Целый день над нами летали самолеты. Два самолета прошли совсем низко. До нас доносились голоса работавших на путях поляков. Мы лежали прикрытые ветками, неподвижно, словно вросли в землю. Никто не двинулся с места, пока не стемнело. Так мы провели первый день нашей свободы — 15 октября 1943 года.
С наступлением вечера мы поднялись со своих мест. Заметили двух человек, передвигавшихся с большой осторожностью, и поняли, что это, должно быть, наши, собиборовцы. Оказалось, что они уже были у реки и вернулись обратно.
— Почему же вы не переправились? — удивились мы.
И они рассказали, что неподалеку от Буга они попали на хутор, и там их предупредили, что ночью к берегу прибыло много солдат и переправы строго охраняются.
Как у всех вновь прибывающих беглецов, я спросил, не повстречались ли им Люка и Шлойме. Они сказали, что встретили Люку в лесу, она была вместе с польскими евреями.
Значит, она жива, дышит свободным воздухом. Где она теперь? Кто ее ведет? И какими путями — к жизни…
Мы шли, растянувшись цепочкой по одному, в том же порядке, что и вчера. Впереди я, за мной Цыбульский, замыкающими — Шубаев и Аркадий. Прошли километров пять, вступили в лес и только здесь остановились.
Дальше продолжать путь такой большой группой было неразумно. Такое скопление людей слишком заметно, да и трудно с жизнеобеспечением.
Я обратился к собиборовцам:
— Товарищи, мы разобьемся на шесть групп. Желаю вам всем счастливого пути. Будьте счастливы и живите.
Мы обнимались, целовались. Кто-то тихо сказал:
— Спасибо тебе, Саша! Мы тебя никогда не забудем.
Моя группа состояла из девяти человек, это Шубаев, Борис Цыбульский, Аркадий Вайспапир, Михаил Ицкович, Семен Шавуркевич и еще трое, не считая меня.
Мы шли на восток, ориентируясь по Полярной звезде. Стояли звездные ночи. Первая наша задача — переправиться через Буг. Надо было найти подходящее место и выбрать время. На затерянных хуторах мы добывали себе продукты и нужные сведения. Нас предупреждали, какие надо обходить места.
Вышли на хутор Ставки — в полутора километрах от Буга. Целый день оставались в лесу, наблюдали за хутором. Весь хутор — всего один двор. Когда стемнело, мы отправились к хутору вчетвером: я, Цыбульский, Вайспапир и Шубаев. Пятеро остались наблюдать, чтобы оповестить в случае опасности и необходимости убираться восвояси.
Я постучал в окно. Отодвинулась занавеска. Через минуту открылась дверь. В хате горела лампочка. У стола стоял босой парень лет двадцати восьми с длинными светлыми волосами, ниспадающими на бледный лоб, в расстегнутой рубахе, широких шароварах. Он стоял у стола и резал табачные листья. У печи сидел старик. Справа, в дальнем углу, у подвешенной к потолку люльки сидела молодая женщина. Она, мерно нажимая ногой на веревку, укачивала ребенка и одновременно пряла.
— Добрый вечер. Можно войти?
— Войдите, — откликнулся парень на чистом русском языке.
— Хозяйка, занавесьте окно, — попросил Борис.
— Можно, — согласилась женщина и поднялась от люльки.
— Садитесь, — предложил старик.
Мы сели. Хозяева молчали.
— Не скажете ли нам, где можно переправиться через Буг? — нарушил молчание Шубаев.
— Не знаю, — ответил молодой.
— Вы, отец, наверно, живете здесь давно, — обратился Шубаев к старику, — вы должны знать. Говорят, что возле этого хутора где-то есть неглубокое место, и там можно вброд перейти Буг.
— Раз вам сказали, то переходите. Мы не знаем, мы к Бугу не ходим и даже не имеем права ходить. Посидите, отдохните. Мы вас не гоним. Здесь сейчас неспокойно. Немцы кругом шныряют. Говорят, что из печей, где нацисты сжигают людей, вдруг стали выскакивать живые трупы и гоняться за немцами. Кого поймают, схватят за горло, и душат его. Еще говорят, что там недалеко стоял полк немецкий. Сперва они взялись за оружие, а потом со страху побросали автоматы и разбежались куда глаза глядят.
Разговаривали мы около часа. Мы рассказали, что бежим из плена и хотим добраться домой, кто в Донбасс, кто в Ростов. И бояться нас нечего.
— Вот что, ребята, — заговорил молодой после долгого молчания. — Место это я вам покажу, но близко к реке с вами не пойду. Дорога сама вас выведет. Вы должны знать: охрана берега сейчас усилена. Из лагеря, где из людей делают мыло, расположенного недалеко отсюда, разбежались узники. Теперь немцы переворачивают всё, ищут сбежавших. Если вам удастся переправиться — ваше счастье. Но если провалитесь — не губите меня.
— Будь спокоен друг, добрый человек. Сказать спасибо за такую помощь — это ничего. Слова в этом случае мало что значат. Пошли, пока луна не взошла.
— Подождите, — сказала молодая, — я вам хлеба дам на дорогу.
Мы поблагодарили хозяйку и попрощались со стариком, а он нас перекрестил.
Это произошло в ночь с 19-го на 20 октября 1943 года. Мы благополучно переправились через Буг и очутились в белорусских лесах. Два дня бродили мы по оккупированной фашистами советской земле. 22 октября в районе Бреста встретились с первыми партизанами. Восемь человек было принято в партизанский отряд имени Котовского. Меня зачислили в отряд имени Щорса.
В этот отряд я пошел потому, что меня пообещали включить в диверсионную группу, которая должна была в ближайшее время отправиться на железную дорогу взрывать вражеские эшелоны.
О моей жизни и работе среди партизан отдельная глава, которую, может быть, когда-нибудь напишу. Я дожил до того дня, когда наш отряд соединился с Советской армией, и заменил на своей фуражке красную ленточку на красную звездочку. Опять бои… В августе 1944 года я был тяжело ранен, пролежал четыре месяца в госпитале, после чего получил назначение в резервный полк, а затем вернулся домой, в Ростов.
О том, как разворачивались события в Собиборе после нашего бегства, я узнал много позже.
Еще вечером того же дня, когда мы бежали из лагеря, то есть 14 октября, по железнодорожному телеграфу пошла срочная телеграмма: «Немедленно направить войска и догнать сбежавших из лагеря». Из Берлина поступил срочный секретный приказ: уничтожить восставших любой ценой. Молодая женщина, работавшая телеграфисткой на Хелмском вокзале, рискуя жизнью, задержала телеграмму на четыре часа. Немало беглецов было поймано, но многим удалось добраться до партизан. Другие нашли убежище у польских крестьян.
Гитлеровский лагерь смерти Собибор, где за время его функционирования были истреблены сотни тысяч евреев, 14 октября 1943 года прекратил свое существование. Уже 16 октября в Собибор — по приказу Гиммлера — прибыла специальная саперная часть. Динамитом взорвали практически все помещения лагеря и сторожевые вышки. Столбы, вместе с колючей проволокой, вырвали из земли. Бульдозеры, экскаваторы, работавшие на рытье ям для захоронения останков, погрузили на платформы и увезли из лагеря. Также были вывезены агрегаты, подававшие газ в «баню», и вагонетки. Даже гусей и кроликов забили на месте.
Читателя, возможно, заинтересует судьба тех, кто много лет назад бросился на штурм проволочных заграждений Собибора. Позже в печати я иногда встречал имена бывших лагерников, кому удалось спастись. Особенно больно за тех, кто погиб после побега. Так, Калимали — Александр Шубаев — пал смертью храбрых в партизанском бою с немецкими оккупантами.
На всю жизнь останется в моей памяти Борис Цыбульский, донбассовец, высокий, подвижный здоровяк лет тридцати, с крупными чертами лица, с черными глазами, бывший мясник и биндюжник, несколько грубоватый, но добродушный и веселый, немного болтливый. В его грубости было больше напускного, а в сердце — много человеческого тепла. Он помогал истощенным людям идти, когда те уже еле могли передвигаться, и делал это так деликатно, чтобы у них и в мыслях не было, что он поступает так из-за жалости. Наоборот, подбадривая их своими веселыми шутками и поговорками, даже вызывал смех. Решительный, отважный. Ему можно было поручить самое трудное и опасное дело, сделает — рука не дрогнет.
Он и выполнил ответственное задание, ликвидировав во втором лагере в Собиборе четырех фашистов. Мы вместе бежали, вместе переправились через Буг. На второй день после переправы, когда мы уже были в партизанской зоне, Цыбульский заболел воспалением легких. С большим трудом донесли его до какого-то села. Там мы Бориса, по его же просьбе, оставили. С ним вызвалась остаться одна женщина, бежавшая из гетто и присоединившаяся к нам после переправы.
