— Глянь на себя, жирный. Сплошное сало. Ни единого мускула. Господи, у тебя на спине больше волос, чем у меня на голове. Тебе нужен колючий ошейник и разрешение на выгул. Что это, блин, с тобой, как вообще ты собираешься биться со мной в этом жалком тельце? Ты медленней улитки и ленивее далматинца. Слышал, тебе надо неделю лежать в постели и набираться энергии, чтобы только спустить в розовые трусики твоей тёлки. Что скажешь, толстый?
Я пихаю его, и он падает, наступив себе на шнурок. Когда он поднимается, я плюю ему в глаза.
— Слушай, подлец, из большого ЭР ты сейчас станешь полным ничтожеством.
Он становится на весы, и я спускаю спортивные трусы и пускаю жёлтую струю на его новенькие белые балетные туфли.
— Нелегко будет тебе сегодня прыгать, гомик…
Я опять толкаю его, и он заваливается на бок, смотрит на меня жалобно и плачет.
— Вставай, бессловесный дурень, ты что-то сегодня как Смоляное Чучелко. Вымолви словечко, сынок, скажи что-нибудь типа «Привет!» или «С Новым годом!»
Мистер Рак хрипит и кашляет, прочищая горло и стоя на одном колене, потом поднимается на ноги и отводит взгляд в сторону.
Ну ладно, парень, пришло время драться.
Звучит гонг. Первый раунд. Сейчас я вздую этого маленького говнюка.
Я гарцую и коршуном вьюсь вокруг него, играю бицепсами, потом сближаюсь и начинаю молотить кулаками. Для начала сажаю ему фонари под глазами, потом мы тузим друг друга, я опрокидываю его на канаты и со всего размаху бью правой. Он стекает на пол.
Толпа беснуется. Ослепительно горят софиты. Я обхожу ринг с высоко поднятыми руками. «Да, это я крутой, я…»
Мистер Рак ползает по рингу словно ковбой с шестью свинцовыми сливами в потрохах. Он поднимает голову, и я вижу, что его лицо пошло в крапинку, как у прокажённого. Ну и ну. Я ставлю ногу ему на плешь и оглядываю толпу, играя роль до конца.
— Испортить ему день, а?
Толпа одобрительно ревёт — это песня для моего слуха.
Я тихонько обращаюсь к мистеру Раку.
— Слушай, что они кричат. Никто не ставит на тебя, чудовище!
Я вдавливаю его голову в пол и прыгаю на нём, перемалывая его кости в студень. Потом мне приходит в голову мысль стать Брюсом Ли, и я начинаю ногами рвать его на части, бью его по роже, пока он не начинает плеваться зубами и кровью.
Это похоже на описанный Хемингуэем испанский бой быков, вид крови возбуждает людей, и они скандируют «УБЕЙ! УБЕЙ! УБЕЙ!»
Сладчайшая музыка, я в упоении. Вдруг из толпы на костылях ковыляет Ицхак Перлман, садится подле ринга и на скрипке исполняет «Рождённый в США».
Народ дуреет.
Боже мой, это лучше войны! О нет, мистер Рак опять от меня уползает. Я-то думал, что он уже сдох. А я-то думал, что пришиб его. Наверное, он как Вьет Конг: его надо порвать на мелкие кусочки, а то оживёт.
Ну что ж, пора доставать меч и исполнить coup de gras. Я ставлю Рака в углу ринга, его безвольные руки забрасываю на канаты, чтоб не свалился, и колочу справа и слева. Я луплю его под дых, он воет и медленно сползает на пол: хлещет кровь, глаза закрыты, он хватается за свои крошечные яйца и слышит, как птички чирикают для него похоронный марш. Так он и остаётся лежать мокрой, неподвижной макарониной.
— …Девять, десять, аут! — говорит рефери и поднимает мою руку.
— Ты слышишь, маленький сыкун? — шепчу я мистеру Раку. — Я разбил тебя в пух и прах, честно и справедливо надрал тебе жопу, так что didi mau — отвали от моей, бля, жизни и больше не появляйся, иначе будет тебе ещё хуже, гораздо хуже. И знаешь что, мистер Рак, мне будет тебя не хватать. Не на ком будет оторваться. Но я скажу тебе, что я намерен сделать…
— Я сделаю пару запонок из твоих зубов в качестве военного сувенира — в память о тебе. Как считаешь? Эй, я тебе говорю, ты слышишь меня, придурок? А чёрт, да ты не слышишь: глазки закатил, глух как пробка…
— Я достану тебя, Брекк… — шепчет он.
— Что? Говори громче! Ори в две глотки. Я тебя не слышу.
— Я вернусь… — мычит он.
— Не тебе вести такие речи. Это слова Арнольда Шварценеггера, мелочь ты пузатая…
Я поднимаю его на ноги, приваливаю к канатам и бью что есть мочи. Бью так, что его глаза выскакивают из орбит и шариками от подшипника катаются по рингу.
Толпа ревёт опять.
— Так тебе и надо, мудак! Будешь знать, как наезжать на меня!
*****
Но может настать момент, когда потребуется вырезать мой мочевой пузырь, и если так случится — что ж, это будет радикальное лечение: нельзя иметь опухоль мочевого пузыря, если отсутствует сам пузырь. Это значит, нужно будет пройти цистэктомию и до конца своих дней таскать на себе пластиковый пакет, но — чёрт побери — не так уж это худо.
В последних числах января 1991-го года меня осмотрел уролог и объявил, что рака нет. Это означало не выздоровление, а только то, что за мной осталась победа в этом раунде.
Выиграв поединок с опухолью, я стал искать работу. Я планировал ненадолго вернуться к журналистике, прежде чем решить, чем же заниматься в дальнейшем. Но работа для журналиста попадалась реже, чем в западной Канаде попадаются зубы динозавров. Война в заливе кончилась, углублялся кризис. Дни необузданной алчности, лёгких кредитов, безответственных трат, крупных долгов и беспрецедентных личных банкротств — облюбованная яппи идеология потребления, которой характеризовались 80-ые годы — подошли к концу.
В 90-ых Америка сжалась под железной пятой экономического спада, превратившего промышленность в руины и заставившего бизнес мельчать и экономить. Люди склонялись к нехитрому, более незамысловатому образу жизни, при котором меньшее значение придаётся деньгам и вычурному меркантилизму и большее внимание уделяется здоровью, семье, умеренности, душевному равновесию и традиционным ценностям.
Времена снова менялись.
Не сумев найти работу по призванию, я тоже решил адаптироваться к 90-ым и переключиться на другой род занятий.
Я был журналистом почти всю свою взрослую жизнь. Теперь же я записался на курсы подготовки инструкторов по навыкам самостоятельности в Центр подготовки Северо-Шесуапского округа и стал обладателем членского билета Общества инструкторов по навыкам самостоятельности провинции Альберта.
Тем летом я снова стал слышать орудия войны из далёкого прошлого, они бухали в моём мозгу день и ночь. Многие годы я страдал депрессией и старался победить её самостоятельно. Но борьба окончилась неудачно и на этот раз депрессия просто пожирала меня. Я чувствовал себя так, словно тащил на спине камень в 500 фунтов. Поэтому я пошёл к врачу. Он подтвердил, что у меня все клинические показания депрессия и что я, по всей видимости, страдаю ей уже много лет, и назначил мне новое чудесное лекарство — прозак. Всего два месяца — а какие поразительные результаты! Лекарство действовало замечательно. Если с рецепторами в моей голове были нелады, прозак всё исправил. Я принимал его год, потом перестал, но и потом чувствовал себя хорошо.
Впервые я почувствовал, что наконец-то вернулся из Вьетнама, что депрессия свалилась с моей спины. Стелацин и парнат просто затушёвывали проблему и кое-как позволяли мне функционировать, но это новое лекарство лично для меня явилось истинно чудодейственным средством.
Летом 92-го я недолго работал консультантом-наркологом в «Карибу Френдшип Сосайети» в Вильямс-Лейке — это была практика в навыках самостоятельности.
Потом я работал разнорабочим в интернате для душевнобольных.
Всё шло прекрасно, пока осенью 93-го я не отправился на ежегодный медосмотр в местный городок Квеснел. И уролог сообщил мне, что мистер Рак сдержал своё слово и опять пришёл ко мне. И добавил, что у меня в мочевом пузыре целый лес из опухолей. Началась новая серия сеансов химиотерапии, но большого оптимизма в её пользе уже не было.
В январе 94-го мне сделали биопсию, чтобы определить, пошла ли химиотерапия на пользу. Не пошла. И у меня уже не оставалось ни времени, ни выбора. Опухоль стала более агрессивной и вот-вот должна была прорвать стенку мочевого пузыря. Если так дальше пойдёт, заявил доктор, опухоль поразит лимфатические узлы, и тогда никто уже ничем помочь не сможет. Жизнь моя была поставлена на карту, и мне необходимо было хирургическое вмешательство — и как можно скорее.
Я поехал в Ванкувер, в ту больницу и то урологическое отделение, где мне уже делали две операции четырьмя годами ранее.
Ирония судьбы порою горька донельзя. Мне назначили операцию на 14-ое феврала — в Валентинов день, день любви. И в этом международный день любви под скальпелем хирурга я стал импотентом. Хирург — доктор Джеми Райт — вынул из меня мочевой пузырь. Рак перекинулся также и на мою простату — такая в точности болезнь скосила рокера Фрэнка Заппу в 93-ем году. Во Вьетнаме мы любили слушать Фрэнка Заппу и группу «Мазерс ов инвеншн».
