Эльмар все время глядел на север. Он очень боялся, как бы дело не затянулось до ночи. Правда, немцы не решались ездить в темноте по глухим дорогам — Савельев и Звиргзда их многому научили.
В половине пятого с северной стороны в воздух поднялась красная ракета.
— Берись за столб! — крикнул Эльмар.
Вшестером они выкатили на шоссе телеграфный столб. Положив его поперек дороги, партизаны разделились попарно и снова спрятались в кусты у самого поворота.
Подъезжая к крутому повороту, шофер замедлил ход. Через несколько секунд машина совсем стала, метрах в пятнадцати от положенного на дорогу столба. Шофер, пытаясь переключить на заднюю скорость, нагнулся, нервно переставляя рычаг скоростей. Но было уже поздно: перед шестью дулами у шофера, Освальда Ланки и Понте руки сами потянулись вверх. Эльмар вскочил в машину и освободил перепуганных эсэсовцев от оружия, после чего им связали руки, а затем увели их в кусты. Один из партизан, немного понимавший в автомобильном деле, сел за руль и доехал до ближайшего мостика, а там свернул с дороги и прямо через большой луг въехал в самую чащу. Машину спрятали в густом ельнике и хорошо замаскировали.
— Ну, миляги, шагом марш! — скомандовал Эльмар пленным.
Имант с товарищем уже присоединились к группе, телеграфный столб был снова убран, и теперь можно было направиться на базу.
…Три часа спустя посредине леса состоялось чрезвычайное заседание партизанского суда.
— Где вы сегодня были? — спросил Ояр по-немецки Ланку.
Ланка стал навытяжку, пытаясь изобразить военного, и ответил по-латышски:
— Нас вызвали в Кулдигу на совещание к моему начальнику штандартенфюреру Винтеру.
— Какие вопросы там обсуждались и какие задания вы получили?
— Вопрос был один. Штандартенфюрер Винтер сообщил, что в любой ближайший день следует ожидать прекращения военных действий. Возможно, что немецкая армия капитулирует. Руководство гестапо не в состоянии больше брать на себя ответственность за нашу судьбу, поэтому… — Ланка замялся и замолчал.
— Поэтому?
— Поэтому… пусть каждый с этого момента заботится о себе. Разрешили свободу действий.
— И что вы собирались предпринять? — спросил Савельев. — Спрятать свой мундир и притвориться невинным ягненком? Уползти в подполье, пока не удастся удрать из этой страны? Для чего у вас этот паспорт на имя Ансиса Озолиня?
— Это на всякий случай, — пробормотал Ланка. — Штандартенфюрер Винтер рекомендовал. Мы хотели добраться до Лиепаи и попасть на какой-нибудь пароход или на моторку.
— С какого времени вы действуете в Латвии в качестве сотрудника гестапо? В начале войны вы в Латвии не были?
— Так точно. — Ланка снова выпрямился. — Я приехал в сорок третьем году. До того работал по сельскому хозяйству в Познани.
— Вас не подводит память? — Ояр взял из груды документов и бумаг, лежащих на столе, пачку фотографий. — Взгляните на эти снимки. Не этой ли лейкой снимали? — Он взял со стола фотоаппарат. На обороте каждого снимка надпись: Август 1941 года — Рижская пересыльная тюрьма. Август 1941 года — Рижская центральная тюрьма. Сентябрь 1941 года — Бикерниекский лес. Октябрь 1941 года — Рижское гетто… Румбульский лес… Дальше. Июнь 1942 года — Саласпилский лагерь… Подойдите сюда, товарищи, посмотрите на эти снимки. Это целая биография. Но какая биография!
Ланка побледнел. Плечи у него опустились. Понурив голову, смотрел он в землю, и крупные капли пота стекали у него по вискам.
Участвовавшие в заседании суда партизаны подходили к столику, осматривали снимки, на которых можно было видеть и покрытые трупами улицы гетто, и огромнейший ров среди сосен Румбулы, и повешенных во дворе Саласпилского лагеря, — и возвращались на свои места. На нескольких фотографиях, сделанных в Румбульском лесу, можно было ясно различить лица самого Ланки, Понте и шофера.
Понте и шофера допрашивали еще быстрее, чем Ланку. Достаточно было их документов.
Всех троих повесили в лесу в полукилометре от шоссе и довольно далеко от базы, — если бы в течение оставшихся дней войны немцы обнаружили казненных, им не удалось бы открыть стоянку народных мстителей.
5
Эдит ждала мужа до полуночи, потом легла. Совещание у Винтера, очевидно, затянулось, и Освальд с Понте остались ночевать. И очень благоразумно поступили: в теперешние времена даже на шоссе нельзя чувствовать себя в безопасности.
Сон долго не шел. Эдит слышала каждый звук в других комнатах, на дворе и на дороге. Остальные чиновники отдела гестапо — сотрудники Освальда — разместились в жилом доме большой усадьбы. Сейчас она была одна среди угрюмых, неразговорчивых людей в этом доме на краю дороги, из окон которого видно было каждого проезжего и прохожего. Когда Эдит показывалась в других комнатах или во дворе, все люди сразу умолкали, ждали, когда она пройдет мимо, и опять принимались шептаться. Освальда и Понте они боялись, а ее остерегались. Может быть, это глупо, но она все время чувствовала себя как в окружении.
Слишком долго работала Эдит агентом разведки, чтобы ей не бросалось в глаза все необычное и подозрительное. Третий день она наблюдала за хозяйкой, когда та заходила в хлев. Как бы эта женщина ни притворялась, она не могла скрыть от взгляда Эдит своего смущения: под фартуком она прятала миску с едой.
«На сеновале кто-то скрывается, и они его кормят, — думала Эдит. — Это или раненый партизан, или какой-нибудь дезертировавший из легиона родственник, а может быть, даже советский парашютист.
Когда приедут Освальд и Понте, надо будет сказать им, чтобы окружили хлев и обыскали все уголки, — непременно что-нибудь найдут. Нужно проследить, куда уходят каждый вечер хозяйские дети. Чуть стемнеет, мальчишки скрываются за клетью, а возвращаются только поздно ночью. Встречаются с партизанами, доносят им обо всем, что подслушали дома. Переехать бы в другую усадьбу, где люди получше.
Но где эти люди? Берлин пал… По залам рейхстага ходят красные командиры… Где сейчас найдешь таких глупцов, чтобы они любили чиновников гестапо? Сам Гиммлер, может быть, улетел в Португалию или Аргентину. А Лиепая полна всякой мелюзги… важные персоны уже улетели. Где обещанный пароход, подводная лодка, эскадрилья „юнкерсов“? Нет Екельна, нет Шернера, которому недавно пожаловали фельдмаршальский жезл… И что сделает курземская армия без этих железных людей?»
Она ворочалась с одного бока на другой. Сон все не шел.
«А вдруг Винтер объявил план эвакуации? Не может быть, чтобы он не подумал о сохранении самых ценных сотрудников. Если не нужны самим, можно передать в распоряжение другого государства. Способные агенты пригодятся всем, а нам все равно кому служить. Только бы платили.
Эрна Озолинь… простое, обыкновенное имя… В Вентспилском уезде среди лесов есть крестьянская усадьба. Хозяин свой. На худой конец можно будет укрыться там. Работницей или родственницей — не важно. Только хозяйка будет ревновать… В Дундагской волости есть лесник еще с баронских времен, но там будет радиостанция — это опасно. Рано или поздно запеленгуют и найдут. „Как вы здесь очутились, гражданка Озолинь?“
Берлин пал…
Где сейчас Гитлер? Где великая мировая держава?»
К утру ей, наконец, удалось уснуть. Разбудил ее настойчивый стук в дверь:
— Госпожа, я принес вам завтрак…
Это был вестовой Освальда, молодой, услужливый Линдеман.
— Войдите. Что, хаупштурмфюрер Ланка еще не вернулся?
— Нет, госпожа.
— Скажите кому-нибудь, чтобы позвонили в Кулдигу, может быть они еще там.
Через час одному из чиновников отдела гестапо удалось соединиться с Кулдигой и поговорить с адъютантом Винтера. Тот сообщил, что совещание кончилось вчера и все участники разъехались. Когда об этом сказали Эдит, она сделала вид, что это для нее не новость.
— Хорошо, спасибо. Хауптштурмфюрер Ланка перед отъездом сказал, что вернется сегодня. Можете идти.
Когда чиновник ушел, она раскрыла чемоданы и долго рылась в вещах. Драгоценности, золотые вещи, деньги положила в шкатулочку для рукоделья и засунула в брезентовый рюкзак. Потом стала набивать его платьями, чулками, шелковым бельем, сверху сунула пару модных туфель. В карманы рюкзака положила хлеба, кусок сыру и баночку с маслом. Заперла чемоданы и, сев у окна, долго смотрела на дорогу. Сегодня на ней было необычайно оживленно. Взад и вперед проносились легковые машины, грузовики, мотоциклы, неизвестно откуда и куда маршировали группы пехотинцев.
«Где это Освальд так застрял? Может быть, участвует в операции? Опять Винтер придумал новые дела. Впрочем, для этого он и существует».
О Ланке и Понте не было известий и после обеда. Тогда Эдит стала беспокоиться и нервничать. Ей казалось, что каждый прохожий как-то, по-особенному, многозначительно смотрит на ее окно. Еще подозрительнее казались хозяева усадьбы. В их шепоте оно слышала сдерживаемый смех. Хозяйка прошла в хлев, и под фартуком у нее опять мисочка. Мальчишки ушли из дому, даже не дождавшись вечера.
