Полк должен был двигаться на запад. Только что пришел приказ: перелететь на новый аэродром, освобожденный всего несколько часов назад. В землянке командного пункта шла напряженная подготовка к перелету. Звенели телефоны, голос Тарараксина не умолкал ни на минуту, вестовые привычно упаковывали штабное имущество в мешки. Вбегали люди, выслушивали приказания Лунина, Шахбазьяна и выбегали, стуча сапогами по настилу, под которым хлюпала вода. Несмотря на внешнюю будничность всей этой суеты, чувствовалось в ней что-то праздничное. На запад! На запад!
Был здесь и Слава Быстров, которому шел уже пятнадцатый год, круглолицый, белокурый, в промасленном комбинезоне и такой для своего возраста рослый, что Лунин, хотя и видел его каждый день, всякий раз не мог удержаться, чтобы не сказать: «Эк тебя вытянуло!».
Ожидая приказа садиться на транспортный самолет, который должен был перебросить техников полка на новый аэродром, Слава, сидел в темном углу землянки с летчиками Костиным и Рябушкиным и прислушивался к их разговору.
— Через несколько лет самолеты, на которых мы сейчас летаем, будут стоять в музеях, — говорил Костин.
Рябушкин слушал Костина с сомнением: он обижался за самолеты полка.
— Это лучшие самолеты в мире, — возражал он.
Но Костин упрямо надувал толстые губы.
— Если бы ты только мог представить себе те самолеты, на которых мы с тобой полетим через три года!
— А ты их можешь себе представить? — недоверчиво спрашивал Рябушкин.
— Ну, я-то кое-как представляю!
По правде сказать, Костин представлял их себе довольно неясно, и Слава, чувствуя это, презрительно поджимал губы.
Слава сам постоянно изобретал и усовершенствовал самолеты. Тетрадки, в которых он готовил уроки для Деева, были покрыты рисунками, изображавшими странных крылатых чудовищ. В спорах он нередко побеждал Костина, потому что лучше его знал авиационный мотор, аэродинамику и свободнее чувствовал себя среди математических формул. У Славы обнаружились способности к математике, а так как Деев тоже был пылкий математик, они давно с ним ушли за пределы того, что положено по школьной программе. Будущность свою Слава уже избрал: он будет инженером, создающим новые типы самолетов.
В землянку вошел Уваров, и все встали. Он привел с собой капитана Ховрина, редактора дивизионной газеты, самого старого знакомого Лунина в дивизии. Ховрин сейчас вместе с Уваровым совершал путешествие по аэродромам и был потрясен и взволнован всем виденным — разгромом и бегством немцев, освобождением Ленинграда, грандиозностью нашего наступления.
За годы войны редактор Ховрин удивительно окреп и поздоровел. На его лице, когда-то таком желтом и болезненном, теперь играл румянец. Былая его сутулость исчезла, — он выпрямился, казался шире в плечах и выше ростом. Когда Лунин встретил его впервые, у него был вид безнадежно штатского человека, а теперь при взгляде на него можно было подумать, что он с юных лет на военной службе, — такая у него была выправка.
Он очень обрадовался Лунину. Ему казалось знаменательным, что они свиделись именно сейчас, в дни освобождения Ленинграда.
Ведь познакомились они на паровозе, потом пересели в машину и проехали в Ленинград всего за несколько часов до того, как кольцо осады сомкнулось. Каким далеким теперь кажется то время!
— А бочку-то, бочку помните? — спрашивал он.
Видимо, это воспоминание было для него теперь очень мило. Потом он вспомнил о том, как встретились они голодной ленинградской зимой сорок второго года у писаря политотдела Шарапова и как Лунин просил помочь ему вывезти из Ленинграда женщину с детьми, утверждая, что это его жена и дети.
— Вы, подполковник, не умеете, врать, — сказал Ховрин со смехом. — Мы с Шараповым ни на минуту вам не поверили.
Лунин посмотрел на часы:
— Пора!
Попросив разрешения у Уварова, он вышел и направился к самолетам, уведя за собой почти всех.
Уваров, Ховрин и Шахбазьян остались в землянке еще на несколько минут. Заговорили о Лунине.
— Он мне когда-то сам объяснил, что был женат и развелся, — проговорил Ховрин. — Вы об этом знали? — спросил он Уварова.
— Знал, — сказал Уваров.
— Разлюбил, наверно, — предположил Шахбазьян.
— Ну уж нет, не разлюбил, — сказал Уваров.
— Он вам рассказывал? — спросил Ховрин.
— Рассказывать не рассказывал, а я так знаю, — сказал Уваров. — Он такой человек, что полюбить может, а разлюбить не может.
— Есть такие люди, — сказал Ховрин.
Лунин тем временем уже взлетел, и весь полк взлетел за ним.
То был первый морозный день за всю зиму, и день этот уже шел к концу. Ветер внезапно размел тучи, и впереди на западе появилось огромное красное солнце, низко висящее над лесом. Лунин летел навстречу этому солнцу, и все самолеты его полка летели за ним в могучем строю, и их было так много, что они заполняли всё воздушное пространство почти до предела видимости. Они несли народам освобождение, надежду, будущее, и не было такой силы на свете, которая могла бы остановить их полет.
1946–1953
