Завидов пришел в окоп на рассвете, усталый, пропахший дымом. Девушки-телефонистки (они ночевали рядом с Ритой) потеснились, уступая ему место рядом с ней. Лейтенант принес плащ-палатку, набросил Рите на плечи — к утру похолодало — и молча опустился рядом. Его появление развеяло остатки дремоты, и прежний вопрос, что он хочет узнать у нее, навязчиво завертелся в голове. Она ждала, когда он продолжит начатый разговор, и боялась, что даже по намекам девушки могут разгадать ее семейную тайну, которую она даже во сне хранила от них: отец и брат часто снились ей.
Да, время и место для разговора самые неподходящие, а днем снова начнется катавасия: попытка пробиться к парому, бомбежки, стрельбы, прятанье в окопы, и кто знает, удастся ли еще встретиться с ним. Надо поговорить, обиняками, намеками выяснить, что ему известно о брате и с каким намерением полетел с ним Петровский.
Завидов сидел, откинув голову к стенке окопа, и то ли дремал, то ли, как и она, о чем-то думал.
— Как там наши? — спросила она. — Не сильно пострадали?
Он открыл глаза, непонимающе посмотрел на нее — спал, — и она пожалела, что разбудила его: он весь день и всю ночь не сомкнул глаз, оберегал их от диверсантов и шпионов, которые могли натворить черт-те что, — потом ободряюще улыбнулся.
— Спи. Все хорошо. — И моментально уснул.
«Поговорю позже, когда проснется, — успокоила она себя. — Приглашу к нашей машине, и по пути поговорим».
Небо на востоке заалело, и на берегу несколько поутихло; лишь у самого парома, где не прекращалась борьба за внеочередную переправу, слышалась перебранка, крепкие мужские словечки.
Еще издали Рита увидела сержанта, который накануне увел Завидова. Он тоже шел к окопу, где оперуполномоченный облюбовал для девушек приют. Только шел он не так, как она, с прохладцей, а торопливо, решительно. Нетрудно было догадаться: за лейтенантом.
Завидов поднял голову из окопа — видно, заслышав шаги (спал он с поразительной чуткостью) — и, опершись о бруствер, легко выпрыгнул наружу.
— Товарищ лейтенант, прилетел замкомдив подполковник Лебедь, вас требует, — козырнув, доложил сержант.
Завидов застегнул ворот гимнастерки, расправил под ремнем спереди складки. Посмотрел в окоп. Не найдя там Риты, обернулся. Их взгляды встретились. Она прочитала в его глазах сожаление. Он поднял руку, приветствуя ее, и попросил:
— Захватите потом плащ-палатку. — И быстро зашагал к колонне.
Рита проводила его взглядом, постояла немного и, забрав плащ-палатку, неторопливо побрела к своей машине.
Их колонна стояла на прежнем месте. Недалеко от машины, на которой ехала Рита, высокий рыжий подполковник расспрашивал о чем-то Завидова и начальника колонны капитана Терещенко. Затем Терещенко отдал какое-то распоряжение сержанту, и минуты через три к командирам подошли десять бойцов с автоматами. Терещенко построил их в колонну по два и повел за подполковником в сторону парома.
Минут через пятнадцать Рита поняла, зачем капитан и подполковник увели бойцов: перед колонной БАО дорога была расчищена, и машины одна за другой двинулись к переправе.
У причала возвышалась массивная фигура подполковника Лебедя. Он зычным голосом подавал команды через мегафон, и, к удивлению многих, его команды четко выполнялись: полки, батальоны, роты выстроились в отдельные колонны. На паром грузились лишь орудия. Некоторые из них, опять же по команде Лебедя, занимали позиции на правом и левом берегах для усиления прикрытия от нападения с воздуха. Майор, руководивший переправой вчера и не сумевший навести порядок, стоял невдалеке, безучастный, обиженный. Но вскоре, видно, здравый смысл взял верх, и майор, подойдя к подполковнику, стал подсказывать, где и кто еще нарушает порядок. Лебедь удовлетворенно кивал и тут же зычно командовал в мегафон; если не помогало и это, к нарушителям порядка отправлялся капитан Терещенко в сопровождении двух автоматчиков.
Как только завершилась переправа артиллерии, Лебедь энергично махнул танкисту, стоявшему на подножке бензовоза. Тот юркнул в кабину, и колонна, состоявшая из бензомаслозаправщиков, спустилась к настилу, с которого шла погрузка на паром, А за ними придвинулись и стали на очередь машины БАО. Справа из толпы собравшихся бойцов и командиров раздались было возмущенные голоса, но усиленный мегафоном бас Лебедя оборвал их:
— Данной мне властью предупреждаю: тот, кто попытается взять нахрапом, будет вносить дезорганизацию, переправится в последнюю очередь. Если я не сочту нужным применить более строгие меры.
Гвалт затих.
На паром въехали очередные бензовозы, и он отчалил, поднимая мутные буруны.
Рита стояла в кузове, притиснутая к кабине: в машину набилось столько бойцов, что трудно было дышать. Все стремилисъ побыстрее попасть на левый берег, подальше от опасности, — вот-вот снова пожалуют бомбардировщики.
К счастью, немецкая авиация пока не появлялась: то ли считала дело сделанным, то ли у нее были другие, более важные задачи.
Батальон аэродромного обслуживания закончил переправу в полдень. Когда последний грузовик въехал на паром, Лебедь приказал майору:
— Командуйте. Мне отлучиться надо.
— Да нет уж, — заупрямился было комендант переправы, — коли отстранили…
— Прекратите, майор, — рявкнул Лебедь. — Выполняйте приказ. — Сунул ему в руки мегафон и, спрыгнув с помоста, зашагал от реки.
На левом берегу капитан Терещенко собрал всех водителей машин БАО на инструктаж, объяснил порядок и маршрут следования, и колонна двинулась дальше.
Лейтенант Завидов сел в кузов рядом с Ритой, где остался прежний экипаж — четыре девушки и шестеро солдат. Колонна отъехала на километр, когда их нагнал Ут-2 Лебедя. Замкомдив пролетел на юго-восток. А спустя еще немного в небе появились «юнкерсы». Рита насчитала десять бомбовозов. И там, где полчаса назад люди, уверовав в свою счастливую звезду, с надеждой и тревогой ожидали паром, заполыхал огонь. Ввысь взметнулись клубы дыма, земли, пыли.
Самолеты делали круги, заходили с юго-востока, и Терещенко дал команду увеличить скорость: бомбардировщики разворачивались как раз над колонной БАО и не исключалась возможность, что станут бомбить и ее. Но фашистским летчикам, видно, не хотелось целиться в одиночные машины, когда у переправы их было скопление и куда бомбу ни брось — все равно попадет в цель.
На этот раз, несмотря на то что самолетов было больше, зенитчики вели огонь более слаженно и метко. Уже на втором заходе задымил «юнкерс» и со снижением потянул на запад. Потом на развороте, почти над самой колонной, вспыхнул второй: то ли его подбили раньше, то ли осколок зенитного снаряда достал его здесь. Рита наблюдала, как быстро разгорается пламя. Бомбардировщик накренился, и из него выпрыгнули два человека. Один почти сразу раскрыл парашют, второй пролетел метров сто пятьдесят, чтобы не попасть под обломки самолета, но перестарался — едва купол начал наполняться воздухом, летчик столкнулся с землей.
Завидов постучал по кабине и приказал шоферу свернуть к обочине дороги, остановиться.
— Вы и вы — со мной, — указал он на двух бойцов с карабинами, а еще двух послал к погибшему, наказав тщательно его обыскать и забрать все, что при нем.
Второго парашютиста несло вдоль дороги на юго-восток. Рита прикинула: опустится не далее полукилометра от них — и, не давая себе отчета, спрыгнула за Завидовым.
— А вы куда? — обернулся лейтенант.
— С вами, — ответила она.
Завидов лишь долю секунды думал, что ей ответить. Рите даже показалось, что он обрадовался ее решению, но он жестом руки велел ей остановиться.
— Не надо. Летчик вооружен.
Она и сама это знала. Но о том, что фашист, находясь у нас в тылу, окруженный столькими людьми, вздумает отстреливаться, она и мысли не допускала.
Рита бежала за Завидовым и солдатами по пшенице, больно стегавшей по голым коленям и рукам, не спуская глаз со снижающегося парашютиста. Он тоже видел их, тянул стропы, чтобы ускорить скольжение, на что-то надеясь.
А пшеница выросла высокая, чуть ли не в рост человека, с длинным тяжелым колосом, и Рите было жаль топтать ее, хотя понимала, что убрать урожай вряд ли удастся.
Парашютист упал метрах в двухстах. Отстегнул купол — белое полотнище хорошо было видно издали, — и то ли залег, то ли ползком решил уйти от них. Завидов приказал одному бойцу взять правее, второму левее, а Рите дал знак остановиться.
Она послушалась, постояла, пока они удалились метров на сто, и неторопливо и осторожно двинулась следом. Завидов и бойцы, разомкнувшись метров на тридцать, держали направление на парашют. Когда до купола осталось метров сорок, лейтенант крикнул:
— Хенде хох! Сдавайся!
Немец не поднялся и не отозвался.
