Глядя на них, Бадма сгорал от любопытства, ему тоже хотелось быть там, вместе со своими сверстниками. И он в душе начал проклинать знатность своих родителей, которая стояла преградой на пути к его сверстникам. По воскресеньям он стал уходить из дому на целый день. Раньше родителей завтракал, наряжался в праздничную одежду и незаметно ускользал на школьный двор. Но не всегда там удавалось ему попасть в общую компанию ребят.
Больше всего Бадма завидовал Мергену. Хотя тот учился классом ниже. Как переросток и отличник учебы, он стал помощником вожатого отряда, а самое завидное – был барабанщиком. На шее у него под белоснежным воротником висел красный, как утреннее солнце, галстук. Когда он шагал в строю и бил в барабан под команду: «Раз, два! Левой!» – он совсем переставал замечать Бадму.
Даже сын батрака Муулы и дочь конюха Бадаша наравне со всеми шагали в строю пионеров. Они ходили в ногу, широко размахивали руками и пели звонкую задорную песню. Они также, как и Мерген, не замечали сына своего бывшего хозяина Бадму. От счастья им просто было не до него.
В конце такого дня Бадма обычно возвращался домой злой, неразговорчивый. И вот однажды его прорвало, он набросился на родителей с упреками:
– Вы кичитесь своим богатством, знатностью рода, а я из-за всего этого остался один, как паршивая овца, изгнанная из стада. Мне не с кем дружить, никто со мною даже говорить не хочет. Я сын классового врага, эксплуататора!
– О боже, каких слов нахватался! – завопила мать, сидевшая на ковре с четками.
– Зачем мне ваше богатство, если оно как бельмо на глазу! Лучше я уйду от вас, буду жить как все!
– Отец, ты слышишь, что он вытворяет! – стонала и хваталась за сердце мать.
Цедя сидел в кресле, которое перенес в кибитку, как символ былого величия. Он поднял руку, чтобы подозвать сына к себе. Но тот выбежал вон, крикнув:
– Пропади пропадом ваши табуны и отары, ваша знатность!
Оставшиеся вдвоем родители долго препирались, обвиняя друг друга в том, что происходит с сыном. Наконец отец сам пошел его разыскивать.
Убежав из дома, Бадма пришел к озерку, сел на берегу и долго смотрел на заходящее солнце, отраженное в тихой воде.
Цедя подошел к сыну и опустился рядом с ним, жалуясь, что от быстрой ходьбы у него болит сердце и мучает одышка. Бадма не подал даже вида, что заметил отца. Он продолжал смотреть на солнце, погрузившееся в воду.
– Бадма, я давно хотел поговорить с тобой наедине, – обратился к нему отец после долгого молчания, – как раз здесь самое подходящее место. Тут не слышно голосов этих проклятых оборванцев. Слушай внимательно. Ты еще молод и не знаешь, в чем заключается счастье человека. Твой старший брат пошел по беспутной дороге, и ты у нас один. Вся наша жизнь – для тебя. Только для тебя. Ты должен понять, что будущее твоих родителей мерцает, как затухающий очаг. Тебе, только тебе предстоит дальше поддерживать очаг нашего дома. Весь скот большевики скоро заберут. Но тебе останется то, о чем никто не знает, чего никто не найдет у нас. Сберег я за жизнь кое-какие драгоценности.
– Золото? – встрепенулся Бадма, сызмальства знавший цену деньгам.
– Есть на земле сокровища подороже золота. Тот, кто ими владеет, может жить лучше всех и красивей всех.
«Красивей всех!» – мысленно подхватил Бадма и понял, что отец прав. Да, он хочет жить лучше Мергена и его друзей. Жить так, чтобы они ему завидовали, а не наоборот. До сих пор те, с кем он дружил с детства, завидовали ему, его одежде, его деньгам, положению отца. Но все эти поклонники разъехались на учебу в разные города. А он здесь один, как волчонок в многолюдном селении. Его иногда и жалеют, но не забывают, какой он породы…
– Вот ты завидуешь всяким там Мергенам, – продолжал отец, словно угадав мысли сына, – а у них это временная радость, преходящая. Скоро, очень скоро власть безбожников лопнет, как мыльный пузырь.
– Ну а если не лопнет! – вдруг окрысился Бадма.
Отец положил руку на плечо сына и заговорил еще тише:
– Ну, если даже так, то человеку, у которого есть в кармане лишняя копейка, лучше, чем тому, у кого карман дырявый. Вон Нарма устроил своего сына в самый главный университет России, в Москве. Думаешь, так просто? Больших денег это ему стоило! Вот и ты окончишь первоначальную школу тут, а дальше, ежели все будет, как сейчас, отвезу тебя в город, может, даже в Питер, или в Москву.
– Пи-и-тер! – иронически протянул Бадма. – Видишь, какой ты, все у тебя по старинке. Ведь знаешь, что Питер теперь называется Ленинградом.
– Мало что выдумают! Нас вон исплотаторами да мироедами прозвали. А мы как были, так и останемся хозяевами! Да не об этом я хотел с тобой потолковать. О тебе, о твоем будущем пекусь я денно и нощно. Иди за мною, я тебе покажу, где хранится все твое будущее. Только смотри, чтобы не дознался дядя Данзан или кто из хотона…
Цедя показал сыну тайник в конце сада, в погребе. Но, видимо, это было для него равносильно прощанию с жизнью. Он сел на коня и опрометью поскакал в степь, где пасся его скот. Покружил возле отары и впервые в жизни не сделал никакого замечания чабанам, ни на кого не накричал. Постоял возле спящих верблюдов… На обратном пути видел волка. Но даже не пожалел, что не захватил ружье: волк не показался ему извечным врагом, как прежде. Такой же одинокий и неприкаянный. Вернулся домой под утро. В темноте нашел снотворное. Высыпал в чашку с водой сразу два порошка. Выпил и тут же потянулся к шкафчику со спиртным. Выпил стопку водки, чтобы заглушить все дневные переживания. Налил вторую. Да так и осушил целую бутылку, чего никогда с ним не бывало. До постели еле добрался. Лег не раздеваясь, уткнулся лицом в подушку и сразу же уснул.
Утром жена не стала будить его – знала, что лег уже на рассвете. Днем зашла посмотреть, как он там. Увидев, что муж спит, уткнувшись лицом в подушку, испугалась, что задохнется, и решила повернуть его на бок. Но только дотронулась, вскрикнула – тело было ледяным. Не помня себя, с душераздирающим воплем она выскочила из дома и стала звать людей. Этот вопль возвестил о смерти последнего в округе зайсанга.
Дети бедняков чутки к горю других. Узнав, какая беда случилась у Бадмы, Мерген взял его к себе домой ночевать. А утром сам пошел просить о том, чтобы сироту взяли в интернат на полное обеспечение. Директор коротко ответил: «Сын за отца не отвечает», – и согласился приютить подростка. Но прямо в школу прибежал дядя Бадмы Данзан. Оросив парнишку слезами, он заявил, что, пока жив, ни за что не отдаст в приют любимого племянника.
Директор уступил, потому что зачислил Бадму сверх всяких возможностей.
Данзан ухватился за Бадму, конечно же, не от большой любви к племяннику. В хозяйстве Цеди было около тысячи овец, сотня голов крупного рогатого скота, столько же лошадей и верблюдов. Десяток батраков работали в этом огромном хозяйстве. С давних пор Цедя славился как охотник. У него остались собаки, которые стоили не меньше, чем отара овец. А ружья были все такие, что каждое стоило десятка лошадей. На все это и разинул рот прикинувшийся добрым родственником хитрый Данзан. Он начал заключать с батраками очень выгодные для всех договоры и вообще показал себя предприимчивым хозяином в доме и заботливым опекуном племянника. Но вскоре отара овец, стадо лошадей и верблюдов перешли в собственность государства. А собаки, ружья и драгоценная утварь, некогда украшавшая богатый дом зайсанга, исчезли куда-то вместе с сердобольным дядей. Увез дядя и случайно найденное им в яме за сараем оружие – пулемет, гранаты, винтовки. Бадме остались только кибитка, корова и лошадь, за которыми стала присматривать постаревшая от горя, ослепшая и ко всему равнодушная мать.
Теперь директор школы сам предложил Бадме перейти в интернат. Но Бадма на этот раз гордо отказался. В тайнике, который показал ему отец, Бадма нашел большие сокровища – золото и драгоценности. На них он строил все свое будущее и считал, что он все же не чета какому-то там Мергену. Он часто заглядывал в свой тайник в заброшенном погребе. Вид золота и драгоценностей неизменно подогревал в нем веру в то, что вернется время, когда владельцы таких сокровищ снова будут на верху жизни. И чтобы занять в той жизни достойное место, Бадма учился так старательно, что его скоро стали ставить в пример другим. В учебе он был первым. Но в общественной жизни совсем не участвовал. Всякие сборы, утренники, вечера художественной самодеятельности теперь его не интересовали. Все свободное время он проводил за книгами. А по воскресеньям на целый день уходил на охоту с любимым ружьем отца, которое он с огромным запасом дроби и пороха сумел припрятать от жадного дяди.
Окончание семилетки для Мергена и его родителей было долгожданным и необычным праздником. Еще бы! Во всем их роду не было такого образованного человека! К этому дню семья оставила ветхую кибитку и переселилась в домик, который за прошлое лето построили отец и сын. Мать выбелила стены снаружи, подпустив в известку столько синьки, что домик издали привлекал своей небесной синевой. Отец добыл сайгака, и теперь женщины готовили пир горой. Отец, недавно ставший бригадиром у животноводов, пригласил на вечер председателя колхоза. Сделав свои дела, он сидел в новом доме, наслаждаясь уютом и покоем. А Мерген все наводил порядок вокруг дома, убирал камни, срывал бурьян, подметал. Руки Мергена работали, а мысли витали вокруг того, что было далеко и казалось недостижимым. Мерген мечтал об открытии избы-читальни в своем селении. Мысль об этом зародилась в его душе еще тогда, когда в хотон первый раз приезжали участники культштурма. Они навезли книг, прикрепили на стенах кибиток плакаты, а по вечерам читали вслух всем, кто приходил к ним, рассказывали о правах бедняков, о новой жизни в больших городах. Три дня, которые провели культармейцы в хотоне, показались Мергену каким-то необычайным праздником. А уехали агитаторы, Мерген начал собирать книги и читать всем, кто соглашался его слушать. И, конечно же, самым постоянным слушателем была его бабушка.
