— Сон с нас как рукой сняло — открыли стрельбу, а потом уж и немцев увидели. Ну, и остальные тоже, — вставил свое слово Мачихин.
— Кто же это мог быть? — удивился ротный.
— Кто бы ни был, а без него — хана бы нам. Живой останусь, свечечку за него поставлю, — сказал папаша и перекрестился.
Карцев, слушая, мучительно соображал. Мелькнула догадка, что связано это с убитым особистом и с тем парнем, лицо которого показалось ему знакомым, и он сразу спросил:
— А где этот… как его… Егоров, что ли, с которым, помните, командир, мы говорили здесь, в окопах? Как будто он недалеко от вас стоял, повернулся он к папаше и Мачихину.
— Стоял, верно… Только не видали мы его больше, — ответил папаша.
— Понятно теперь…
— Что вам понятно, Костя?
— Это он и особиста убил. Ну и он, наверно, заметил немцев и резанул очередь.
— Из чего резанул-то? — спросил Мачихин.
— Не знаю… Значит, это его я на одной малине в роще видал.
— На малине? Значит, уголовник? — спросил ротный.
Костик кивнул.
Больше говорить об этом Егорове нечего… Папаша о другом начал, о самом главном — придет ли подмога, а если не придет, как выбираться они будут, потому как ясно теперь, что отход неизбежен. Не выдержать им немецкой атаки, тем более патроны уже на исходе. И отходить нужно, конечно, по оврагу, который скроет их от огня…
— Должны же нам помочь, — вырвалось у Жени. — Товарищ командир, скажите должны же?
— Должны, должны, малыш… — успокоил его Карцев, а ротный промолчал, только посмотрел на Женю как-то внимательно, будто что-то вспоминая…
Ему и тогда, когда снял он Комова с обороны и отправил в штабную избу, детское личико Жени показалось знакомым, и теперь вглядевшись как следует, он спросил его по-немецки:
— Haben sie die deutsche Sprache nicht vergessen?
— Nein, — невольно ответил Женя по-немецки, а потом уже оживился. Откуда вы знаете, что я учился немецкому?
— Не у Веры ли Семеновны учились? — улыбнулся ротный.
— У нее! Вы ее знаете?
— Это моя мать, Комов… Наверно, раза два или три я видел вас.
— Бог ты мой! Неужто это правда! Как я рад! Я очень любил Веру Семеновну, она была такая красивая — совсем седые волосы, а лицо молодое. И комнаты у вас были очень красивые, картины на стенах и стулья какие-то резные, и статуэтки. Как я рад! — он протянул к ротному свои ручонки.
— Вот. малыш, какие дела-то, — заулыбался и Костик. — Теперь держи хвост пистолетом — сам ротный тебе старый знакомый.
— Не смейся, Костя, у меня же тут никого… Вот ты, а сейчас…
— Евгений Ильич, — досказал Пригожин.
— Да, да… Вера Семеновна говорила, когда я вечерам занимался: "Вот Женя что-то на работе задержался". Евгений Ильич, я так счастлив, словами и не передать… — даже слезы появились у него на глазах.
Хмыкнул носом и Карцев и, немного подумав, сказал ротному:
— Товарищ командир, а не послать ли нам связного к комбату с донесением, что ежели не пришлет помощь, придется нам отходить?
— Я как раз об этом думал, Карцев. Сейчас напишу записку.
И на планшете нацарапал короткое донесение.
— Держите, Комов. Пробираться будете оврагом…
Комов машинально взял записку, но тут дрожащим голосом попросил:
— Разрешите остаться с вами. Я не хочу уходить, не хочу.
— Это же приказ, малыш… Пойдем, я провожу тебя до оврага, — сказал Костик и взял его за локоть.
— Да, это приказ, Комов… Ну, с Богом… — сказал Пригожий и подтолкнул Комова.
Это "с Богом" странно было услышать на поле боя. Странно, но и очень приятно… То же самое всегда говорила ему мать, отправляя в школу. Женя понимал, что, посылая его в тыл, ротный спасает его, но покидать сейчас и Костика, и ротного ему действительно не хотелось, и он еще какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока Костик не подтолкнул его к ходу сообщения…
— Радуйся, мальчиша, и не переживай. В живых останешься, сообщишь хоть своей училке, если что с ротным нашим случится. Может, он тебя потому и послал.
— Ну, а вы как?
— Мы-то? — усмехнулся Костик. — Авось выкарабкаемся как-нибудь, отпевать нас рановато. Мы с тобой после войны еще в "Форум" сходим, пивка там попьем, музыку перед сеансом послушаем…
— Какое кино, Костик! Что я, маленький, не понимаю, что ли.
— Кино — самое обыкновенное. "Жизнь — это трогательная комбинация", как говорил мой тезка Костя-капитан из фильма "Заключенные". Смотрел? В жизни все может случиться.
Они вышли из траншеи, до оврага оставалось немного, но в рост не пойдешь, пришлось перебежками. Добравшись до оврага, присели. Костик осторожно прижег сигаретку и, скрывая ее огонек полой телогрейки, затянулся.
— Вот перекурим, и пойдешь, малыш… Только осторожней продвигайся, будь начеку.
— Почему? Там меня не видно будет.
— Понимаешь, не дураки же немцы, должны же они предполагать, что к нам подмога может прийти. Неужто не ждут? А самое подходящее место овраг. Понял?,.
Немцы были, конечно, не дураки… Они давно уже расположились наверху по обеим сторонам оврага и ждали русских, недоумевая, почему они не идут. Они замерзли и тихо переругивались, проклиная "иванов", которые по всем правилам должны прислать подкрепление своим, но почему-то не шлют, а бой в деревне уже кончился, русские в их окопах, еще один удар, и они будут выбиты, и тогда им тоже придется отходить по оврагу. Обер-лейтенант, посылая их сюда, поставил две задачи: отбить подкрепление, если оно пойдет, и не выпустить ни одного русского при отходе. Уж больно был он зол на них за то, что каким-то чудом выбили его роту из теплых изб Овсянникова, которое они так надежно обороняли в течение двух месяцев и в котором полагали продержаться до весны, до нового наступления войск на Москву.
Костик докуривал уже сигарету и вот-вот собирался проститься с Комовым, как услышал стрельбу в овраге, выклики своих и немецких команд…
— Ну, малыш, что я говорил? Считай, в сорочке ты родился. Айда назад!
Они побежали к траншеям, а потом, уже в них, расталкивая испуганных стрельбой бойцов и не отвечая на их вопросы, добрались до ротного, который приподнялся из окопа и смотрел в сторону оврага, стараясь разобраться, в чем дело, откуда идет стрельба. Костик, торопясь, выложил ему:
— Немцы ждали нашу подмогу, они в тылу у нас. Разделаются с подкреплением, пойдут на нас, ну, и из деревни на нас нажмут, Короче — амба нам.
— Найдите политрука, — приказал Пригожин, сразу понявший, что теперь-то отход неизбежен, иначе вся рота будет уничтожена или пленена.
— Ну, что? Плохо наше дело? — взволнованно спросил подошедший политрук.
— Да. Пока там, в овраге, идет бой, роте надо отходить.
— Приказа-то нет… — обреченно выдохнул политрук.
— Отсутствие приказа не оправдывает бездействие командира, так, кажется, в уставе. Так вот, приказываю вам обеспечить организованный отход. Берите правее оврага. Если немцы не запустят осветительных ракет, пройдете без потерь. Я остаюсь с несколькими бойцами в прикрытии. И поскорей, пока немцы не начали атаку из деревни. Поняли?
— Да, все ясно, — со вздохом облегчения ответил политрук, однако добавил для приличия: — А ты как, ротный?
— Не беспокойся, как-нибудь выберемся. Иди.
И тут они увидели стоявшего неподалеку Сысоева, который сделал шаг к ним.
— Я, товарищ ротный, со своим взводом без приказа отходить не намерен.
— Не дури, сержант. Себя не жалеешь, людей пожалей, — выдержал Костик.
— Сколько в вашем взводе осталось людей? — спросил ротный.
— Двенадцать штыков.
— Останетесь со мной в прикрытии. А вы, Карцев, отправляйтесь с политруком, мне не нужен сейчас связной.
— Нет уж, командир, этот номер не пройдет. С вами остаюсь, — твердо заявил Костик.
— Спасибо, — просто ответил Пригожий.
Пока рота покидала окопы, бой в овраге еще гремел, а в деревне немцы помалкивали — ждали, видно, конца схватки в овраге. И вот в эти напряженные минуты ожидания неминуемого боя, может, последнего для них, Костик, чтоб разрядить обстановку, решил с Сысоевым побалакать.
— Выходит, сержант, ты и верно герой, — начал он.
— Какой герой? Просто я по правилам воюю, по уставу. Понял? И без приказа отходить не имею права.
— Так по уставу последний приказ выполняется. Ротный наш отдал приказ, должен исполнять, а ты?
— Что я? Приказ на взятие деревни нам комбат отдавал. Мы ее взяли, выбили гадов, а теперь обратно отдавать?
— Уже отдали…
— Плохо дрались, значит. И отвечать за это будем.
— Дрались мы не плохо, но силенок не хватило… Ладно, сержант, ты скажи мне, почему особист знал тебя по фамилии и сразу вызвал?
— Память у него на фамилии хорошая, вот и вызвал.
— Ты мне мозги не дури. Давай по правде — работаешь на него?
— Еще чего? Он меня еще на формировании вызвал, поскольку я в Монголии воевал, ну и награда у меня… Разговор там сам знаешь какой — знаем, что вы боец сознательный, верим вам, на вашу помощь надеемся… Что мне отвечать? Надейтесь, говорю, в бою не подведу… А он: вы мне зубы не заговаривайте… Тут подошел к нему кто-то, он и отпустил меня — идите пока, потом поговорим, ну а потом не вышло. Вот так… Ты меня "героем" не дразни, сам-то почему остался? Тоже геройствуешь? Посылал же тебя ротный.
