— Полицаев было девять! — ответила Эля. — А план я вам сейчас начерчу.
— И пометьте, где комендатура, а где жилой дом этого Гарабца, — добавил Михаил.
— Э-э, дома вы его не застанете! — махнула рукой Эля. — После того как в соседнем районе обезоружили полицию, полицаи только днем, и то на часок, забегают домой, а на ночь, как куры на нашест, собираются в комендатуру. Обгородились колючей проволокой. И кажется, кирпичный забор начинали строить.
— Здание комендатуры кирпичное? — спросил Михаил.
— Нет, деревянное. Старинное, еще при поляках там была тоже комендатура.
— Вот вам бумага, — достав из кармана подобранную возле могилы Стародуба и сложенную вчетверо небольшую школьную карту, сказал Михаил. — Рисуйте по возможности подробнее. А мы пойдем посоветуемся, что делать. Вы, доктор, пойдете к ребятам, когда они поедят, может, еще чем сможете им помочь. Сделайте им полный медосмотр, как перед отбором в армию.
Возвратившись к своим, Михаил рассказал об услышанном от воспитательницы и спросил совета, что делать.
— Тут разных мнений быть не может, — развел руками Чугуев, — детей надо обеспечить сытной и теплой зимовкой, а уж потом идти дальше.
— Этих детей должен обеспечить сам Гарабец, прежде чем мы его уничтожим! — жестоко взмахнув кулаком, ответил Михаил. — Заберем в его доме все, что может пригодиться детям. Даже скот порежем. Мяса можно навялить на зиму по-калмыцки. Операцию проведем ночью. Его семья под конвоем сама должна все погрузить на подводы. А с подвод мы перенесем в лодки. Вода следов не оставляет. Это первая часть операции. — Он замолчал, ожидая реакции.
— Правильно, — кивнул Чугуев.
— А вторая часть, без которой я не уйду из села, — это беспощадная расправа с полицией. Если не удастся пробраться в комендатуру, то забросаем гранатами окна. Гранатой прорвем крышу и бросим факел, чтоб дотла сгорело их кубло.
— А где ты возьмешь факел? — спросил Морячок. — Нужно горючее.
— Комендантша обеспечит. Уж керосин-то у нее найдется. А может, и бензин. Идем всем отрядом.
— Михаил, а может, двоих — доктора и товарища Чугуева — оставить тут, — заговорил пока что соглашавшийся с командиром комиссар. — Товарищу Чугуеву тяжело ходить. Нога-то у него болит, хоть он и крепится. Кстати, он здесь принесет больше пользы.
Михаил удивленно вскинул глаза.
— Я узнал, что товарищ Чугуев неплохо владеет топором, — ответил комиссар на безмолвный вопрос. — Пока мы ходим, он тут сможет срубик наметить. А мы потом скоренько смастерим жилье по типу солдатских землянок.
— Это было бы здорово! — загорелся Михаил. — Но сможете ли, товарищ Чугуев?
— Прикажете, товарищ командир, значит смогу, — серьезно ответил Чугуев, уже вынимая из-за пояса свой топорик, с которым и пришел в отряд.
Тут-тук-тук! — раздался стук в дверь.
— Кто там? — удивленно спросонья спросила жена коменданта, вставая с постели. — Батя, вы что, двери в сенях не запирали?
— Что? А? — проснулся и отец.
— Двери, спрашиваю, в сенях не запирали? — уже с раздражением спросила хозяйка, прислушиваясь к повторившемуся стуку.
— Да как же! На все запоры!
— А что ж прямо в комнату кто-то стучится? Как же они в сени попали?
Пока они спорили-гадали, как да что, дверь затрещала и подалась.
Чиркнувшая спичку хозяйка увидела лом, которым была отворочена дверь. Вскрикнула и, убежав за перегородку, притаилась.
— Кто тут? Кто? — строго закричал старик. — Это дом самого коменданта полиции Гарабца!
— Знаем. Он-то нам и нужен! — также резко оборвал его голос.
— Кто вы?
— Народные мстители! — проходя по комнате и присвечивая спичкой, ответил один из вошедших.
— Товарищ командир! — обратился к этому другой голос. — Там комендантша не выскочит в окно? Убежать-то она не сможет, а крику наделает.
— Взять ее. Заткнуть рот, чтоб молчала, и сюда. А ты, старик, садись и слушай… Вас сколько человек сейчас в доме?
— Нас д-д-д-вое. Вот я и невестка, — дрожащим голосом отвечал старик. — Н-н-но только это какая-то ошибка, господа.
— Мы не господа, чтоб вы знали! Вы слышали, что в соседнем районе сделали с полицией?
— Д-да-да-да, там… — старик заметно стихал. — Слышал, там какой-то Мишка Черный.
— Не какой-то, а командир партизанского отряда, — уточнил Михаил и неожиданно для себя добавил: — Народный мститель. Это я и есть.
Старик вдруг закашлялся.
Но Михаил не стал ждать, когда он успокоится, а, увидев перед собой связанную женщину в белой сорочке, стал излагать свои требования.
Он требовал все продукты: муку, крупу, жиры немедленно погрузить на бричку. Сложить туда и всю одежду.
— Сколько у вас всего бричек? — спросил он.
— Ччч-четыре. И лег-чанка, — ответил старик.
— А лошадей?
— Да теперь десяток.
— Ничего себе, нахватали, сволочи!
— На сколько подвод можно погрузить продукты?
— Да на три, пожалуй, и уберется, — жалобно ответил хозяин.
— Это откуда у вас их столько?
— С базы. Тут же склад раздавали, как ушли Советы. Все брали, ну и мы…
— Довольно! Быстро все показывай! Не вздумай кричать. Вам мы не собираемся мстить. От вас нам нужны только продукты и одежда. Пошли.
Пока хозяин под конвоем двух партизан выводил и запрягал лошадей, остальные выносили на повозки продукты и вещи. Кстати, у запасливых хозяев оказалась канистра бензина. И уж чего не ожидали — радиоприемник с запасами батарей.
Михаил вышел во двор, прошел за дом, где в палисаднике сидели два партизана, следивших за улицей.
Стоя здесь, Михаил понял: с улицы не слышно и не видно, что делается во дворе коменданта.
Через час комендантша со свекром остались связанными в пустой бричке. Кони паслись тут же на берегу. А все их добро поплыло в больших лодках вниз по реке. Впрочем, они не видели, в какую именно сторону отплыли тяжело нагруженные лодки. Да не все ли равно в какую? Вода следов не оставляет.
АУСВАЙС СЫН С ПЕРЕКАЛОМ ДОРОЖЕ ЗОЛОТОГО КЛАДА
Первая часть операции длилась четыре часа.
К двум часам ночи партизаны уже вернулись на главную улицу села и, притаившись у большого дома, стали осматриваться, прислушиваться.
Стояла глубокая полуночная тишина. Ни говора людского, ни собачьего лая.
И вдруг словно струна лопнула, где-то чуть не над самой головой партизан резко закричал петух. Молодой, сильный голос его долго переливался на все лады. Выдав свою мощную тираду, петух еще и проворковал, словно сам себя хвалил за удаль.
— Чтоб тебя разорвало! — прошептал Саша, стоявший рядом с командиром. — Напугал до смерти.
На другом конце села тут же откликнулся второй, более басистый. И пошло.
— Это что ж, скоро утро, товарищ командир? — с тревогой прошептал Саша. — Можем не успеть.
— Как раз время, когда особенно хочется спать. Сейчас даже патруль клюет носом… — ответил Михаил. — Что-то его долго нету. Саша, Ефим, давайте пробирайтесь вперед от дома к дому, пока не увидите патруль.
— Снимать? — спросил, придвинувшись, Ефим.
— Смотря по обстоятельствам. Главное, не шуметь.
— Все будет тихо, — успокаивающе поднял руку Ефим.
«Сибиряк. Потомственный охотник. Он умеет тихо» — веря в этого крупного, но очень ловкого юношу, подумал Михаил.
Когда Ефим и Саша миновали третий дом, где-то за сараем проснулась собака. Сначала лениво заскулила. А потом громко залаяла.
«Все пропало! — с тревогой подумал Саша. — Не петухи, так собака выдаст».
Ефим в это время дернул его за рукав и устремился вперед к следующему дому. Собака осталась в своем дворе и лаяла уже лениво, неохотно. Потом и совсем перестала.
Наконец на середине села появилось какое-то движение. Разведчики прилипли к черной в предрассветной темноте деревянной стенке дома. Медленно, с тихим говором по селу шли двое.
«Патруль!» — поняли разведчики.
Через некоторое время стали слышны даже отдельные слова и тихие шаркающие шаги. Шаркал один. Видно, старый, усталый. Другой мерно постукивал коваными каблуками.
Говорили о большом урожае, не убранном вовремя, о своем, мужицком, далеком от войны. Значит, не какие-то остервенелые полицаи-душегубы, а простые хлеборобы. Однако у одного, одетого в длинный зипун, за плечами винтовка. Дулом вниз. Другой, тот, что шаркает, — без оружия. Убивать их жалко. Они назначены старостой на ночь в помощь полицейскому патрулю. Их дело выстрелить в небо, если что заметят, поднять тревогу.
Вот они уже поравнялись с домом, где их поджидают партизаны… Прошли. И у соседнего дома, на крыше которого чернело гнездо аиста, сели на лавочку под окном. Пес не залаял, а тихо, приветливо заскулил. Значит, кто-то из них живет в том доме. Теперь пес туда не пустит партизан.
