Если о солдатском мужании матерям могут рассказать их командиры, то о нервах и переживаниях офи shy;церов можно только предполагать и догадываться…
– Братцы, только не газовать и не дергаться, – чувствуя, что водителей больше всех вместе не собрать, дал последний инструктаж Верховодов.
Он направился к первой машине, у кабины которой уже замерли Угрюмов и Карин.
– Еду я, – отстранил их от дверцы старший лей shy;тенант. – Петя, отгони подальше “бэтр”, – показал Угрюмову на БТР рааведки, все еще стоящий на съезде с пастила. – Юра, ты порулишь мне, добро?
Рассказывается в сказке, что принцесса чувствовала горошину под множеством матрацев. Но так, как Костя чувствовал каждую неровность настила, ему бы та горошина булыжником показалась. Бревна дышали как живые. Но дышали, а не раскатывались, как до этого. И если только Юрка Карин не обманывает, – если его руки, зовущие к себе, не обманывают, как до этого обманывал и успокаивал он сам механика-водителя БТР, то вроде все нормально. Как вовремя ты, Юрка, сообразил о земельной подушке. Проще простого, но ведь надо додуматься… Все, Юрка на дороге, теперь тем более не спешить, вывести голубушку спокойно и чинно… Все!
Захотелось остановить “Урал”, уткнуться лбом в руль – несколько минут назад водитель “бэтра” так и сделал, но Костя пересилил свое желание, погнал “Урал” к бронетранспортеру, освобождая место для других машин. Навстречу, махая зажатой в руке шапкой, бежал Угрюмов. Сначала Верховодов подумал, что он просит освободить ему место в кабине, но солдат, его угрюмый Угрюмов улыбался, и старший лей shy;тенант высунулся в окошко.
– Кишлак, товарищ старший лейтенант! – крикнул Петя. – Кишлак виден. Дошли.
И тогда, остановив машину, Костя уперся лбом в сложенные на баранке руки.
– Дошли, дошли, – повторял Угрюмов. Уж если он не скрывал своей радости, то и себе старший лей shy;тенант позволил повторить вслух:
– Дошли!
Кишлак оказался довольно большим. Ему было тесно в оставленном природой пространстве между двух горных хребтов, несколько десятков домов уже полезли по склонам вверх и издали казались ласточкиными гнездами. Во многих местах над крышами поднимались тонкие синие дымки, и уже по этому можно было определить: раз есть чем топить кухни днем, значит, есть что готовить, и вывод прост – кишлак достаточно богатый.
– Что, Петро, улыбаешься? – сам улыбаясь не меньше родителя, обнял за плечи Угрюмова старший лейтенант. – Или ханум каткую уже видел за дувалом?
Хорошо, когда командиру можно обнять своею солдата, хорошо, когда одинаковое настроение, хорошо, черт возьми, жить даже под афганским небом, если к тому же не жгут, не разрывают твою “ниточку”. А еще лучше – не знать новостей, которые оглушают, переворачивают все с ног на голову, когда солдата уже нужно ставить по стойке “смирно” и отдавать боевой приказ…
Только увидев спешащего к нему Захира с неизменным связистом, Верховодов понял, что такая новость ему уготована. Угрюмов, увидев, как погасла улыбка на лице командира, обернулся найти виновника и так поглядел на афганца – впрочем, нормально поглядел, просто по-угрюмовски, что эмгэбэшник невольно замедлил шаг. Тогда Верховодов поспешил к нему навстречу сам: плохая весть лучше не станет, если ее не слушать.
– Мои передали, – Захир опять оправдательно посмотрел на рацию, – что два ваших летчика с подбитого вертолета находятся у Изатуллы. Их видели доверенные люди. Нам предложили вести себя так, чтобы Изатулла напал на нас. Надо обнаружить его и связать боем, а на помощь тогда наши высадят десант. Тогда будет какая-то возможность выйти на пленных.
– А дети? Что делать с детьми?
– И дети чтобы были живы, – опустив голову, словно это он отдавал такое противоречащее само себе приказание, сказал Захир.
– И рыбку съесть, и… – выругался Верховодов.
– И что? – не понял афганец.
– А как это им представляется? – старший лейтенант развел руками перед радиостанцией, словно через нее шел видеоканал с Кабулом. – Я с детьми в бой ввязываться не буду. Или – или.
– Они не приказывают, – поправил Захир. – Они просят подумать и решить.
Лучше бы Захир но уточнял. Когда есть приказ – военный думает, как его исполнить. Когда дают право выбора – мысль направлена на то, что выбрать. Жизнь же раз за разом убеждает, что раскаиваний в этом случае значительно больше, чем удовлетворения судьбой. Когда есть альтернативы – есть сомнения, есть сомнения – неизбежны и раскаяния.
“Если уж в самом деле идет нам здесь день за три, – ради грустной шутки прикинул Верховодов, – то я бы в первый день довез хлеб, во второй – вывез детей, в третий, так и быть, вышел на Изатуллу”.
– А где сейчас твои “командос”? – спросил афганца.
Захир опять достал карту, указал на дорогу, идущую параллельно.
– Я передал, что дорога разрушена, они пошли в обход. Это часа на три-четыре дольше, – эмгэбэшник опять отвел взгляд.
“Совестливый ты мужик, Захир, – подумал Костя. – Чего стыдиться-то не своих решений?”
– А здесь что за перевал? – показал Верховодов на карте место, где две ниточки подходили друг к другу ближе всего и даже соединялись меж собой еле заметной паутинкой.
– Люди пройдут, машины – нет.
– Где еще могут поджидать нас “духи”?
– Если сюда не успели, то… – афганец вгляделся в карту, – то здесь могут – очень крутой поворот и сразу спуск, на этом серпантине, вот тут, где “зеленка”, и, пожалуй, у этого мостика, – Захир показал три точки на дороге.
Дайте сомневающемуся надежду – и он будет счастлив. Скажите человеку, где его может поджидать смерть, – он туда не пойдет ни за какие деньги.
Верховодову показывали не одно, а сразу три таких места, где он однако должен желать встречи с “духами”. Он должен был сам отказаться от надежды, о которой только и молил до этого. Что еще в таких случаях остается человеку? Погоны на плечах, которые однозначно ставят слово “долг” выше слова “жизнь”? Но ведь не всякий, надев форму, готов к этому. Косте, например, сейчас давали возможность заранее оправдаться за все, что бы он ни сделал: приказа ведь нет. Но старший лейтенант знал и другое – то, что десантники уже сидят у вертолетов, а врачи готовы принять детей. В таком раскладе он тоже ни капли не сомневался. Как нельзя влюбленному говорить о желании возлюбленной, так и военному – о замысле командира: и то, и другое свято и обязательно для совести и чести. И так же, как в разговоре с комбатом, еще только намекнувшем о рейсе, старший лейтенант уже знал, что поедет “на войну”, так и здесь, еще не сказав ни “да”, ни “нет”, думал о радиограмме как о приказе. Ах, погоны-погоны, то ли счастье, то ли беда человека…
Мимо Верховодова и Захира, натужно ревя, поднимались “Уралы”, потом легко проскочили бронетранспортеры – половина колонны прошла, отметил про себя Костя, а они то смотрели карту, то чертили что-то носками ботинок на пыльной обочине. Уже весело и бесшабашно покрикивал на наиболее робких водителей Карин, взявший на себя роль паромщика, потом подъехал и остановился последний “Урал”, поджидая снимающуюся чулком охрану с гор, и когда подошел довольный проходом “ниточки” Гриша Соко shy;лов – еще ничего не знающий о просьбе командования, старший лейтенант и эмгэбэшник, знавшие о ней, тоже были удовлетворены раскладом, начертанным ботинками на дороге.
– Все, за детьми, – приказал Верховодов, увлекая за рукав лейтенанта, чтобы по пути объяснить ему новую задачу.
Захир, пряча карту, чуть отстал, потом вернулся, стер нарисованное на дороге и добежал догонять офи shy;церов.
…Их уже и не ждали. Из желтого, похожего на барак здания, который указали эмгэбэшнику высыпавшие к колонне дети, вышла старая женщина. Протянутые в мольбе руки – это не требовало перевода, это язык, понятный для всех.
Верховодов кивком разрешил фельдшеру колонны прапорщику Хватову и двум санинструкторам от “соколиков” идти в дом, и женщина, увидев красные кресты на сумках, поспешила за ними.
На площадку перед домом вслед за ребятишками стекался народ, настороженно поглядывавший на при shy;шельцев. Гриша, как мог, расставлял “бэтры” по кругу, афганцы под командой Захира уже разгружали мешки с двух “Уралов”.
– Начинай, – проходя мимо эмгэбэшника, сказал старший лейтенант.
Захир отряхнулся от муки, вышел к собравшимся. Верховодов хотел со стороны посмотреть, как они будут реагировать на слова представителя кабульской власти, но его отвлек фельдшер:
– Сильное отравление, товарищ старший лейте shy;нант. Высокая температура, рвота с кровью.
– Сейчас что-нибудь сделать можно?
– Кое-что сможем, но, конечно же, их надо везти в больницу или госпиталь.
– Машины под погрузку практически готовы. Мы оставим два ряда мешков на дне кузова – на них и кладите детей.
– Есть, – ковырнул прапорщик и вновь исчез в доме.
