Ночью мы двинулись на пересечение линии фронта. Она здесь проходила километрах в трех северо-восточнее селения Ласицк.
Нам оставалось пройти не более пяти километров, когда мы увидели большую группу людей, двигавшихся в том же направлении. Это были партизаны, с которыми мы встречались в Берестянке. В последнем населенном пункте им повезло. Они встретились с тремя красноармейцами, прибывшими из-за линии фронта и возвращавшимися назад в свою часть.
Я поговорил с красноармейцами. Они оказались разведчиками как раз из части, стоявшей в Ласицке. У них был пароль для прохождения через линию фронта. Это было очень ценно, и я решил дальше следовать с ними. Скоро, однако, я увидел, что молодые разведчики не знают направления и сами беззаботно шагают за двумя гражданскими проводниками, даже не контролируя их по карте и компасу. Пришлось взять это дело на себя.
Мы шли вязким болотом вдоль течения реки Стыри, которое, по моим предположениям, должно было разрывать линию фронта. Этим болотом можно было выйти прямо к Ласицку, минуя окопы, если не бояться сильно вымокнуть, а воды кругом было очень много. Но проводники повели нас в обход заболоченного места. Огибая его слева, мы все больше приближались к вражеской линии обороны.
Небо заволокло густыми облаками, и наступила черная непроглядная темнота. В таком мраке нетрудно было подойти вплотную к позициям противника. Еще легче было напороться на разведчиков, вражеских или своих, обычно бродивших ночью в межпозиционном пространстве в поисках «добычи». А проводники продолжали загибать все дальше и дальше влево, углубляясь между двух линий окопов. Мне показалось это подозрительным. Я остановил проводников за стогом сена и попросил их показать мне направление на Ласицк. Проводники явно смутились. Мне было неясно — заблудились они сами или намерены были совершить предательство. Но дальше доверяться им было нельзя. Я взял в руки компас и повел за собой людей, свернув круто вправо, взяв курс строго на запад. Рядом со мной пошли красноармейцы из Ласицка.
Мы прошли не более трехсот метров, когда красноармейцы заявили, что эта местность им знакома и что здесь неподалеку находятся их окопы. Бойцы направились вперед разведать. Я с остальными людьми остался на месте. Минуты через две впереди затрещало сразу с полдюжины пулеметов. Промокшие до пояса мои автоматчики и партизаны повалились на мягкую низменную почву, из которой выступала вода. Немцы открыли ответный огонь. Но поток пуль проходил высоко над нами, так как мы лежали в низменности, а передовые позиции обеих сторон, отстоящих друг от друга примерно на километр, проходили по возвышенностям. Была, однако, большая опасность обстрела нас с той и другой стороны из минометов. Но огонь с нашей стороны вдруг начал затихать, Скоро вернулся один из красноармейцев и передал, что нам дано пятнадцать минут срока па выход за нашу линию окопов. Приказано было принять еще несколько правее.
Через десять минут линия окопов осталась позади. Впереди был Ласицк — освобожденная советская земля. Глубокое волнение охватило нас в эти счастливые минуты, и тут же как-то сразу почувствовалась страшная усталость. Ноги отказывались итти, страшно хотелось спать…
Какие преграды нужно еще перейти, чтобы в жизненном пути уж больше никогда не встретить линии вражеских окопов?!
Последнюю неделю я очень часто беспокоился за благополучный переход фронта, теперь и он остался позади ненужным эпизодом.
Манящим, воодушевляющим рубежом казалось окончание войны и достижение победы. Сколько еще дней и часов надо до них итти военным шагом?
Линию фронта мы перешли на участке полка, которым командовал полковник Илларион Васильевич Новицкий. Наша встреча произошла в день пасхи. Новицкий рассказал мне, что местный священник просил принять для раненых бойцов куличи и яички, собранные среди верующих. Полковник спрашивал у меня совета, как поступить. Я посоветовал Иллариону Васильевичу не отказываться от добра и не оскорблять патриотических чувств служителя церкви.
По приказанию командира полка нам отвели квартиру и протопили баню, чтобы помыться после тяжелой дороги. Мы вымылись, но отдыхать нам не пришлось. Помощник командира полка по разведке, в порядке предосторожности, решил нас обезоружить. Было предложено моим автоматчикам сдать оружие до выяснения о нас вопроса в разведотделе дивизии. Мои автоматчики было насторожились, попытались занять оборону в отведенной нам хате. Но у меня не было сомнения в том, что мы находимся среди своих. Я предложил своим бойцам подчиниться, но при одном условии, что мне предварительно будет предоставлено право переговорить по телефону со штабом дивизии.
Мне это организовали, и люди передали автоматы, а через полчаса из штаба дивизии приказали вернуть нам все оружие и сопроводить в штаб дивизии.
Штаб армии стоял в местечке Домбровицы.
До штаба мы добрались на третий день. Нам отвели хорошую отдельную квартиру и предложили денек-другой передохнуть. Но Домбровицы каждую ночь подвергались бомбежке с немецких самолетов, и у ребят не было большого желания отдыхать здесь. На квартире меня навестил командующий шестьдесят четвертой армией тов. Белов в сопровождении члена военного совета Дубровского и начальника разведки Кононенко.
Около трех часов командующий расспрашивал меня о положении в тылу врага. Наша беседа прошла тепло и дружески. Прощаясь, генерал попросил меня сделать небольшой доклад работникам политотдела армии, а для дальнейшего пути предложил воспользоваться одним из самолетов, имевшихся при штабе армии. Мне жалко было расставаться со своими автоматчиками, но и не хотелось обидеть отказом командарма, и я согласился.
Распрощавшись с хлопцами, я уселся на «У-2». Полетели, но, к моему удовольствию, погода быстро испортилась, и пилот вернулся на свой прифронтовой аэродром. Мы снова приземлились в Домбровицах. Я попросил у Кононенко трехтонку, и мы двинулись все вместе. Прифронтовая изрытая траншеями земля. По сторонам дороги тут и там воронки от авиабомб и снарядов, полуразрушенные и полупустые деревни. Но уцелевшие мирные граждане приступили к мирному труду, и по тому, как они работали, можно было заключить, что противник сюда уже больше не вернется.
Мы подъехали к городу Сарны, здесь, в нескольких десятках километров от передовой, бесперебойно действовал железнодорожный узел. Фашистские бомбовозы каждую ночь сбрасывали здесь сотни тяжелых бомб, но поезда двигались непрерывно.
Люди в форме железнодорожников появлялись точно из-под земли и приводили в движение многочисленные составы прифронтовых вагонов и платформ. Стены вагонов были испещрены пулями и осколками снарядов. Многие вагоны опалены огнем рядом бушевавших пожарищ. В большом четырехосном пульмане, в котором разместились мы, отпустив автомашину, в двух углах зияли прожженные отверстия. Но самый вагон был еще крепок и устойчив. Он выпущен во время войны. И, может быть, его гасили тогда, когда он доверху был загружен снарядами. Но его спасли, он требовал только незначительного ремонта, спасли и то, без чего не мог жить фронт.
Вот они, неутомимые и бесстрашные кочегары кузницы войны, — это они водят составы, груженные взрывчаткой, под бомбами вражеских летчиков. Но герои-машинисты спасают свой состав, маневрируя на перегоне, как капитан спасает свой корабль от шторма в открытом море, И маневрируют с умом.
Тщательно наблюдая за вражеским самолетом, машинист точно определяет момент сбрасывания бомб и в зависимости от этого ускоряет или замедляет ход, тормозит и дает задний, или стоит на месте неподвижно.
И я невольно проникался громадным уважением к этим героическим товарищам.
Сарны остались позади нас на десяток километров, и это было весьма кстати, Солнце уже спряталось за горизонтом, и красная полоска зари гасла. Не дальше чем через час, в Сарнах начнут рваться очередные порции вражеских фугасок.
Мы снова пересели на автотранспорт.
В весенний ясный день мы проезжали разрушенные города-герои, точнее — остовы городских зданий Коростеня, Житомира и других. Здесь все свидетельствовало о недавних битвах: разрушенные мосты и опаленные деревья украинских садов, бесчисленные остовы подбитых и обгоревших «тигров», «фердинандов», в предсмертных позах застывшие стволы танковых орудий. Но вокруг уже блестела, возвышаясь над землей, изумрудная зелень, цвели бесчисленные тюльпаны — на своих мохнатых стебельках, первые колхозные тракторы бороздили возвращенные из плена хлебородные равнины. Фашистские убийцы здесь получили причитавшуюся им мзду. На славу поработала, как видно, сталинская артиллерия.
В который это раз наши просторы покрываются бесчисленными трупами врагов? Орды Мамая полегли на поле Куликовом, войска Наполеона на Березине, Смоленщине… В гражданскую войну были разбиты японские, английские и американские интервенты. И эти вот «тигроводы» от Белого моря до Черного разбрасывают свои тела вместе с остовами «фердинандов» и «пантер», обломками гусеничных бронетранспортеров и шестиствольных минометов.
