— Но, дядя Билл, ты же говорил, что бывал в Тяньцзине и на острове Самар. Ты же сам говорил мне, что… — Ничего я тебе не говорил! Ровным счетом ничего! Ты еще пожалеешь, что родился на свет божий…
— Я пройду путь от рядового до офицера. Сержант на пункте сказал, что в армии сейчас продвигаются быстро…
— Как ты говоришь? Продвинешься? Ах ты несчастный! Ради всего святого, почему ты не послушался меня?
— Наоборот, дядя Билл, я послушался. Раздраженный Билл Хэнлон ударил себя по лбу:
— Боже, прости меня! Мне следовало бы никогда не выпивать и ни о чем не говорить, кроме еды…
— В том, что вы так упрекаете мальчика, ничего хорошего нет, — решительно заявил мистер Верни. — Он действовал самостоятельно и за это будет расплачиваться. — Он перевел взгляд на Сэма. — Но как же получилось, что ты, такой хороший, многообещающий парень, мог гак глупо распорядиться своей жизнью? Это выше моего понимания.
— Но, мистер Верни, почему же вы так говорите? Вы сами прошли с армией штата Теннесси до самого моря, с величайшей в мире армией…
— Да, да, прошел, — оживленно согласился старик Верни. — Мы проходили по тридцать миль в день с полной выкладкой и черной патокой в котелках и, внезапно появившись на флангах Джонстона, разгромили его начисто. А когда мы заняли Атланту, то даже Джефф Дэвис понял, что проиграл… Но ведь то была война, дорогой мой! — Сэм никогда не видел Верни столь возбужденным. — Идти в армию в мирное время — это значит связываться с жуликами и пьяницами, невежественными контрабандистами и подонками городов Востока… — Сэм посмотрел на дядю Билла в надежде, что тог возмутится такими речами, но старый сержант лишь печально кивал головой да почесывал свой подбородок. — Грабители и бандиты, люди без рода и племени — вот из кого состоит сейчас армия, дорогой мой…
— Ты подписал? — резко спросил Билл Хэнлон. — Ты подписал документ в его присутствии?
Сэм кивнул утвердительно.
— Тогда нет никакой надежды. Ты попался в ловушку, рогатый дурак. Ох и пожалеешь же ты, что ездил в этот проклятый Линкольн! Ты позабудешь в этой армии, что существует род человеческий.
* * *
Дядя Билл был чертовски прав. Сэма муштровали до потери сознания, до тех пор пока от усталости он не начинал пошатываться из стороны в сторону как пьяный; его подолгу держали по стойке «смирно» под безжалостными лучами солнца или окруженным целым роем москитов; его заставляли рыть щели и окопы на огромных площадях; он, как и другие, то и дело нес наряды по кухне, чтобы хоть как-нибудь избежать всего этого, до блеска отмывал столы в солдатских столовых и чистил отхожие места. Грубые и жестокие сержанты заездили его; он выполнял столько физической работы и в такое короткое время, что, скажи ему кто-нибудь об этом раньше, он ни за что не поверил бы. Его винтовка была всегда безукоризненно чистой, он до совершенства отрабатывал сложные приемы строевой подготовки, в образцовом порядке содержал свое обмундирование и снаряжение. Но никто не замечал этого, и ни к чему это не привело. Сэм был расстроен до глубины души. Дядя Билл оказался прав. Сэм был новобранцем, к ему давали почувствовать это. Никакого маршальского жезла в этом сером мире непрерывной караульной службы, строевой подготовки, нарядов на работы не было и в помине, не говоря уже о самом солдатском ранце. Что касается полковника, то за первые три недели он остановил свой взгляд на Сэме всего два раза. Дело с ним имели только сержанты, такие же всемогущие, как сам бог.
В какой-то мере Сэма спасали его умение метко стрелять и атлетическое совершенство. Попав впервые на стрельбище, безгранично радуясь перерыву в скучных, до тошноты надоевших тренировках в прицеливании на станке, он выбил возможную сумму очков на дистанции пятьсот ярдов — результат, обычный для бывалого сержантского состава, но достаточно впечатляющий для новобранца. Лейтенант Вестфолл начал примечать Сэма. Острое зрение — залог успешной стрельбы, а Сэм всегда был отличным охотником, и ему совсем ни к чему были многословные речи сержантов о том, что «спрингфилд» — это лучшая винтовка в мире. С того самого дня Сэм прослыл отличным стрелком.
Второе, что спасало Сэма, это ротная бейсбольная команда. Сэм бросал бейсбольный мяч и ударял по нему дальше и сильнее, чем многие другие игроки, и он хорошо знал это. Капитан Пэрриш был несказанно благодарен судьбе за то, что она послала ему этого рослого поджарого парня из Небраски с такими сильными руками и ногами. Командир роты — худой, жилистый человек со светлыми голубыми глазами и тонкими серебристыми усиками — был азартнейшим болельщиком бейсбола. В молодости он был неплохим бейсболистом и много играл, но испанская пуля под Эль-Кени положила конец этому. Ранение не лишило его подвижности, он хорошо ездил на лошади, ходил в строю как отличный солдат, но принять низкий мяч или быстро пробежать до базы он уже не мог. Его страсть сосредоточивалась теперь на бейсбольной команде, которая могла бы легко побить этих надменных, прослывших непобедимыми ребят из второй роты. Когда он впервые увидел, как Сэм справился на тренировке с двумя лучшими кручеными мячами Кинзельмана, радости Пэрриша не было предела. Капитан Пэрриш и Тед Барлоу не походили один на другого, как только могут не походить два американских парня, но они прекрасно поняли бы друг друга. Неожиданно, словно по волшебству, рядового Дэмона стали назначать в наряд по кухне значительно реже. Земля казалась бесконечной. Плоские равнины, потом реки и ручьи, берега которых усыпаны огромными, как мешки с зерном, валунами. Некоторые из них соскользнули вниз и лежали наполовину в воде, другие беспорядочно громоздились на берегу. Попадались столовые горы с ровными плоскими вершинами, как будто срезанными чьей-то гигантской рукой. Потом опять реки, равнины, простиравшиеся так далеко, что при попытке усидеть их края начинало ломить глаза. Иногда встречались холмы и густые заросли кактусов: их отростки, казалось, были похожи на установленные идиотами и никуда не указывающие дорожные указатели. И над всем, под всем и во всем этом — невыносимые жара, и ветер, и пыль, которая окутывала солдат на марше до тех пор, пока они не стали похожими на скопище вылепленных из теста бродяг.
Они вышли из форта Барли довольно бодро. У гарнизонных ворот полковой оркестр играл популярную песенку «Девочка, которую я оставил…». Когда они проходили мимо полковника, капитан Пэрриш скомандовал им: «Равнение направо». Полковник — низкорослый краснолицый мужчина с седыми, свисающими, как у моржа, усами — молодцевато отдал им честь. Они шли, чтобы вступить в бой. Им предстояло догнать подлого мексиканского бандита по имени Камаргас, вторгшегося на территорию Соединенных Штатов и ограбившего американское почтовое отделение, выследить его и разбить в открытом бою. Три пехотные колонны, поддерживаемые на флангах кавалерией, должны были соединиться и районе Монтеморелоса, где находилась оперативная база Камаргаса. По крайней мере, так говорила сержанты. Должны были повториться Буена-Виста и Чапультепек. Пусть у него превосходящие силы — пять к одному, может быть, даже двадцать к одному, — все равно они готовились разбить наголову этих грязных мексиканцев, отомстить за оскорбление американского флага и завоевать себе славу.
Было тихое ясное утро, и, уходя, они долго еще слышали бравурную музыку полкового оркестра. Сержанты строго следили за равнением всей колонны по четыре человека в каждом ряду. Вещевые мешки не казались тяжелыми, идти было легко, кровь в венах пульсировала в ожидании приключений.
Но так было шесть дней назад. Теперь же каждый ощущал трудности перехода. Натертые ноги воспалились, беспорядочно болтались перекинутые через плечо винтовки, пропитанные потом и пылью рубашки одеревенели. Шутили уже совсем мало, а о песнях никто и думать не хотел.
— Когда же наконец мы догоним этого бандита Камаргаса? — громко спросил Девлин. — Я стер себе обе ноги. — Нос и рот у него были закрыты голубым носовым платком, походная шляпа опущена на глаза. Всем своим обликом он напоминал пьяного ковбоя. — Знаешь что, Сэм?
— Что?
— Я посажу этого бандюгу в клетку, отвезу его в Чикони-фоллс и буду показывать каждому, кто захочет посмотреть, на двадцать пять центов. Когда соберу приличный капитал, уволюсь из армии. А ты что собираешься делать?
— Я собираюсь пролежать в пруду подряд три дня и три ночи. — Сэм умирал от жажды. В его воображении рисовались пейзажи с водой: тихие горные озера, реки, грохочущие водопады. Он чувствовал, как стучит в голове кровь; горло, казалось, было шершавым, как наждак; язык распух и горел. Ужасное пекло, чертовски жаркая и сухая местность. Местность без воды. Только дураки да преступники могут жить в такой местности.
