В эту минуту в широком отверстии рукава показалась нефть. Она выплеснулась тонкой желтой струей, а потом хлынула черным столбом, переливаясь радужными бликами. Над Адуном загрохотали аплодисменты.
Зятьков отделился от толпы, снял фуражку и со склянкой в руках приблизился к цистерне. Трясущейся рукой он подставил ее под струю нефти. Склянка наполнилась. Зятьков обтер ее фуражкой, поцеловал и подал Писареву.
— Наш подарок товарищу Сталину. Просим отправить самолетом.
— Сами повезете, товарищ Зятьков. Вместе с товарищем Умарой и товарищем Батмановым вручите этот замечательный подарок вождю, — ответил Писарев.
Опять загрохотали аплодисменты, каких еще не приходилось слышать Адуну и старухе-тайге.
А нефть продолжала низвергаться в цистерну; теперь ее уже нельзя было остановить. Целое море нефти сверкало и переливалось перед глазами строителей и жителей Новинска. И вот уже рабочие приготовились переключать черный поток в другую цистерну...
Беридзе замолчал и обвел всех взглядом. Зятьков утирал глаза, не тая слезы. Все были взволнованы. За стенами барака продолжал выть и грохотать буран. Умара Магомет легко спрыгнул с верхних нар, подбежал к Беридзе и схватил его за руку:
— Молодец, правильно все сказал. Так будет!..
Алексей укладывал вещи в небольшой чемоданчик, когда к нему пришел Либерман.
— Мне поручено снарядить тебя в дорогу, — деловито заявил он. — Я сосчитал, что полагается тебе выдать по нормам, но меня высмеяли: получилось жидковато.
— На большее я не имею права и не претендую!
— Маменька родная, дай мне договорить! Батманов, Залкинд и Беридзе уступили тебе свои месячные продовольственные пайки. Я их присоединил к твоему, и в сумме составилось порядочно. Ты летишь, и посему я отовариваю все в консервированном виде. Не возражаешь? Даю тебе сало, сгущенное молоко, консервы, копчености. Маменька родная, мне, ничего для тебя не жалко, ты хороший парень! Да и не каждый день от нас ездят в Москву с докладами.
— Вот что... Мне ничего не надо, кроме продуктов на дорогу, — сказал Алексей, растроганный заботой товарищей. — Три-четыре дня, и я в Москве. А пайки Батманова, Залкинда и Беридзе верни им назад. Благодарен от души, но обойдусь...
Либерман посмотрел на него с сожалением:
— Подумайте, какой самоотверженный товарищ! Отец с матерью у тебя есть? Ты подумал, какую зиму они пережили? Слышал я, что и жена у тебя имеется. Приедешь к ним с пустыми руками, станешь объедать их? Нет уж, не позволим компрометировать нашу славную организацию. Для жены даю подарок: довоенного образца роскошный шоколадный набор! У меня есть на складе несколько пар хороших туфель, но ты, конечно, не знаешь номера ее обуви. Ведь не знаешь?
— Не знаю! — засмеялся Алексей.
И его пронзило вдруг ощущение радости: скоро, совсем скоро он увидит Зину, будет говорить с ней, целовать ее!
— Ты в таком возрасте, когда смотрят на лица женщин и совершенно напрасно не обращают внимания на их ноги, — бубнил Либерман.
Пока он разглагольствовал, а Ковшов, не слушая его, укладывался, продавец из магазина принес продукты и подарки.
— Куда столько! Это же грабеж средь бела дня! — ужаснулся Алексей.
— Маменька родная, какой тяжелый человек! — поморщился Либерман и решительно оттеснил Алексея от его чемодана.
Он был доволен, что Ковшова вызвали к начальнику строительства.
— Иди, иди, не оглядывайся, — выпроваживал он его. — Я ведь в прошлом был и коммивояжером, приобрел кое-какой опыт по чемоданным делам.
Батманов встретил Алексея приветливо, усадил на диван и сел рядом с ним.
— Не тушуйся перед москвичами, — заботливо наставлял он, положив руку на плечо инженера. — Но и не заносись. Будь самим собой, не приукрашивай, наша правда хороша и в натуральном виде. Думай не о себе, а о строительстве: нельзя дать его в обиду, нельзя позволить умалить его труды, если часом будут попытки такого рода. При нападении защищайся, однако не петушись без толку. Прояви, словом, подлинное достоинство, как и подобает представителю достойного коллектива. Проси то, в чем нуждаемся, но скромно, без глупой жадности. Что смогут — сами дадут, торговаться не будут. В Рубежанске сделаешь остановку на день: Дудин и Писарев хотят тебя видеть. Вероятно, что-нибудь посоветуют.
Батманов не мог скрыть своего беспокойства и необычного для него волнения. Алексей, жадно слушавший его, не мог понять, вызвано ли это опасениями за него или начальник строительства расстроен чем-то.
— Наверняка придется делать доклад в главке — это они здорово обычно обставляют! Аудитория солидная и большая. Хорошенько подготовься. Главное, не плавай, как мореход. Будь краток, точен, тверд. Не усложняй, но и не упрощай. Просто расскажи о сложности нашего дела. Высоких нот не бери — сорвешь голос. — Василий Максимович засмеялся. — Меня в молодости один старший товарищ так наставлял, когда я готовился к первому серьезному докладу: «Не залезай, Вася, высоко, а то при всей публике стыдно будет сползать на брюхе».
Он помолчал, словно оценивая Алексея.
— Важно иметь в виду еще вот что... Очень важно... — продолжал Батманов. — Мы твердо знаем, что пустим нефть в срок. Времени до конца осталось мало. И мы уже сейчас думаем о будущем, хотим знать, что будем делать дальше, хотим заранее готовиться к новому делу. Ты порешительнее заяви от имени всех нас: не надо разрушать наш коллектив, растасовывать его. Он крепко сколочен. Выгоднее на ходу переключить его на другую стройку, желательно такую, что побольше и потруднее. Если нас сохранить, мы на новом месте будем строить лучше и быстрее, кое-чему научились. Скажи, второй такой же нефтепровод построим уже не за год, а месяцев за девять. Понял меня, друг Алеша?
Батманов потер лоб:
— Что-то я хотел тебе дать на дорогу?
— Спасибо, Либерман меня оснащает, как в экспедицию на Северный полюс. Даже неудобно.
— Правильно, бери все и не отказывайся, пригодится. — Василий Максимович порывисто поднялся: — Вспомнил! Бумажка одна хранится у меня. Теперь можно дать ей ход.
Батманов достал из сейфа поданный Алексеем восемь месяцев назад рапорт с требованием отправить его на фронт, под Москву. Пробежав его смеющимися глазами, Батманов написал на рапорте резолюцию: «Разрешаю выехать в Москву», и протянул бумагу Алексею:
— Просился в Москву? Можешь ехать!
Алексей хотел было порвать рапорт, но, подумав, аккуратно свернул лист вчетверо и спрятал его в карман. Тут пора бы ему попрощаться и идти, но Алексей чувствовал, что Батманов еще что-то хочет сказать. Василий Максимович молчал. Алексей вопросительно посмотрел на него и протянул руку:
— До свидания, Василий Максимович. Постараюсь не ударить в грязь лицом.
Батманов не отпускал его руки. Наконец спросил:
— Как ты отнесешься к моей товарищеской просьбе? Личное поручение...
Это было неожиданно, Алексей не сразу ответил:
— Все сделаю, Василий Максимович.
— Мне никак не удается наладить связь с Анной Ивановной. Лучше всего поговорить бы по телефону. Отсюда это невозможно, сам знаешь. А из Москвы, я слышал, удается связываться с Кавказом. Трудно, очень трудно, но возможно. Попытайся. Я тебе написал, через кого можно попытаться. Записал, как ее искать. — Батманов вздохнул. — Другой вариант, совсем хороший. Надо только согласив начальства в Москве: слетать на Кавказ, поговорить лично. За два дня можно обернуться. Видишь, если бы я сам попал в Москву, я бы добился...
— И я добьюсь! — быстро сказал Алексей.
Батманов стиснул руку Ковшова, сунул ему записку и отошел к окну.
— Передай ей... Мучаюсь я, жду ее. Может быть, она сумеет приехать. Хоть на месяц пусть приедет. Расскажи, что думаешь обо мне, что знаешь. Скажи про Генку Панкова, что я усыновил его — это главное. Очень надо бы встретиться втроем!..
Взволнованный просьбой и силой тоски, с какой она была высказана, Алексей невольно шагнул к Батманову. Василий Максимович, не оборачиваясь от окна, предостерегающе поднял руку:
— Ступай, Алексей... Ни пуха тебе, ни пера. Полной удачи...
На пороге Алексей все-таки обернулся и решительно сказал:
— Она приедет со мной, Василий Максимович!
До конца дня Ковшов прощался с товарищами, принимая поручения в Москву. Их набиралось немало. Муза Филипповна просила съездить на дачу и написала памятку, что там нужно посмотреть. Кобзев передал посылочку брату. Либерман вручил письмо жены — переправить из Москвы в Ленинград. Гречкин наказывал купить игрушек для ребят, дал целый список. Таня хотела, чтобы он привез подарок для ее бородача, по своему вкусу.
Алексей хватился Жени и не нашел ее. Оказалось, она с утра уехала на четвертый участок. Он так огорчился, что готов был вернуть девушку. Очевидно, она скрылась намеренно.
