храм Донецка, Свято-Преображенский собор, чтобы поставить Арни свечку за упокой, или сделать это на обратном пути, когда не буду спешить? Я все-таки заехал в храм, и там у меня зазвонил телефон. Я еще подумал: «Ну кто это, как же не вовремя!» Звонил Николай Васильевич:
— Дима, даже не вздумай приезжать! У нас тут бой идет, прямо возле дома снаряд упал. Давай завтра, если будет тише.
По времени получалось: если бы не Арни, я подкатил бы к останкам Донецкого аэропорта четко к началу обстрела, может, и этот снаряд бы меня нашел.
До Николая Васильевича я доехал только через три дня, когда по всему Донбассу объявили штормовое предупреждение: метель и туман. Артиллерия замолчала, бои поставили на паузу.
Девять лет Николай Васильевич живет в 300 м от линии фронта, рядом с донецким аэропортом и разводит голубей. Уходить не хочет принципиально
Без приключений вкатился на улицу, где живет Николай Васильевич. Впереди, через туман, проглядывались контуры обглоданного боями терминала аэропорта. Подумал еще: «Может, накинуть на машину масксеть?» Но метель на моих глазах превращала ее в сугроб, и я решил, что это лишнее, потом не отдерешь, не сложишь.
Меня вышла встречать собачонка Ася, маленькая, но строгая и голосистая.
— Первая собака с человеческим именем, — пошутил Николай Васильевич, — до этого были Утесы, Шилки, Нона… Есть еще кот Фугас. Пойдем в дом, чай пить.
Мой собеседник не может точно сказать, сколько раз в его дом прилетало. Показывает лишь особо запомнившиеся раны:
— Смотри, вот здесь телевизор у меня стоял, новый, хороший. Обстрел начался, дай, думаю, на пол переставлю! Точно — видишь дыру в стене? Здоровенный осколок вытащил! Тогда хорошо накрыло меня, зубы повыбивало. Но вставил новые, помогли. — Смеется.
— Откуда лупят и чем? Минами?
— Нет, снаряды, воронок практически не остается. Как мины прилетают, я знаю.
Показывает рукой куда-то в сторону аэропорта:
— Там Тоненькое, Водяное, Ласточкино, Орловка — еще не взяли пацаны, Спартак рядом, Пески… Прямо через взлетную полосу и кидают. Вот когда ты должен был приехать — по дороге прилетело, потом через три дома — собаку убило, вчера, у поворота ко мне все в земле и воронка, еще соседям в огород попало…
Николай Васильевич в какой-то момент понимает, что все эти перечисления прилетов не имеют смысла, и машет рукой.
«ГИВИ ПРИВЕЗ БРУС, МОТОРОЛА НАШЕЛ ЖЕЛЕЗО»
Этот немолодой человек, с упорством обреченного или с упорством старого шахтера, продолжает ремонтировать свой дом. И в доме этом сейчас тепло и уютно. Мы пьем чай, говорим, и я замечаю — мы все равно настороже, слушаем, что происходит вокруг.
А за окном, в серой метели, пулемет вдруг лениво говорит «так-так-так-так», и мне это не очень нравится, не хватало, чтобы на нас выскочила укропская разведка, самая лучшая для этого погода. Спрашиваю: «Далеко от нас?» Николай Васильевич, не задумываясь, говорит:
— Две тысячи метров.
Я слушаю собеседника и понимаю, что точка, в которой мы находимся, в некотором роде историческое место, где побывали самые яркие исторические личности последних лет. Николай Васильевич показывает за окно:
— Видишь штабель бруса? Гиви привез. Ох, жесткий был командир. Я попросил брус, утром просыпаюсь — ребята уже разгружают. Моторола мне говорит: «Дед, я тебе железо на крышу нашел». Точно, целый штабель. Я на тачке возил и крышу перекрыл, ненадолго, правда. Ребят из «Пятнашки» всех знал — клубникой их кормил, помидорами, а они мне помогали, чем могли. Многие переженились у нас. Вот здесь, совсем рядом, покойный Захарченко приезжал с женами пленных. И сразу обстрел начался, тогда водонапорную башню сложили красиво. Захарченко женкам: «Что, видите, как нас ваши обстреливают?».
— А вэсэушники тут были?
— В соседний дом зашел, в черной такой форме. Нацгвардеец. Из автомата отстрелил замок и спрятался. Я пошел к нему. Он мне говорит: «Меня поставили аэропорт охранять, а я не хочу. Сейчас переоде нусь в гражданку и уйду». Я ему: «Иди, сдайся в плен, дурак! Никто тебя обижать не будет!»
— А он?
— Говорит, мол, я сам через Россию домой тихонько проберусь. Ну, пожил пару дней, переоделся, дошел до вокзала (примерно в паре километров. — Авт.), а там патруль. Он побежал, и его в спину застрелили…
Я пытаюсь осмыслить эту историю:
— Не хотел воевать человек, и в плен, считал, не за что его брать. Но так не бывает, если форму надел и оружие взял.
Голубевод Николай Васильевич показывает личный жетон дезертира ВСУ из 93-й бригады, оборонявшей донецкий аэропорт. Украинская пропаганда назвала их «киборгами». Но не все захотели таковыми стать
Николай Васильевич рассказывает, что и у него на чердаке такой же дезертир прятался. Приносит и показывает мне серебряный браслет с пластиной. На ней выбиты какие-то латинские буквы и цифры 93 — отдельная механизированная бригада ВСУ. Их еще «киборгами» прозвали.
Спрашиваю, конечно: «Родня воюет?» Николай Васильевич вздыхает:
— Племянник под Авдеевкой уже месяц лежит, вынести не могут.
Часть семьи у Николая Васильевича из Винницы. Не общаются с 14-го года. Когда в Донецке готовили первый «Бессмертный полк», наотрез отказались прислать фото воевавшего деда. Но не все там такие, нашлись и те, кто прислал фотографию.
СНАЧАЛА ПОБЕДИМ, ПОТОМ ПОМИРИМСЯ
Мы идем кормить голубей. Николай Васильевич объясняет свою страсть просто:
— С шести лет их развожу. Символ мира голубь или нет — не знаю, но их не ем. Зачем мне голуби? А пугнешь, он взлетит в небо, ты смотришь на него, и тепло на душе. В 14—15-м в подвале голубей прятал, побило их много. А сейчас другая напасть — хищники, штук 80 голубей у меня извели. Голубь в небе стоит, а сокол его хвать — и все…
Николай Васильевич открывает вольер с любимцами, голубями породы «вертуны». Но далеко они не улетают — сразу же садятся на конек крыши. «Погода нелетная», — посмеиваясь, замечает голубевод.
Спрашиваю:
— Чем все закончится?
Николай Васильевич, не задумываясь, отвечает:
— Нашей победой.
— А помиримся?
— Нет. Они же нас презирают и потому убивают. Есть там нормальные люди, но шакалов больше. Не знаю, как будем мириться. Победим — поймем.
Меня не отпускают просто так. Николай Васильевич приготовил мне банки с клубничным сиропом, с клубничным желе и просто с вареньем, клубничным, разумеется. У него, оказывается, немаленький огород. Не может человек жить, не работая.
Я возвращался в город. Чуть притормозил у так называемой «девятки», истерзанного девятиэтажного дома, так называемой «мало-семейки» для сотрудников аэропорта. В 14—15-м
