Ознакомительная версия.
— Тчамсадов, Тчамсадов — тревога, тревога, — вновь появились в жизни военные.
Хоть хмельной, а галопом бежит в убежище Степаныч. Смерти ждет, а не менее резвей за ним помчался Шамсадов. В сыром подвале обрешеченная красная лампочка мигает, не дает Степанычу сосредоточиться, не может он код бронированной двери сходу вспомнить. Наверное, с пятого раза правильно набрал, а Малхаз из-под мышки глядит — запомнил — 425К8560С, два оборота по часовой, четверть — обратно; толкай.
— Здесь раньше был командный пункт, — важно сев напротив окна, затарабанил пальцами Степаныч. — Проклятые жиды: направо-налево всяким проходимцам звезд понадавали, в Москве, небось, генералов не счесть, а мне, заслуженному офицеру, все полковника не дадут. А я — двадцать пять лет! И все на севере.
Шамсадов этот брех не впервой слышит, занят иным, его глаза рыскают вдоль стен. — «Нашел», — на шурупах силовой щит, однотонно закрашен; наверняка обесточен, а может, и нет, — чем черт не шутит. И Малхаз уже обдумывал, как все это проверить, как вдруг, прямо под ним все зарычало, и такой взрыв — его буквально подкинуло и бросило на пол, и на него всем весом опрокинулся Степаныч. И пока они пытались встать, второй взрыв — еще мощней, все содрогалось, вот-вот железобетонная плита упадет, и так они даже не посмели встать, а разбуженное чудовище с морского дна дважды, вновь сотрясая мир, рыча, требуя жертв, приползало на остров, и не насладившись лакомствами «полигона» поползло дальше, оттого на бронированном стекле бункера не просто щедрые брызги, как в предыдущий раз, а толща воды, будто бесцветный, голодный язык, дважды облизал он стекло, Степаныча и Малхаза унюхал, может, приползет вновь?
— Фу, ну, гады, совсем оборзели, — тихо сказал бледный как мел Степаныч, когда замигала зеленая лампочка отбоя.
А из бункера вышли — то же самое, будто ничего и не было. И лишь вечером, пойдя на свой «полигон» рисовать, Малхаз, как обычно любовался природой; птенцы совершали первые полеты, а он неожиданно, на знакомом месте споткнулся, упал: уже не трещина, а значительная расщелина сквозь монолит скалы поползла в океан, и она еще узка, с ладонь, но видно глубока, как морщина на лице матери, схоронившей сына…
— Гады, сволочи, жиды, всю страну узурпировали, — на следующий день кричал Степаныч, возвратившись из гарнизона; и вечером, уже изрядно поддав, со слезами на глазах. — Андрюша не поступил, на место восемь человек, по конкурсу не прошел, своих протащили. А платный — пять тысяч! Не рублей, а их, жидовских, долларов стоит… Ух! Гады! Всех потопим, всех взорвем. Эти волны для них готовим, на них океаны погоним, устроим им новый вселенский потоп! И ни одного Ковчега не оставим, досочку не дадим, всех утопим, коммунизм расцветет!
А наутро, обеими руками обхватив больную голову:
— Андрюша в армию пойдет, как я, всю жизнь бедствовать будет, … а иного не дано; нет у Андрюши денег, нет у него жилья… Горе, столько лет служил, а даже крыши над головой для сына не дослужился. Зинку жалко, плачет дура, меня клянет. А я чем виноват? Служил верно, по Уставу!
Потекла жизнь в прежней колее, а тут, как-то поутру, побежал Степаныч в комендатуру. Вскоре вернулся; возбужденный, вроде радостный, а Шамсадова вдруг за ухо схватил:
— А ну, выкладывай, жиденыш, — что у тебя с моей Зинкой? Что?.. Ну, да ладно, в честь праздника — пока милую, — он отпустил ухо Малхаза, и еще пребывая в похмелье, смешно продекламировал: — «Как там Малхаз? Как там Малхаз?» — дважды спросила. А про меня: — «Еще пьянствуешь? Всю мою жизнь пропил, и сына хотел» … Ну, да ладно! Новость-то какая! Поступил Андрюша, поступил! Двадцать пять тысяч за пять лет сразу заплатили! … Слушай, Тчамсадов, а откуда у них двадцать пять тысяч? Может, где нашли? Да нет; это ведь мой сын, умница, гений! Ты ведь сам это говорил. Умные люди сразу распознали и заплатили!
— Небось, жиды, — не без язвительности.
— Сам ты жид порхатый. А ну, пошел вон, не порть мой кислород, засранец… А ну, стой, так что у тебя с Зинкой? Что ж это она так нежно о тебе интересовалась? … О! Сейчас не до тебя. То клялась, что сюда больше никогда не вернется, а сегодня уже срочно вылетает. Надо пропуск ей заказать, а то могут и не пустить на остров… Тчамсадов помоги, надо все постирать, порядок навести.
После обеда примчался бледный Степаныч из комендатуры:
— Пропуск Зине не дают.
У Шамсадова сердце больно екнуло.
— Ну, она ведь хочет видеть меня… Это ведь позор! Что, моя жена шпионка, иль предательница? Они забыли, чья она дочь? … Нет, я это так не оставлю.
Так бы Степаныч ничего бы и не добился, да, к счастью Шамсадова, кто-то, видать, подсказал, слег на сутки Степаныч в санчасть, поводов было много, и на этом основании дали Зинаиде Павловне допуск на остров. После этого Степаныч из санчасти сбежал, и счастье Малхаза оказалось под угрозой.
— Зинке рыбки надо наловить, надо попотчевать жену-красавушку, — побежал Степаныч в подсобку, и уже оттуда другим тоном. — Кто водолазный костюм трогал? — и злым выйдя наружу. — Ты — жид? Ты… Ничего, сейчас мне недосуг, но я с тобой разберусь, черномазая харя.
Как заправский конспиратор, первые сутки Зинаида Павловна даже не поздоровалась с Шамсадовым, а на вторые, ночью, в густой дождь, осень здесь уже наступила, она тихонько постучалась в дверь.
— Малхаз, я Вам так благодарна! Вот, не знаю, что это, на себя еле напялила, под кофтой пронесла. Досматривали, как шпионку, — она положила на стол пухлый пакет. — Я Вам так благодарна. Степаныч еще не знает, а этот человек, правда, я его не видела, для Андрюши купил и трехкомнатную квартиру в самой Москве.
— Вы и Андрей этого стоите, — своей неизменной широкой улыбкой сиял Шамсадов.
— Есть и плохая весть, — потупился взгляд Зинаиды Павловны. — Я знала, что эта картина не простая, глаз с нее не спускала, из-под носа увели.
— Я знаю, где она, — вроде важен Шамсадов.
— Послезавтра я уезжаю, … навсегда, — вместе с каплями дождя и слезы потекли по ее сочным щекам. — Я не знаю, что Вы замыслили, но поторопитесь… Я могу только еще на месяц отложить отставку Ивана, и вот, двести долларов, они везде нужны; здесь для Вас магазинов нет, но люди все на прилавках, все, везде продажны… А больше, не знаю, чем бы Вам помочь?
— Мне нужны аккумуляторные батареи для подогрева водолазного костюма, … пусть даже и подсевшие, вот такие, — Малхаз достал из-под кровати плоскую баночку, — или зарядное устройство.
— Не знаю, … завтра пойду в санчасть, в котельную… Если что найду — оставлю под крыльцом. Больше видеться не смогу, Степаныч подозревает.
— Ревнует, — усмехнулся Малхаз.
— Да ну, Вас! … А вообще, я поражаюсь Вашему самообладанию. Удачи Вам! Молю Бога, чтоб мы еще увиделись, только не здесь, — она крепко прижала щупленького Шамсадова, по традиции трижды поцеловала. — Храни Вас Господь!
И когда Зинаида Павловна уже выходила:
— Заберите у Ивана Степаныча все деньги, и спиртное слейте, ему же будет лучше.
И так совпало, что именно с отъездом Зинаиды Павловны, улетели все птицы, задули ветра, ветра, ветра, как обычно к зиме, будто со всех сторон, так что не укроешься. И круглые сутки дождь хлещет, океан бушует, ревет, у берегов пенится, слюнки пускает, «полигона» ждет.
Степаныч в тоске; то к свиньям пойдет, то к Малхазу пристанет, то пойдет в комендатуру — злой приходит, жена зарплату на сберкнижку перевела.
— Что-то картины твои не берут, халтуры лепишь, — недоволен Степаныч.
— А что рисовать, слякоть кругом. Да и надоели, видать, наши пейзажи. Мы могли бы авангардизмом заняться; вот что модно сегодня в мире, особенно в Японии пойдет.
— Так, займись, и побыстрее.
— Напылением надо, кислород нужен… Водолазный баллон подошел бы.
— Да? — зло мелькнули глаза Степаныча. — А заправить баллон — копеечка нужна.
— Деньги есть, — Шамсадов показал стодолларовую банкноту.
— Где взял? — вроде спокойно спросил Степаныч.
— Нарисовал, — натужно улыбнулся Малхаз, и он знал, что Степаныч как бык силен, но что такая у него прыть — не думал.
С удивительной проворностью Степаныч подскочил, скрутил Малхаза:
— Где взял? Где взял? Говори! — стал он его душить.
— Андрей, Андрюша, — успел выдавить Шамсадов.
— Что «Андрей»? — расслабил хватку Степаныч, но жертву не выпускал.
— Вы что думаете, — снизу, задыхаясь, еле выговаривал Малхаз, — оплата обучения и трехкомнатная квартира в Москве — все просто так?
— Какая квартира? — совсем освободил Степаныч хватку. — Ты о чем?
— Вы не в курсе? У вас квартира, шикарная, в самом центре столицы.
— Постой, постой, то-то Зинка проговорилась о мебели, телефон оставила… Ну, дела! … А ну, дай, — он выхватил купюру. — Еще есть?
— Последняя, — Малхаз достал еще одну зеленую бумажку.
— Знаю я вас, жидов, у вас всегда все последнее… Нас разграбили, подачки подаете.
Ознакомительная версия.
