- Писал.
- Кому?
- В область пока.
- Ну и что?
- Отказали.
- Не может этого быть. До него, наверное, не дошло.
- Как хочешь, так и думай.
- Эх, черт побери! Да как же это?
- Не знаю.
Павел, подержав в ладонях медузу, выбросил ее в море.
- Вот видишь, - обратился он к Михаилу Викторовичу, показывая руки.
- Что?
- Покажи свои ладони.
- Ну?
- Видишь, подержал ты совсем немного в руках медузу, и они уже покраснели. Почему? Медузы испускают яд. И обжигают. А на вид красивый безобидный зонтик. Бери, любуйся. Есть и у нас еще такие медузы. Сверху - розовенькие, синенькие, беленькие, а обжигают, и здорово, больно.
- Ну, это ты уж слишком, Павел, - возразил Михаил Викторович. - Разберутся, кто прав, кто виноват.
- Ты генерал?
- Да, в отставке.
- Тоже, значит, не у дел?
- Почему? Я не обижаюсь. Свое сделал. Теперь литературой занимаюсь.
- То-то и оно. Литературой. А мог бы ведь еще командовать. Командуют же твои одногодки. Миланин сидит в каком-то кресле?
- Сидит. Тот другой человек.
- Какой это «другой»?
- Как тебе сказать? Смирненький, что ли. Ну будет, пошли.
- Пойдем ко мне, - сказал Павел, вставая. - Переночуешь.
- Я не против.
Решили передохнуть в летнем кафе. Присели в плетеные кресла. Михаил Викторович заказал мороженое. Павел предложил по стопке коньяку. Курносов отказался.
- Не пьешь? - спросил Павел.
- Нет, понемногу употребляю. Но сейчас не хочу.
- Тогда я выпью.
- Не надо.
- Ладно, пусть будет по-твоему, - сдался Павел.
Поели мороженое. Освежились. Стадо даже легче дышать.
Михаил Викторович вынул бумажник, чтобы расплатиться, и из него будто нечаянно выпала фотокарточка. С нее на Павла взглянули знакомые глаза.
- Стой, стой! ~ Мальцев взял карточку. - Как она к тебе попала?!
- А почему она не может ко мне попасть? - удивился Курносов, пряча в бумажник снимок.
- Да это же…
- Валентина Кочеткова.
- А эта…
- Девчушка-то?
- Слушай. Я не понимаю.
- Что же тут непонятного?
- Миша, да это же моя… дочь… Леночка!
- Что? - деланно вытаращил глаза Курносов.
- Твоя дочь?
- Конечно, Леночка моя… Глазастая.
- Что за наваждение. Не может быть!
- Она, она. Видишь, как две капля похожа.
Михаил Викторович рассмеялся:
- Да, конечно же, Павел, это твоя Леночка. Как две капли воды - отец.
- Она, Викторович, она.
- Мне Валя прислала. Валя - моя племянница. Ты же знаешь, она работает здесь, на аэродроме. И о тебе она писала.
- Валя - твоя племянница?
- Ты думаешь, у меня не может быть таких симпатичных племянниц?
- Миша!
- Ого, забрало, знать, пилота.
- Миша! Пошли без оглядки…
Павел взял Курносова за руку и потащил к выходу.
- Постой, постой же, дай рассчитаться.
- Потом. Шурочка! - крикнул Павел официантке. - Мы рассчитаемся завтра. Нам некогда, Шурочка! Гуд бай! - созорничал Павел, и Шурочка улыбнулась им вслед.
Михаил Викторович Курносов, с которым Павел провел в Евпатории несколько дней, предложил Мальцеву поехать с ним в Москву. Павел согласился. Заодно и Валю прихватили с Леночкой. Павел не был в столице уже несколько лет, да и Валя - племянница Михаила Викторовича - соскучилась по дому, по матери - она жила в небольшой скромненькой комнатке на Большой Якиманке.
- Хитрец этот Миша, - вспоминал как-то Павел. - Привез домой, познакомил с женой, тетей Машей, и сынишкой Володькой, усадил всех за большой стол и говорит: «Вот что, друзья, давайте возьмем шефство нал Павлом и покажем ему нашу столицу. А гидом Валя будет - она самая проворная. Бабушка Маша с Леночкой посидит. Ей не привыкать нянчиться».
Как- то вся семья была в сборе -сидели за столом, ужинали, и Михаил Викторович незаметно завел разговор о том, как хорошо быть вот так, в кругу родных и близких, или всем вместе выехать за город, сходить в театр. Не то что холостяцкая бобылья жизнь. Осточертела она на фронте. Говорил, а сам искоса посматривал то на Павла, то на Валю.
Павел, конечно, догадался, куда клонит Михаил, а Валя вдруг покраснела, расцвела.
- Что ж ты краснеешь, Валюша, о тебе ли речь?
- Да будет вам, дядя Миша! - совсем смутилась Валя.
- Давайте, давайте, Михаил Викторович, - засмеялся Павел, - ставьте точку над «и».
- А что, и поставлю. Чего вам волынку тянуть? Валя и в доме хозяйка, и на люди не стыдно с нею выйти. Да и Леночка к ней привыкла уже. Что же касается жилья, то с милым и в шалаше рай. Как мы с Машей бывало? Дальний Восток? Даешь. Север? Пожалуйста. Всего хватили. А у вас в Евпатории крыша, да и в Москве, на Якиманке примут…
Так и поженил «дядя Миша» Павла и Валю, помог прописаться в Москве. Хорошая, дружная семья получилась. Валя устроилась работать в детский сад. Павел часами просиживал за воспоминаниями. Читал Вале. Та говорит, что неплохо выходит, А потом совсем хорошо пошли дела: книжка вышла, над второй корпит. Словом, встал человек на ноги, твердо встал…
В морозный ноябрьский день Павел Мальцев был вызван в большое здание с колоннами, что стоит на одной из главных улиц столицы. Принял его довольно полный, добродушный мужчина в штатском, назвавший себя Степаном Ивановичем. Усадил в кресло, расспросил о житье. Потом сказал:
- Товарищ Мальцев, несколько месяцев назад создана специальная комиссия, которая проверяет архив. Натолкнулись и на ваше дело. В нем хранятся ваша жалоба, коллективное письмо ваших товарищей по службе, а также письмо подполковника Соловьева. («О, значит, и Шплинт написал!» - пронеслось в голове Павла.) Разобрались детально во всем. Были на месте, в воинской части. Беседовали с коммунистами, в том числе и с товарищем Бортовым.
- С Иваном Сидоровичем?! - вырвалось у Павла.
- Да, с Иваном Сидоровичем. Он теперь начальник политотдела… Ну вот, разобрались детально и нашли, что обвинили вас напрасно.
- Так и должно быть, - выдохнул Павел. На его худощавом лице вдруг выступили красные пятна, лоб покрылся испариной. - Так и должно быть, - тихо повторил он и, через силу привстав, потянулся к графину с водой.
- Садитесь и не волнуйтесь, пожалуйста. - Степан Иванович налил в стакан воды, подал Павлу.
- Да как тут не волноваться, как?! - Павел дрожащими руками поднес стакан к губам, зубы выбивали мелкую дробь о стекло. Отпил несколько глотков, пришел в себя.
- Вот ваша Звезда Героя. Носите с достоинством, Павел Сергеевич, вы ее заслужили.
Павел встал, посмотрел на крупные руки Степана Ивановича, протянувшие Золотую Звездочку, и глаза его повлажнели.
- Вы извините, что так получается. Да я и… не стыжусь.
- Ну что вы, Павел Сергеевич… До свидания. Желаю счастья.
- Спасибо, Степан Иванович.
Павел попрощался и зашагал было к выходу. Потом обернулся:
- Да! А вы не знаете случайно, где этот… как его, Загубисало?
Степан Иванович на миг задумался.
- Интересует? Конечно, знаю. Пришлось с ним повозиться. Теперь он, сам понимаете, не у дел. Да и Федорович в запасе.
- Как это правильно!
Стоит Павел Мальцев на набережной. Ложатся снежинки на его разгоряченное лицо. Он думает о пережитом.
- Паша, - раздался у него за спиной голос Вали. - Что ж ты так долго? Пойдем. Тебя ждут.
- А-а, это ты, Валюша! Ну поздравь, дорогая, поздравь. - Павел шагнул навстречу, припал к ее плечу.
- Дай, я хоть одним глазком на нее взгляну, - попросила Валя. - Твоя? - кивнула она на Золотую Звезду.
- Моя. По пятнышку на одном из лучиков узнал.
- Ну пойдем, Паша, - Валя взяла его под руку.
- Ты, говоришь, там ждут? - спросил Павел. - Кто же?
- Все ждут, Паша. Дядя Миша, тетя Маша, Леночка…
- Мы мигом, - вдруг заторопился Павел, тверже ставя на обледеневший тротуар костыль.
- А еще, Паша, ждет тебя… знаешь кто?
Павел остановился.
- Неужели Бортов?
- Он, Павлик, он. А Дима Соловьев телеграмму прислал. Поздравляет, оказывается, ему сообщили…
- Вот так Шплинт! И тут успел.
Впереди показалась станция метро.
Москва - хутор Должик
РассказВ один из майских дней мы с Алексеем Ивановичем отправились на прогулку в горы. День был теплый, солнечный. После обильных дождей буйно цвели каштаны. На склонах гор, где петляла еле заметная тропа, зеленели сочные луга, повсюду, словно бабочки-капустницы, виднелись белоснежные зонтики ромашек. Внизу, под обрывом, бурлил ручей - желтоватый, торопливый бежал куда-то вдаль, резвился на перекатах, пенился и злился, когда на пути встречались большие щербатые валуны.
- Красота-то какая! - сказал Алексей Иванович, когда мы поднялись на вершину холма. - Дух захватывает. - Он снял широкополую соломенную шляпу, подставил солнцу голову. - Вот так и захватил бы все солнце и увез с собой! - воскликнул он, потирая от удовольствия грудь. - Но увы…, нельзя, мотор не тот, сдает. - Алексей Иванович положил на сердце ладонь, прислушался: - Ишь, как разыгралось: стук-стук, стук-стук, стук-стук… Ведь и прошли-то с гулькин нос, а оно так расшалилось, вот-вот выпорхнет, как птаха из клетки. Стук-стук, стук-стук…
