Стол, к которому в итоге мне пришлось полувести-полунести прославленного полководца, поразил даже мое, привыкшее, казалось бы, по интуристовским временам к всевозможным формам роскоши воображение. Не было на кипенно-белой льняной скатерти разве что птичьего молока, хотя сам маршал лишь индифферентно покопался серебряной ложкой в овсяной каше и отпил пару глотков чая.
— Ешь! — неожиданно зычным для такого тщедушного тела голосом рявкнул Кирилл Семенович, и под настойчивым взглядом начальника политотдела я приступил к планомерному и целенаправленному уничтожению продуктов, вид которых, признаться, успел основательно забыть за месяцы срочной службы.
— Пей! — скомандовал маршал и налил мне полный винный фужер не самого хилого французского коньяка. — И нечего смотреть на этого политболтуна!
Обратив наконец-то внимание на нашего генерала, прославленный маршал совсем уж было собрался вспомнить о своих инспекторских полномочиях и примерно распечь проверяемого, но в какой-то момент я уловил умоляющий взгляд своего прямого начальника и придвинул нашему важному гостю рюмку.
— Кирилл Семенович, вам, наверное, водки? — спросил я, испытывая приступ неконтролируемой резвости.
— Конечно! — важно кивнул маршал и, брезгливо оттолкнув от себя 50-граммовую емкость, потянулся за чайным стаканом. — Наливай!
В родную казарму я попал уже под утро, когда хилый с виду старикашка, оказавшийся отменным выпивохой, наконец-то опустил меня восвояси. Проводив, между прочим, до выхода на абсолютно твердых ногах.
— Спасибо! — с чувством сказал мне посиневший от волнения начальник политотдела, который, как оказалось, всю ночь томился в служебной машине, ожидая окончания нашей пьянки. — Проси что хочешь!
— Не за что, — невнятно пробормотал я в ответ, чувствуя, что вырубаюсь…
«И на Марсе будут яблони расти!»
Очередная наша встреча с легендарным полководцем времен Гражданской, советско-финской и Великой Отечественной войн состоялась уже на следующий день, который он встретил свежим маринованным огурчиком, а я — ужасной головной болью. В принципе, необходимости в присутствии ряженого старлея [8] не было никакой, но, заметив явную симпатию генерального инспектора к «сибирячку», командование решило держать меня под рукой.
О несостоявшемся переводчике и недавнем собутыльнике маршал, признаться, так и не вспомнил, однако, находясь в непосредственной близости от места разворачивавшихся событий, я углядел немало любопытного. В том числе создание цветущего оазиса в абсолютно лунных условиях Богом забытого гарнизона.
То, как шла подготовка к приезду инспекции, я успел понаблюдать до ее прибытия, когда взмыленные, измотанные до полного одурения солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры загнанно носились по кругу, в десятый раз перекрашивая очередной забор, забеливая очередной бордюр, залатывая очередную трещинку в асфальте. Расти в нашем гарнизоне трава, ее бы тоже всенепременно выкрасили зеленой краской для придания «уставной, радующей глаз высокого начальства однотонности», но травы в этих краях отродясь не водилось. А посему в течение ночи, предшествовавшей прилету маршала, весь личный состав находившейся поблизости от штаба армии дивизии выкапывал в камнях тысячи ямок, в которые потом по срез горлышка закапывали пол-литровые бутылки. За четверть часа до въезда инспекторского кортежа в ворота соединения на свет Божий были извлечены гигантские букеты тюльпанов, за которыми, как я потом узнал, в долину был снаряжен целый военный караван. Букеты эти были мгновенно розданы ответственным офицерам, принявшимся быстро расставлять цветы по бутылкам. Еще мгновение — и гигантское поле тюльпанов заалело перед штабом дивизии, образовав фантастические кроваво-красные клумбы у всех частей и подразделений военного городка. Люди, пережившие уже не одну инспекцию, действовали четко и дружно, понимая, что от того, что они делают, итоговая оценка по боевой подготовке зависит в большей степени, чем от качества и эффективности стрельбы, вождения танков, строевой, физической и политической подготовки вместе взятых. Действовали механически, зная, что очень скоро от создаваемого ими великолепия не останется и следа — знойное солнце выжжет, спалит несчастные цветы.
Маршал, как оказалось в итоге, так и не доехал до дивизии, поручив ее проверку десятку-другому генералов из своего окружения. Те же, прибыв на место, бегло оглядели простирающуюся вокруг буйную цветочную растительность и долго потом возмущались по поводу того, что местное командование требует каких-то там льгот и привилегий за службу в отдаленном и поистине диком гарнизоне.
— Таких тюльпанов, товарищи, даже в Москве не встретишь! — сказал на подведении итогов проверки дивизии один из генералов-инспекторов. — Так что, полагаю, разговоры о введении каких-либо дополнительных льгот для проходящих здесь службу военнослужащих считаю исчерпанными! Оказывается, если захотеть, вполне можно обустроить быт без какой-либо помощи Центра!
Особенности нашей гарнизонной жизни, понятно, не исчерпывались безжизненным ландшафтом. Части, прикрывающие стык границ сразу трех государств, выходили фронтом на бурную горную реку и располагались так, что некоторые из них, называемые УРами [9], находились не за, а впереди погранзастав. Дислокация таких частей определяла не только специфику боевой службы личного состава, занимавшегося жизнеобеспечением сотен ДОТов[10], блиндажей и просто зарытых в землю танков, но и вооружение УРов, включавшее, скажем, пулеметы с кривыми стволами, стрелять из которых можно было из-под земли. Неповторимой была и окружающая природа, расцветающая по мере приближения к живительным водам реки, за которой возвышались отвесные берега чужой территории. Эти-то берега и стали предметом моего внимания. После того, как инспекторская гроза благополучно миновала наши пенаты, с меня была снята не принадлежащая мне и незаслуженная офицерская форма, а сам я вернулся в политотдел, к которому был прикомандирован.
Первое посещение приграничного УРа оставило во мне незабываемые воспоминания. В первую очередь, конечно, очарованием действительно девственной природы, в силу своего положения абсолютно не тронутой человеком. Во вторую, встречей с людьми, месяцами не вылезающими из подземных убежищ и бетонированных блиндажей. В третью… Наглядной агитацией, которой шутники с сопредельного берега не уставали радовать советских военнослужащих.
«Вероятный противник» весьма активно использовал тот факт, что противоположный берег приграничной реки был значительно выше нашего. Однажды ночью, много лет назад кто-то вывел на отвесных скалах надпись: «КПСС=СС». Исполненную на русском языке красной краской, многометровыми буквами.
На следующее же утро советский погранкомиссар передал своему иностранному коллеге ноту протеста, содержащую требование замазать провокационную надпись. Еще через пару дней аналогичный по сути, но еще более жесткий документ был подготовлен МИДом и направлен шахскому правительству. Через пару месяцев детальных разбирательств из столицы поступило требование выполнить требование советской стороны. Еще через несколько месяцев оно и в самом деле было выполнено: многометровые красные буквы закрасили белой краской. Настолько аккуратно, что фактически просто повторили надпись в новом цвете.
На следующее же утро после «закрашивания» советский погранкомиссар передал своему иностранному коллеге новую ноту, а еще через пару дней был подготовлен еще более жесткий документ… Короче говоря, через каждые полгода надпись на противоположном берегу меняла цвет, немало забавляя военнослужащих УРа, изо дня в день любовавшихся подобной наглядной агитацией!
Справедливости ради надо отметить, что инициатором необъявленной «идеологической войны» была наша сторона. Много лет назад какой-то «мудрый» военный чиновник, посетивший границу и услышавший с сопредельной территории громкий призыв к намазу, принял решение заглушать голос муллы военными маршами. Сказано — сделано, и каждый раз, когда, обратившись к востоку, добросовестный священнослужитель призывал правоверных к молитве, начальник клуба укрепрайона врубал все громкоговорители передвижного радиоузла. Полифоническому эффекту наложения живого человеческого голоса на бравурные звуки оркестровой меди, пожалуй, позавидовал бы любой профессиональный диджей, однако не вызывал энтузиазма по ту сторону границы. Отмечу, что наша сторона настойчиво уклонялась от удовлетворения многократных просьб о прекращении издевательств над чувствами верующих, мотивируя свою позицию распорядком дня в приграничной воинской части, согласно которому прослушивание музыкальных произведений по странному стечению обстоятельств минута в минуту совпадало с временем очередного намаза.
