Изображая интерес и пытаясь не выдавать своего беспокойства, она заставила себя выслушать еще несколько минут напористой речи. Когда ее терпение иссякло, она поцеловала родителей и бабушку с дедушкой на ночь, поднялась в свою спальню и прямо в платье забралась под одеяло на случай, если мама заглянет проведать ее.
В тот день время тянулось мучительно медленно, хотя Кристина пыталась занять себя делом: чистила курятник, выдергивала из земли в саду засохшие растения и осенние сорняки. Теперь, вглядываясь в темноту коридора, она опасалась, что кто-нибудь из родных может неожиданно выйти из гостиной и застигнуть ее в тот момент, когда она станет тайком спускаться по лестнице. Пока глаза девушки привыкали к темноте, сердце выпрыгивало из груди. Затем, стараясь даже не дышать, она схватилась за перила и тихонько зашагала со ступеньки на ступеньку. Каждый скрип звучал в пустом коридоре как выстрел, и она замирала, готовая бегом броситься вниз, если дверь гостиной откроется. Целую вечность Кристина добиралась до первого этажа. Внизу она подошла к двери погреба позади лестничной площадки и, встав на цыпочки, стала вслепую ощупывать узкую деревянную притолоку в поисках лежавшего там запасного ключа. Отыскав его, Кристина сунула ноги в ботинки, отперла входную дверь и выскользнула в прохладу ночи.
Наконец она вырвалась на свободу и, стараясь ступать бесшумно, поминутно оглядываясь по сторонам, заторопилась по залитой лунным светом улице. В холодном воздухе витали струйки пара от ее дыхания, за ее бегущей фигурой клубилась туманная дымка, похожая на тающие остатки потерянных душ. Обходя желтые лужи света, который проливали на лоснящийся булыжник фонари, Кристина свернула налево к подножию холма и замедлила шаг — теперь она была на безопасном расстоянии от дома. Здесь и там в окнах фахверковых домов горел свет, и видно было, как ссутулившиеся фигуры, собравшиеся вокруг радиоприемников, курят, пьют, жестикулируют, а их тени пляшут на стенах гостиных, словно персонажи шатентеате [28]. Кристина поспешала от одного высокого дома со щипцовой крышей до другого, почти вжимаясь в стены зданий и гранитные балюстрады.
Девушка миновала еще шесть кварталов, где ее одинокие шаги гулко отзывались на широких каменных улицах, когда вдруг почувствовала, что за ней кто-то идет. Она пошла медленнее и затаила дыхание, готовая броситься наутек. Позади нее раздалось утробное мяуканье, и у Кристины вырвался вздох облегчения. Она обернулась: рыжий кот, задрав хвост, выгибал спину и потягивал лапы — казалось, он пробирался по тротуару на цыпочках. Девушка шикнула на зверька. Преследователь перебежал через дорогу и исчез в темном переулке.
Пройда последний квартал, Кристина пересекла городскую площадь, вошла в узкую улочку и свернула в полумрак за рыночным кафе. По неровному мощенному булыжником переулку были разбросаны лужи от прошедшего вечером дождя, блестевшие, как разлитое масло. Исаак сидел на ступенях черного входа в кафе, полная луна отражалась в луже у его ног. Увидев Кристину, он вскочил.
— Все хорошо? — спросил он.
Девушка бросилась к нему в объятия.
— Теперь да, — порывисто дыша, проговорила она.
Тревога, переполнявшая ее весь день в ожидании встречи, мгновенно улетучилась, когда Исаак поцеловал ее в щеку, в лоб и наконец в губы. Когда он остановился и посмотрел ей в лицо, она едва могла различить в глубоком мраке знакомые черты. Позади него на стену падал голубой столб лунного света. Кристина потянула его туда.
— Что ты делаешь? — спросил молодой человек, сопротивляясь.
— Иду к свету. Хочу видеть твое лицо.
— Nein. Нас могут увидеть.
— О, — она подалась к нему, — прости, я не подумала об этом.
— Тебя никто не заметил?
— Nein. На улицах пусто.
— А ты сказала кому-нибудь?
— Конечно нет. Ты не доверяешь мне?
— Не в том дело, — Исаак привлек ее к себе. — Как только твоя мама ушла, к нам заявились гестаповцы. Они проверили у оставшейся прислуги паспорта, чтобы убедиться, что теперь у родителей работают только евреи. У отца забрали все бумаги, юридические документы, письма, списки адресов — всё.
— Но это долго не протянется, — начала успокаивать его Кристина. — Люди не станут мириться с такими порядками. Скоро все будет по-прежнему.
— Nein, Кристина, не будет. Отец пытается уговорить мать уехать в Америку. Мой дядя уже там, а бабушка с дедушкой, тети и двоюродные братья и сестры вернулись в Польшу. Но мама отказывается уезжать. Ее родители и сестры все еще в Берлине, а брат в Гамбурге. Мама думает, что раз сама она наполовину немка и к тому же исповедует христианство, то нашу семью не тронут.
— Она права. Зачем Гитлеру вредить гражданам Германии?
— Даже для тебя опасно встречаться со мной! — слишком громко воскликнул Исаак. Спохватившись, он понизил голос: — Закон запрещает отношения между немцами и евреями.
— Знаю, — Кристина положила голову ему на грудь. — Мама предупредила меня. Но это какая-то бессмыслица. Твоя мама абсолютно права: вы, в конце концов, граждане Германии, да и семья у вас наполовину христианская. Что же касается твоих бабушек и дедушек, то они здесь совершенно ни при чем.
— Нацисты придерживаются другого мнения.
— Что же нам делать? — в отчаянии спросила девушка. — Я не могу без тебя.
— Не знаю, — в его голосе безошибочно угадывалось раздражение из-за безысходности.
Она попыталась заглянуть ему в глаза, скрытые глубокой тенью. Но Исаак прижался губами к ее губам, и она затрепетала от наслаждения, перемешанного со страхом. Когда их уста разделились, Кристина, едва дыша, заговорила первая.
— Будем встречаться здесь каждый вечер.
— Nein, это опасно.
Она не хотела, чтобы он выпускал ее из объятий, но Исаак отстранился и прислонился к оштукатуренной стене кафе. Девушка с замиранием сердца ожидала, что скажет возлюбленный. Наконец он вздохнул и произнес:
— Не чаще одного раза в неделю. И даже в таком случае мы сильно рискуем. Но сначала я хочу убедиться, что ты осознаешь, какую большую опасность навлекаешь на себя. Я должен знать, что ты отдаешь себе в этом отчет. Нельзя говорить об этом никому — ни лучшей подруге, ни даже сестре.
— Я никому не скажу. И никто ничего не заметит.
Он протянул к ней руки, и она прижалась к нему, крепко ухватившись за его мускулистые плечи.
— Когда мы будем вместе, — прошептала Кристина, — мы будем смотреть только друг на друга и не замечать уродливый мир вокруг нас.
Исаак снова страстно приник к ее губам. Она хотела раствориться в его руках, перенестись вместе с ним в другое место и время, вернуться в утро того дня, когда все в мире, казалось, стояло на своих местах. Но он отпрянул и проговорил:
— Тебе лучше идти.
— Постой, — Кристина сунула руку в карман. — Твой камушек.
— Оставь его себе. Чтобы не забывать меня.
— Я никогда тебя не забуду, — девушка положила камень в его ладонь. — Это твой талисман. Сейчас ты нуждаешься в нем больше, чем я.
Исаак поцеловал ее и убрал амулет в карман.
— Надеюсь, однажды все это станет лишь воспоминанием, как моллюск, который оставил отпечаток в этом камне. Встретимся здесь же ровно через неделю. Ты сможешь прийти?
— Я приду.
Потом они опять целовались, долго и пылко, и Кристине хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Когда они простились, молодой человек повернулся, зашагал в противоположную сторону узкого каменного коридора и исчез за серым углом кафе. Она помедлила, дрожа всем телом и слушая, как тают вдали его шаги, надеясь, что он обернется или вернется назад. Но мало-помалу тихая ночь стала безмолвной, и Кристина поняла, что Исаак ушел. Ледяной страх и одиночество сковали ей сердце, она вышла из переулка, пересекла пустую площадь и поспешила домой.
Мириады мерцающих звезд испещряли небо над ее домом. Кристина остановилась и посмотрела на окно гостиной. Свет все еще горел, и на стене отражались слабые тени — отец откинулся в кресле, опа опустил подбородок на грудь и дремал. Что бы подумали родные, если бы узнали, что она не спит, а стоит здесь одна на темной улице? Что бы они сказали про ее встречу с Исааком в холодном, сыром переулке?
