— Как раны?
— Совсем затянулись, я живучий, только в бою плохо, слишком большой вырос — хорошая мишень для врага, — весело смеялся Карл Антонович.
— Радуйся, что большой. Маленькому эта пуля попала бы в живот, а тебе в ногу, — в тон его шутке сказал Луньков.
Добрицгофер обнимал друзей, знакомился с новичками.
Я поблагодарил Мацкевича и его группу за успешное выполнение задания и пошел знакомиться с Черкасовым.
Это был высокий, стройный, с ясными выразительными глазами брюнет лет тридцати. С ним пришли четыре партизана, один из них лежал на походных носилках. Лаврик уже хлопотал возле раненого.
— Тяжело? — спросил я, взглядом показывая на раненого.
— Не очень, спасибо вашему врачу — обещает вылечить, — ответил Черкасов.
Он рассказал, что, организуя диверсию на железной дороге, зашел в Олешников лес, где думал временно остановиться, и нарвался там на карателей. Они окружили его группу. По предположению Черкасова, их выдал староста Больших Олешников.
Черкасов попросил разрешения остаться в лагере, пока не поправится раненый. Я согласился.
В эти дни мы ожидали возвращения из Заславского района Вайдилевича и Воробьева с группой.
22 мая возвратились только двое из группы. Они принесли печальную весть.
…Группа Воробьева быстро нашла в заславских лесах Вайдилевича. Он к этому времени сформировал небольшой отряд, на счету которого значились два эшелона противника, пущенных под откос. Воробьев сообщил Вайдилевичу наши очередные инструкции и передал взрывчатку. Он собирался возвращаться обратно, а Вайдилевич со своей группой был намерен перейти в Налибокскую пущу, так как оккупанты буквально следовали за ним по пятам.
Во второй половине дня затрещали автоматы, и почти в тот же миг, запыхавшись, прибежал дозорный с сообщением, что с трех сторон показались каратели. Вайдилевич и Воробьев быстро повели партизан через болото в лес. По ним ударили из автоматов и винтовок. Был убит Вайдилевич.
— Вперед! За Родину! — крикнул Воробьев.
Партизаны, забрасывая карателей гранатами, кинулись на врага. Кольцо окружения было прорвано. Вслед партизанам летели разрывные пули, однако в лесу они не причиняли большого урона, так как разрывались даже от прикосновения к листьям.
Партизаны уже оторвались от немцев на сто пятьдесят метров, как вдруг неожиданно упал Воробьев: разрывная пуля попала ему в бок. Товарищи бросились к нему, но помочь было уже нельзя. Лицо Воробьева побледнело, куртка набухла от крови.
— Бегите, спасайтесь! Я погибну как коммунист.
Каратели преследовали. Партизаны вынуждены были отступить. Воробьев остался. Партизаны видели, как подбежавшие к Воробьеву два эсэсовца были уничтожены взрывом. Это Воробьев пустил в ход оставшуюся у него гранату.
Мы собрали партизан.
— Товарищи! — дрогнувшим голосом начал комиссар. — Недавно в борьбе с оккупантами геройски погибли наши товарищи: Яков Кузьмич Воробьев и Николай Федорович Вайдилевич.
Партизаны обнажили головы.
— Они пали в кровавом бою, — продолжал комиссар, — до последнего вздоха верные Коммунистической партии и своему народу. Пусть их светлая память воодушевляет нас и будет нам примером в борьбе.
— Мы отомстим за товарищей! Смерть фашистам! — прозвучала в лесной глуши суровая клятва.
Больше мы никогда не услышим задушевных песен Вайдилевича, веселого смеха Воробьева.
Вайдилевич и Воробьев указом Президиума Верховного Совета СССР посмертно награждены орденами Отечественной войны 2-й степени.
…Прошло три дня. Беспокоясь о посланных в районы товарищах, я решил вызвать их в лагерь, узнать о проделанной ими работе и еще раз проинструктировать. Это задание поручили Мацкевичу. Чтобы облегчить поиски партизан, я указал ему некоторых наших людей в деревнях, через которых он мог кое-что узнать.
— Приведу, — сказал Мацкевич и попросил себе в помощь сибиряка Чернова.
В тот же день Мацкевич и Чернов отправились.
Мы по-прежнему ждали самолеты из Москвы. Я послал запрос в Москву и получил ответ, что самолеты могут выслать не раньше июня. Мы, конечно, были огорчены. Москва руководит обороной всей страны, там решаются тысячи неотложных вопросов… Если сообщила, что не может, — значит, не может. Пришлось снять людей с приемочной площадки.
Возвращаясь в лагерь, встретили группу партизан из отряда «Бати».
— Что вы здесь делаете?
— Ищем свою группу. Боимся: не погибла ли, — ответил командир группы, коренастый, крепко сколоченный Василий Щербина.
— Кто ею командовал?
— Черкасов.
— Ваша группа у нас, правда, не вся: четверо убиты, один ранен.
Мы повели партизан в лагерь.
Бойцы радостно смотрели на встречу боевых друзей. Скоро партизаны «Бати» собрались уходить. У нас не хватало тола, и я решил попросить его у Щербины.
— Не одолжите ли? Без тола прямо задыхаемся.
Щербина согласился.
— Вот это по-братски! — обрадовался Воронянский.
До лагеря «Бати» тридцать пять километров, нужно было идти через пункты, где расположились немецкие гарнизоны, переходить шоссе. Поэтому для сопровождения партизан послали сильную группу в двадцать пять человек. С группой вышли комиссар Егор Морозкин, комиссар отряда «Мститель» Тимчук и только что прибывший в плещеницкие леса комиссар отряда «Борьба» Ясинович.
Спустя пять дней сопровождавшая партизан группа возвратилась, она принесла подарок от Линькова: пятьдесят килограммов тола, капсюли и около двадцати противопехотных мин.
Взрывчатку поделили между тремя отрядами.
Немецкие эшелоны в то время ходили быстро: шестьдесят — семьдесят километров в час. Поэтому толовый заряд в пять килограммов, заложенный под рельсы, особенно под уклоном, давал эффективные результаты: разрушал состав в двадцать — тридцать вагонов.
Теперь отряды «Борьба» и «Мститель» почти каждый день посылали диверсионные группы на железную дорогу.
Мы также не собирались отставать. Ко мне подошел Добрицгофер:
— Пустите меня. Хочу рассчитаться за свинец, которым меня угостили фашисты.
— Вы еще слабы, Карл Антонович.
— Ничего, — улыбнулся он, — пять килограммов для меня — пустячок.
В тот же день Добрицгофер с группой Любимова вышел на железную дорогу Минск — Москва.
— Москва сообщает, что следующей ночью прибудут самолеты, — крикнул, вбежав ко мне в шалаш, радист Глушков.
Прочитав радиограмму, я быстро собрался и вышел.
Всходило солнце. На листьях блестели капли росы; назойливо жужжали комары. В лагере было спокойно — все объято глубоким сном.
Я приоткрыл палатку Воронянского. Заложив под голову руку, командир отряда «Мститель» спал. Черные волосы густыми завитушками рассыпались по загорелому лбу. Он всегда спал очень мало. Жаль было его будить, но радиограмма жгла мне руку. Сколько положили сил, готовясь к приему самолетов! И вот — наконец-то! — твердое обещание: самолеты будут! Нет, такая новость для партизанского командира лучше самого сладкого сна!
Я потряс Воронянского. Он вздрогнул, приоткрыл глаза, откинул со лба волосы, вскочил. Я молча протянул радиограмму. Лицо его просияло.
— Помнит о нас Москва! — радостно воскликнул он.
Тотчас выделили группу партизан: надо спешить на приемочную площадку и выставить вокруг сильные заслоны.
— Через полчаса собраться в поход, продуктов взять на двое суток, — сказал я выстроившимся партизанам.
Скоро все были готовы. Выслали разведчиков. С группой в сорок человек вышли Воронянский, Луньков, Тимчук и я.
К обеду были около площадки. После тщательной проверки прилегающих деревень убедились, что противника поблизости нет. Мы успокоились: немцы про «аэродром» ничего не знают.
Посадочная площадка выбрана удачно: с трех сторон ее окружали непроходимые болота, с четвертой — лес.
В двух километрах от площадки устроили засаду. В соседнюю деревню Крещанка выслали разведчиков.
— Немцы не смогут неожиданно напасть. Примем московские подарки аккуратно, — радовался Луньков.
Темнело. Из болот потянулся молочно-белый туман, густой пеленой накрыл кусты можжевельника.
Партизаны сложили костры и, приготовив бутылки с керосином, ждали сигнала.
Лысенко включил рацию, надел наушники. Через несколько минут он подал мне клочок бумаги. Я прочитал: «Готовы ли к приему самолета?» — «Готовы, ждем!» — написал я. Бойко застучал ключ рации.
Туман понемногу опускался, скоро стали видны головы партизан.
В полночь послышался шум мотора.
— Зажечь костры! — прозвучала команда.
Пилот, заметив огни, начал снижаться. Партизаны, сняв шапки, махали ими. Самолет, рокоча, мелькнул над головами и, сделав разворот, снова появился над площадкой.
