слухам, спрашивали мы офицеров и солдат-десантников.
Они показывали пробоины в броне боевых машин десанта и поясняли нам:
