— Калинин!
— Я!
— Ларин!
— Я!
— Микифоров!
— Я!
А морозец-то сегодня приличный! Минус пять, не меньше. А может, и все десять, вон как за уши щиплет. Призывникам хорошо — они одеты уже по-зимнему, мамлей тоже в зимней форме, в шапке-ушанке, хотя шинель у него пожиже моей будет. Я же по-прежнему в натянутой на уши летней пилоточке и хэбэ. Туловище хоть шинель спасает, а ноги — толстые шерстяные носки, подарок Сашкиной матери. Вот голову бы надо чем-то прикрыть, но нечем. Можно, конечно, найти какую-нибудь гражданскую шапку, только тогда образу бравого сержанта будет нанесен непоправимый урон. Приходится терпеть.
— Шебанов!
— Я!
— Шиловский!
— Я!
— Эрастов!
— Я!
Перекличка закончена. Все на месте, что, в общем-то, было ясно с самого начала, но порядок есть порядок. Теперь надо доложить старшему команды. Поворот направо, шаг вперед, правая рука взлетает к пилотке.
— Товарищ младший лейтенант, сборная команда номер тридцать шесть в количестве сорока человек построена.
Старший команды — младший лейтенант Иванов всего на год старше призывников, только-только из училища, ускоренный выпуск. Полушаг вправо, поворот. Лейтенант делает шаг вперед.
— Здравствуйте, товарищи призывники!
Те отвечают вразнобой, ничего, еще научатся.
— Вольно!
Строй расслабился и как-то оплыл.
— Разбейте команду на отделения, — это лейтенант уже мне, — назначьте командиров и ведите на станцию. Я догоню, надо у военкома кое-какие документы оформить.
И ушел. Надо так надо. В отделении должно быть двенадцать человек, но сорок на двенадцать не делится, поэтому пусть будет по десять. Первые десять — первое отделение, вторые — второе, ну и так далее.
— Командиров отделений выберете сами, через минуту жду фамилии.
В минуту, конечно, не уложились, но начальство себе выбрали.
— В колонну по два становись! Шаго-ом, марш!
Скрипя ранним снегом колонна двинулась в путь. На выходе с военкоматовского двора призывников ожидала толпа родственников, в основном, женщин. Все понимали, что многих из этого строя родные провожают навсегда.
Так, сопровождаемые еще одной, преимущественно, женской командой, дошли до станции. Лейтенант, кстати, нас так и не догнал. Ладно, обойдемся пока без него.
— На месте, стой! Раз, два! Нале-во! Из строя не выходить, я сейчас.
Я уже заметил красный головной убор дежурного по станции и метнулся в его направлении. О, старая знакомая!
— Здрасьте. Для тридцать шестой команды какой транспорт предполагается?
— Уже обратно?
— Уже.
— Вон в тупике теплушка стоит, туда и грузитесь.
— Спасибо.
Лопоухий строй, сопровождаемый хвостом из родственников, остановился около указанного вагона. Я сунул нос внутрь. Буржуйка с выведенной в окно трубой есть, как и деревянные нары, видимо, для перевозки людей теплушка используется регулярно. О топливе, конечно, никто не позаботился, да и загажен вагон изрядно, и стекла в окошках под крышей отсутствуют.
— Афиногенов!
— Я!
Откликнулся демократически избранный командир первого отделения. Этот, на взгляд, пошустрее остальных будет.
— Берешь свое отделение и ищешь на станции топливо. Любое, дрова или уголь. Видишь трубу котельной?
— Вижу.
— Не вижу, а так точно. Там сбоку куча угля есть. Только аккуратно.
— А…
— В чем угодно. Хоть в шапках таскайте, хоть в карманах. Сколько ехать неизвестно, и если не хотите приехать в пункт назначения в состоянии леденцов — работайте шустрее. На все про все — тридцать минут.
— Есть!
Афиногенов убежал вместе со своим отделением.
— Остальные! Выгребаем из вагона всю мерзость, затыкаем дыры, щели. Картон или фанеру для окон найдите.
Тридцать человек для такой задачи это явный перебор, хватило бы и трех, но надо же всех чем-то занять. А что ты хотел? Ты теперь в армии, сынок! В самый разгар этого действа нарисовался младший лейтенант с каким-то железнодорожником.
— Что вы себе позволяете, товарищ сержант?!
— Что позволяю? — мой дурак включился на полную мощность.
— Вы приказали призывникам воровать уголь!
— Не воровать, товарищ младший лейтенант, а обеспечить теплушку топливом, если хотим избежать обморожений во время пути.
— Да ваши архаровцы от котельной весь уголь растащили! — влез со своими комментариями железнодорожник.
— Не архаровцы, а будущие бойцы Красной армии, выбирайте выражения, товарищ! Они, между прочим, на войну едут, вас защищать. А вам для них двух пудов угля жалко? Да в этой куче тонны три, не меньше.
— Я за этот уголь ответственность несу, в случае чего, с меня и спрос будет, — пробурчал железнодорожник, но уже без прежнего запала. — Сейчас маневровый подойдет, прицепим вас к тому эшелону. Эшелон отправляется через двадцать пять минут.
И ушел. Лейтенант недовольно зыркнул на меня, но вслух ничего не сказал. Полез руководить работой призывников, внося в общий бардак свою лепту. Нет, в данном случае, трое справились бы с уборкой вагона и затыканием щелей гораздо быстрее тридцати. Через двадцать минут наша теплушка была прицеплена к эшелону, ждущему только зеленого сигнала семафора для отправления. Лейтенант загнал всех призывников в вагон и сам проводил последнюю перекличку. Я остался сидеть у открытой двери, родственники толпились у вагона, стремясь заглянуть внутрь, еще раз увидеть своих сыновей, внуков, братьев. Засвистел паровоз, зашипел пар. Какая-то женщина сунула мне в руки узелок.
— Вы уж там присмотрите за моим Сереженькой.
Я уже открыл рот, чтобы объяснить ей, что командиром ее сына я не буду, я только… Теплушка дернулась, лязгнули буфера, перекрывая остальные звуки, взвыли женщины. Они еще некоторое время шли за набиравшим ход вагоном, из открытой двери махали им и что-то кричали едущие на фронт мальчишки. Я не выдержал этого зрелища и отошел вглубь вагона, узелок так и остался у меня в руках.
— Дверь закрой!
Это товарищ младший лейтенант Иванов командный голос вырабатывает. К власти своей он еще не привык, время от времени косится на свои петлицы с одинокими кубарями, а в кобуре — тряпка. Зачем молодые командиры это делают? Я понимаю, перед девками форсить, но ведь здесь-то женского пола не наблюдается, и все прекрасно знают, что пистолета в кобуре нет. Ну нет и нет, носи пустую, а лучше совсем сними. Нет, запихают, что под руку попадется, и ходят, оттопырив зад. Смешно, честное слово.
Парнишка в драной телогрейке и заячьем треухе вздрогнул от неожиданного окрика и, едва не выронив закопченный чайник, торопливо задвинул дверь в теплушку. Нет, в чем-то лейтенант, конечно, прав, в теплушке и так не жарко, мягко говоря, и долго держать открытой дверь не следует, но зачем же так орать? Мог бы и нормальным голосом сказать, постоянным криком командирский авторитет не зарабатывают. Только задроченный за время курсантства, а затем внезапно получивший немалую власть мамлей этого не понимает. Поначалу хотел я ему пару слов сказать, да передумал — не поймет он сейчас, одни уставы в голове. Такого, похоже, только могила исправит. А до могилы ему совсем недалеко. Насколько помню, свежеиспеченный взводный на фронте воевал чуть больше недели. А этот, если от своих замашек в кратчайшие сроки не избавится, и до недели может не дотянуть. Или это он себя так ставит, чтобы в запасном полку подольше застрять, а там, глядишь, и в постоянный состав попасть можно. Ладно, не мое это дело. Я с ними только до ворот части.
Эшелон не литерный, обычный товарный. Поэтому ползем медленно, подолгу стоим на станциях, полустанках и разъездах. Отстать от эшелона можно элементарно — поезд начинал двигаться без предупреждения. Точнее, больше стоим, чем едем. Общий курс — на Москву, куда дальше — неизвестно, Иванов знает, конечно, но молчит как рыба об лед. На остановках призывники по очереди бегают за кипятком. Чайник только один, кто-то из родителей пожертвовал сыну ценную посуду. В чайник входит около трех литров, которых для сорока человек явно не хватает. Приходится бегать несколько раз, другой посуды для выполнения этой задачи нет, а кипяток, даже пустой, единственный способ согреться на стоянке. В вагоне все равно осталось слишком много не заткнутых щелей, и на ходу все тепло из него быстро выдувается. Некоторые пытались греться домашними запасами, которые сердобольные родственники успели всучить призывникам во время следования на станцию, но у местной самогонки есть один недостаток, делающий ее абсолютно не пригодной для скрытого употребления — запах. По этому признаку все запасы были быстро изъяты товарищем младшим лейтенантом. Меня он тоже к этому делу привлек, но я отнесся к нему без энтузиазма. Не люблю я рыться в чужих мешках и торбах, даже по приказу свыше. Все найденное было решительно уничтожено Ивановым. Уничтожено, в смысле, вылито, а не то, что вы подумали.
