Ознакомительная версия.
Немцы вторично отпустили еще 700 винтовок, шесть пулеметов и 50 снарядов.
Начальник немецкого отряда на станции Чертково, полковник X. (фамилии его, к сожалению, не помню) предложил офицеру подписать письмо, что от имени командующего войсками он обязуется прислать немецкой кавалерийской бригаде в обмен за оружие овса. Войсковой старшина заявил, что он не уполномочен подписывать никаких обязательств; тогда редакция письма была изменена в таком смысле, что войсковой старшина X будет настаивать перед командующим войсками о присылке овса германской бригаде, но офицер отказался, ссылаясь на то, что он вообще настаивать не может. Наконец, командир бригады удовлетворился письмом, в котором войсковой старшина X. обязывался доложить командующему Освободительными войсками, что командир немецкой бригады в обмен за оружие просит прислать овса для лошадей бригады. В скором времени я получил из Новороссийска несколько вагонов овса, из которых два вагона с благодарностью уступил немцам.
После разгрома у Усть-Медведицы и ряда столкновений у станиц Глазуновской, Кепинской, Скуришенской и особенно у Арчадинской, части Миронова, преследуемые нашими отрядами, отошли к Михайловке, куда к этому времени со станции Филоново в подкрепление им прибыли красные матросы и солдаты. Михайловка поспешно была укреплена колючей проволокой и обнесена окопами. На станции Себряково появились блиндированные поезда. Все местное население ближайших крестьянских слобод было Мироновым мобилизовано и посажено в окопы. Благодаря вышеупомянутым мерам Михайловка с налета не была взята, и операция затянулась еще на полтора месяца.
В очищенных мною от большевиков станицах была объявлена мобилизация, и в несколько дней из отдельных сотен и отрядов мною было сформировано пять конных полков в шестисотенном составе и несколько пеших отрядов.
Полки получили названия по станицам, из которых были сформированы Усть-Хоперский, Усть-Медведицкий, Глазуновский, Арчадинский и Клецкий конные полки. На хуторе Большом были организованы учебные команды, команды пулеметчиков и артиллеристов. В Усть-Медведице установлено гражданское управление Округа. В станицах за Доном были назначены начальники обороны станиц, вместо председателей станичных советов вновь появились атаманы. Штаб командующего войсками перешел в Усть-Медведицу. Части с хутора Большого, ожидавшие появления отряда Подтелкова, были передвинуты за Дон, так как были получены донесения, что Подтелков и Кривошлыков не решились идти на Усть-Медведицу, направились западнее и у хутора Каргинского были разбиты казаками Верхне-Донецкого округа и повешены.
Оперативное отделение Штаба перешло в станицу Арчадинскую. Войска стали готовиться к наступлению на Михайловку и были сосредоточены в районе станицы Арчадинской и хутора Ильменьки, в трех-четырех верстах от Михайловки. Усть-Медведица оставалась в тылу и могла вздохнуть свободно.
В средине мая общая численность мобилизованных повстанцев достигла 10 000 человек, но более или менее удовлетворительно были вооружены только пять конных полков и два пеших батальона, у остальных холодное оружие, пики и старые ружья. Пешие батальоны были сформированы преимущественно из молодых казаков, и их боеспособность была неудовлетворительна даже с точки зрения Гражданской войны.
Дабы не дать возможности Миронову мобилизовать казаков северной части округа, в станицы Етеревскую, Раздорскую, Березовскую, Малодельскую были высланы разъезды с моими воззваниями, прокламациями и литературой. Из северных станиц стали тайно пробираться ко мне в штаб в Арчадинскую отдельные офицеры и казаки, и, таким образом, связь с севером установилась, но мобилизовать казаков, выжидавших падения Михайловки, пока еще не удавалось.
Подготовка к наступлению на Михайловку затянулась. Среди казаков большого порыва к наступлению не замечалось, начальники частей тоже находили необходимым не торопиться с атакой Михайловки и дать возможность сбить и подготовить части. Дело ограничивалось разведкой и мелкими столкновениями и перестрелкой.
К началу июня пешие батальоны заняли Ильменьки, а конницу я сосредоточил в хуторах по балке, к северо-западу от хутора Ильменьки.
В первой половине июня решено было атаковать Михайловку. С вечера было занято исходное положение, и перед рассветом 1-й и 2-й пешие батальоны и партизанский отряд подъесаула Алексеева перешли в наступление со стороны хутора Ильменьки.
Сигналом для общей атаки был огонь нашей батареи, располагавшей десятком снарядов (присланные немцами снаряды были для 3-дм пушек, наша же батарея была гаубичной 4-дм). Коннице под командой есаула Лащенова приказано было, выйдя скрытно по балке во фланг позиции противника, сообразуясь с наступлением пеших батальонов, в конном строю атаковать Михайловку. Но есаул Лащенов или опоздал, или, потеряв направление, сбился, и участия в атаке конница не приняла. Пешие батальоны из молодых казаков, не выдержав огня красных, залегли, и поднять их к дальнейшему наступлению не удалось, Партизанский отряд в темноте взял неправильное направление и опоздал к общей атаке. Таким образом, наступление не дало никаких результатов.
Через несколько дней наступление опять было повторено, но без результата.
В последнем наступлении принимал участие добровольцем находящейся в это время у себя в станице донской писатель и секретарь Войскового Круга Ф. Д. Крюков, написавший, вдохновленный восстанием усть-медведицких казаков, известное стихотворение в прозе «Родимый край». В этом бою Федор Дмитриевич был легко контужен артиллерийским снарядом.
Во время моего пребывания на фронте в тылу, в станице Усть-Медведицкой, было не вполне благополучно: начальник штаба, находившийся в это время в Усть-Медведице, мне доносил, что Совет вольных хуторов и станиц вмешивается и тормозит его работу, политически неблагонадежен, проявляет тенденцию захватить власть над войсками и надоедает ему с требованиями вызвать меня в Усть-Медведицу якобы для объяснений и доклада Совету о положении.
Через несколько дней, получив вторично от начальника штаба тревожное донесение и просьбу приехать, я прибыл с конной полусотней в Усть-Медведицу и отправился в Управление окружного атамана, где собравшийся Совет меня ожидал. Предварительно, на всякий случай, я отдал распоряжение начальнику конвоя приготовиться к аресту членов совета.
За пять минут до моего появления конвойцы заняли соседнюю комнату, смежную с комнатой, где собрался Совет, и построились двумя шеренгами, шпалерой у двери, ведущей в зал заседаний. Члены Совета насторожились и забеспокоились.
При моем появлении раздалась команда «Смирно!» и громкий ответ конвойцев на мое приветствие: «Здравия желаем, господин полковник!», а затем офицер конвоя влетел в зал заседаний и громким голосом объявил: «Идет командующей войсками, встать!»
Не ожидая такого оборота дела, вскочившие члены Совета были, по-видимому, очень смущены, и когда я, выждав минуту, пригласил членов Совета сесть и высказаться, что им угодно, товарищ председателя (председатель, сотник Веденин, смущенно молчал), агроном одной из станиц, фамилии его не помню, заикаясь, заявил, что члены Совета желали бы знать общее положение на фронте.
— Начальник штаба, доложите г.г. членам Совета обстановку, — обратился я к начальнику штаба.
После доклада начальника штаба товарищ председателя заявил, что Совет вполне удовлетворен объяснениями. Затем я, обращаясь к Совету, заявил:
— Теперь я прошу вас, г.г. члены Совета, принять к сведению следующее:
1. Все сводки с фронта, которые штаб считает возможным сообщать, ежедневно публикуются для всеобщего сведения в особом бюллетене и в местной газете.
2. Я настоятельно прошу членов Совета ограничить свою деятельность теми рамками, которые им предоставит Чрезвычайный съезд хуторов и станиц 27 апреля.
3. И требую немедленно, сегодня же, откомандировать всех состоящих в Совете «кооптированных» г.г. офицеров на фронт ввиду крайнего недостатка офицеров в частях.
Товарищ председателя мне заявил, что сегодняшним протоколом о заседании г.г. офицеры будут откомандированы и Совет принимает к сведению мои указания.
После этого заседания я уже не имел ни встреч, ни разговоров с целым Советом вкупе.
Отмечу еще один интересный инцидент, произошедший во время доклада начальника штаба о положении на фронте; он свидетельствует о том ничтожном влиянии, которым пользовался Совет среди казаков. Дело в следующем: одному из Усть-Медведицких полков приказано было переправиться на левый берег Дона и идти в станицу Кепинскую. Полк собрался на берегу и замитинговал; в заседание Совета явился один из офицеров полка и доложил мне, что казаки не желают переправляться, говорят, что готовы «умереть» на правом берегу, защищая Дон, но за Дон идти не хотят.
Ознакомительная версия.
