Человек рассмеялся.
— Вашего Щукина самого надо охранять, чтобы не умер от страха. С удовольствием сделаю вам этот подарок…
Человек вернулся к автобусу, и через минуту с подножки автобуса тяжело ступил на землю Щукин. Он огляделся по сторонам и, увидев Рудина, направился к нему тяжелой, шаркающей походкой.
Рудин смотрел на приближавшегося к нему Щукина, стараясь угадать, с чем он пришел. Не в силах подавить волнение, не сводя глаз со Щукина, он спрашивал про себя: «Ну удалось тебе что-нибудь сделать? Удалось?» Но уже один вид Щукина гасил всякую надежду.
Спотыкаясь, Щукин подошел, пошатнулся и осел на землю, хватаясь за ноги Рудина.
— Что с вами? — тихо спросил Рудин, помогая Щукину подняться.
Но Щукин снова опустился на землю. Тогда Рудин сел рядом с ним. Хорошо еще, что эсэсовцы не обращали на них внимания. Щукин поднял на Рудина страдальческие глаза и прерывающимся голосом сказал:
— Я ведь думал, все пропало… Все мои надежды, жизнь… Все…
— Прекратите истерику! — не разжимая губ, шепотом сказал Рудин.
Щукин долго молчал, удивленно оглядывая все вокруг, и вдруг тревожно спросил:
— Где мы находимся?
— В Минске.
— Мюллер здесь?
— Нет его здесь. Скажите толком: что с вами произошло?
— Я взял у него список агентов «Два икс».
«Где список?» — хотел крикнуть Рудин, но спросил только глазами.
— Здесь, — Щукин прижал руку к груди.
— А теперь встаньте, — решительно сказал Рудин. — Нам надо немедленно отсюда уходить. — Он помог Щукину встать и взял его под руку. — Опирайтесь на меня.
Обходя воронки и развалины, они направились к лежащему на земле забору. Никто не обращал на них внимания, и спустя несколько минут они уже были за пределами городка в сосновой роще и вышли на шоссе. Щукину стало лучше, и он шел уже самостоятельно. Перейдя через шоссе, они продвинулись дальше еще метров на пятьсот, а потом повернули вправо и пошли по лесу, держась параллельно шоссе.
Первый привал они сделали только под вечер, когда солнце, скатившись за дальний горизонт, зажгло все небо розовым пламенем. Рудин уже давно видел, что Щукин опять еле передвигает ноги, но хотел уйти как можно дальше от Минска. Когда он объявил привал, Щукин как шел, так с ходу и повалился на упругий мшаник. Рудин сел возле него на заросшую брусникой купинку. Вокруг был необозримый торфяной океан с островками реденького и чахлого кустарника. По шоссе продолжали двигаться отступающие немецкие войска, оттуда доносились моторный гул, лязг металла.
Щукин, как только отошел немного, поднялся, расстегнул рубашку и вытащил сильно измятые листы бумаги, сшитые металлическими скобками.
— Вот, возьмите, — глухо сказал он. — Отдаю в ваши руки свою жизнь.
Рудин развернул листы. Да, это было именно то, о чем он мечтал. Это был просто пофамильный список, в нем были указаны города, где эти агенты должны закрепляться, были пароли, явки и краткое изложение версии, по которым агенты будут жить.
Рудин аккуратно сложил списки и сунул за ворот рубашки. Вокруг — тихий простор необозримого торфяного болота. Не доносилось шума и со стороны шоссе. У Рудина было такое ощущение, будто вся жизнь на полном ходу вдруг остановилась и оттого вокруг эта звонкая тишина. Но это ощущение длилось недолго: над шоссе взмыла красная ракета, и тотчас в небе послышался нарастающий гул самолетов и началась бомбежка шоссе.
— Наши работают, — сказал Рудин.
— Эти списки теперь еще имеют ценность? — встревоженно спросил Щукин.
Рудин удивленно посмотрел на него.
— Конечно! Это очень ценный документ! Очень! — Рудин подумал и спросил: — А это не может оказаться липой, специально приготовленной Мюллером для нас?
Щукин раскрыл рот, хотел что-то сказать и опять закрыл его. Он со страхом смотрел на Рудина.
— Пожалуйста, не нервничайте так, ведь это только мое предположение, — сказал Рудин. — Чтобы его отбросить, мне кажется, будет лучше всего, если вы как можно более точно и подробно расскажете, как вы это достали. И, пожалуйста, не обижайтесь. Мы обязаны предусмотреть все, что можно предусмотреть.
— Хорошо. Я сейчас вспомню… — сказал Щукин и, собравшись с мыслями, начал рассказывать: — Когда вы уехали, Мюллер объявил, что мы уедем на сутки позже. Наши автобусы и грузовики были наготове.
Весь день делали этот список. Вся группа работала. Каждый готовил Мюллеру данные по своим вопросам, а он обобщал это воедино и отдавал на перепечатку в двух экземплярах машинистке, которая работала в кабинете Биркнера. Да, кстати, Биркнер вместе с вами не уехал?
— Как будто нет, а что?
— После вашего отъезда я больше ни разу его не видел… Так… Значит, весь день шла работа над списком. Под вечер меня вызывал Мюллер и я издали видел на его столе перепечатанные страницы списка. Я сильно нервничал. Вы уехали, и я не знал, что я смогу сделать, даже если захвачу список. У меня была мысль убить Мюллера. Но куда после этого бежать? Кто мне вообще поверит? Потом я подумал, что, наверно, все же мы поедем за вами, и я решил ждать более удобного момента. А в общем… если говорить прямо, я испугался… Часов около десяти вечера Мюллер приказал мне сжечь все свои бумаги и сам присутствовал при этом. Жгли в кабинете Зомбаха в печи. Потом он приказал нам спуститься вниз, в вестибюль, и там ждать его. А сам он остался на третьем этаже, где в это время была только машинистка. И вдруг начался авиационный налет. У нас там, внизу, возник спор, должны ли мы идти в убежище или ждать здесь, как приказано. Человек десять все же побежали во двор. Я воспользовался суматохой и поднялся на третий этаж. Я еще не знал точно, что я сделаю, но настроение на этот раз было решительное. Приготовил пистолет. Первое, что я увидел там, на третьем этаже, была пристреленная машинистка. Она лежала на пороге кабинета Биркнера.
— Ее убил Мюллер?
— Больше некому. Дверь в кабинет Мюллера была открыта, и я увидел его. Он выгребал что-то из сейфов и ссыпал в брезентовый мешок. Что именно, я не видел. Я видел только портфель, который лежал на краю большого стола. А налет все сильней и сильней. И бомбы ложатся совсем близко. Думаю, самое подходящее время — никто моего выстрела не услышит. Я уже полез в карман за пистолетом. В это время Мюллер подхватывает брезентовый мешок, бежит с ним к лестнице и кричит в лестничный пролет, чтобы кто-нибудь быстро поднялся за мешком. Он, когда выбегал из кабинета, прикрыл меня дверью. Тут я выбрался из-за нее — и в кабинет. Думаю, если портфель заперт, беру его, как есть, и убегаю куда глаза глядят. А портфель оказался открытым. Тогда я вынул из него один экземпляр списка, положил портфель, а сам в туалетную комнату рядом с кабинетом. Все это произошло в одну минуту. И, на мое счастье, в этот момент погас свет по всему дому. Через дверь я слышал, как прибежал Мюллер. Ругался. Чиркал спичками. Потом, очевидно, взял портфель и убежал. Я спрятал список за рубаху и тоже вниз и через двор вышел к автобусам. Сказал, что живот заболел. И мы поехали. Мюллер впереди на легковой, а мы — двумя автобусами. По дороге нас обстреляли партизаны. Двоих ранили. Но автобусы проскочили на большой скорости. В бой там ввязались только солдаты, которые ехали на замыкающем колонну грузовике. А на рассвете мы попали под бомбежку. Шоссе забито войсками. Ни вперед, ни назад. А сверху — самолеты. Сколько там немцев погибло — ужас! Один танк в кювет запрокинуло, так я за ним и отлежался, пока самолеты улетели… Ну вот, а потом мы приехали туда, к вам…
— Здание Мюллер не взорвал? — спросил Рудин.
— Когда я убегал, солдаты поливали стены бензином.
— Ну, а что было бы, Щукин, если бы вы со мной не встретились?
— Не знаю, не знаю, — пробормотал Щукин. — Один вы знаете, кто я и что я. И без вас мне так и так конец.
Рудин смотрел на Щукина со сложным чувством. То, что он сделал, заслуживало самой высокой благодарности, и надо признать, что в решительный момент он действовал неплохо. Но Рудин не мог забыть, что это громадное дело все время висело на волоске из за истерического характера Щукина.
— Как говорится, хорошо то, что хорошо кончается, — сказал Рудин. — Но могло все кончиться очень плохо, прямо страшно подумать об этом.
— А почему вы не остались? — вдруг возмущенно спросил Щукин. — Главное было «Два икс», вы знали, что мы остаемся, а сами уехали!
— В том-то и дело, что точно я ничего не знал, — улыбнулся Рудин. — Вы еще, чего доброго, пожалуетесь теперь на меня и мне попадет?
Щукин тоже болезненно улыбнулся.
— Дело наполовину сделано, Щукин. И за это вам громадное спасибо.
— Почему наполовину? — изумился Щукин. — Вы же говорили…
— Список, пока он только у нас, стоит ломаный грош. Его нужно доставить куда следует. Это еще надо сделать. А кругом — война.
