Она хотела еще что-то сказать, но так и осталась стоять с открытым ртом. В широко раскрытых глазах отразился ужас, и словно из сердца вырвался надрывный крик:
— Немцы!
— Порядок, порядок, Майка! — отрывисто сказал Дудик и вышел из палатки.
Частое стрекотание пулеметов разрывало воздух, сухо потрескивали автоматные очереди, слышалась беспорядочная, торопливая стрельба из винтовок. Майка ощутила, как на мгновение ослабели, подкосились ноги, как хотелось вскрикнуть еще раз, просто, как в давние дни, по-детски: «Мама, мамочка!». Но, сжав губы, она выскочила из палатки, оглянулась вокруг, на миг вернулась в палатку, схватила автомат. Мимо спешили бойцы дежурного взвода, оставшиеся в лагере. Некоторые торопливо шли, другие бежали, на ходу проверяя оружие. Но особенной суеты не видно было. Слышались спокойные слова команды. Майка заметила лейтенанта Комарова, бежавшего к палатке:
— Где Василий Иванович? Василий Иванович где, спрашиваю?
— Зачем он вам?
— Без разговоров? Где секретарь обкома? — грубовато крикнул он и побежал к палатке.
— Не тревожьте его, он болен, совсем болен.
— Лежит?
— Мы сейчас только хотели вызвать доктора. Дудик собирался побежать в отряд.
— Это скверно, очень скверно… — не обращаясь к Майке, проговорил лейтенант.
И тут же приказал подбежавшему Дудику:
— Сейчас же выносите на руках! Да не мешкайте, я еще подошлю людей. Пойдете противотанковым рвом, а там пробирайтесь по оврагу глубже в лес. Сборный пункт у смолокурни.
Сказав это, лейтенант побежал туда, где захлебывался пулемет, прикрывая ближайшие подступы к лагерю.
«Наш пулемет», — мелькнула обнадеживающая мысль, и Майка ухватилась за плащ-палатку, на которой лежал Василий Иванович.
Где на руках, где волоком перенесли они Василия Ивановича в ров, оставшийся от первых дней войны. Итти было очень тяжело. Кое-где ров осыпался, ополз, под ногами попадались камни, разная труха, наплывы мокрой глины от недавних дождей.
Стрельба не умолкала. Гитлеровцы подтянули минометы, и глухие чавкающие разрывы раздавались совсем близко. Вот впереди, справа от рва, взвился клуб желтого дыма, веером взлетела земля. Что-то загремело, ударило, и уже с тихим шелестом мягко упала молодая березка, легла поперек рва. Медленно кружились, опадая, сорванные желтые листья.
Было трудно и неудобно нести. Жесткая палатка резала пальцы. Подгибались ноги. Сползал на глаза платок. Скорей, скорей отсюда, быстрее бы пронести по этому месту, где нет ни кустика, ни травинки, где единственное укрытие — это песчаный ров, в котором кое-где проросли молочай и сизая полынь, горький аромат которой кружил голову.
Когда Майка собралась удобнее переступить через песчаные завалы на дне, она глянула на миг в сторону и так сжала пальцы, что, казалось, они оттиснулись на жесткой ткани палатки.
— Стреляй, Федя, стреляй!
Слева, в какой-нибудь сотне метров от рва, бежали им наперерез человек шесть в черных мундирах. Передний держал ручной пулемет и что-то выкрикивал. Майка и не помнила потом, как сорвала с головы платок и, рванув ремень автомата, приникла всем телом к песчаному откосу.
— Хальт! Хальт! — надрывно кричал эсэсовец.
— На ж тебе, на! — сжав зубы, крикнула Майка, нажимая на спусковой крючок автомата. Легкое облачко пыли поднялось перед дулом, на миг заслонив все, что было перед глазами. Два гитлеровца, бежавшие впереди, сразу упали, славно зацепились за что-то ногами. Уцелевшие эсэсовцы залегли, начали отстреливаться.
Сердце у Майки так колотилось, что она схватилась рукой за бок и, тяжело дыша, скорее жестами, чем словами, сказала своему напарнику:
— Стреляй! Стреляй! А я сама потащу.
И откуда только взялась сила у этой девчушки? В ее широко раскрытых глазах, в лучистом взгляде, где обычно светилось радостное удивление, не заметно было ни страха, ни тревоги. Одним желанием горели глаза: поскорее унести от опасности этого человека, за которого она теперь чувствовала большую ответственность. Если бы он был здоровым, она, может, бросилась бы к нему, как бросается птенец под крыло матери в минуту опасности. Но он болен и беспомощен. Его надо спасти как можно скорее, — без него будет очень тяжело и ей, и всем, которые надеются на него, верят ему, прислушиваются к каждому его слову.
Майка ухватилась за концы палатки, уперлась ногами в землю, сдвинула с места тяжелый груз, потащила, несмотря ни на сыпучий песок, ни на свист пуль, вздымавших над головой белесые клубочки пыли в песчаном гребне, тянувшемся вдоль рва. Ее догнали четыре парня, посланные лейтенантом Комаровым на помощь:
— Отдохни, Майка!
Они подхватили плащ-палатку, быстро двинулись вперед. Майка остановилась на минуту, чтобы передохнуть, оглянуться. Дудик выпустил короткую очередь из автомата, перебегая все ближе и ближе.
— Не останавливайся, Майка, беги, беги!
Тут она заметила, как справа, из огненно-красного осинника выбежали несколько партизан. Пригнувшись, они катили по земле пулемет. За ними, рассредоточившись, бежало человек тридцать. Некоторые останавливались на минуту, стреляя из винтовок. Среди партизан Майка увидела и Гудиму. А еще дальше, от лесной опушки бежал Слышеня. Его узнала Майка по серому плащу, который развевался, словно крылья, и, очевидно, мешал ему бежать.
Вот партизаны перенесли на руках пулемет и установили его за песчаным гребнем под высокой березой, сверкавшей на солнце узорчатой позолотой. Пулеметная очередь прорезала воздух. Майка отчетливо видела, как дрожало, чуть подпрыгивая, дуло пулемета и в такт ему вздрагивали руки пулеметчика. А бойцы уже один за другим перескакивали через гребень, стремительно перебегали от куста к кусту. Пулеметчики подхватили пулемет, покатили вслед. Уже гремело ура, от конского топота дрожала земля, — это кавалерийский взвод окружал эсэсовцев, отрезая им путь к отступлению.
Майка выглянула из рва. Черные силуэты гитлеровцев, которых выбили на открытое место, панически метались по полю. Одни еще пытались отстреливаться, но многие уже застыли с высоко поднятыми руками.
Только теперь Майка почувствовала страшную усталость а в изнеможении опустилась на скат.
— И ты здесь, Майка? — заметив ее, спросил Слышеня. — А где Василий Иванович?
Майка показала рукой на нескольких бойцов с носилками, которые тоже остановились отдохнуть.
Лицо Слышени сразу побелело. Дрогнувшим голосом спросил:
— Что, что с ним?
— Он сильно захворал. Еще вчера и позавчера плохо себя чувствовал. А сегодня совсем слег.
Торопливо подошел Дудик. Он был заметно взволнован.
— Что у вас тут случилось? — спросил его Слышеня.
— Эсэсовцы хотели напасть на лагерь. Наши вели бой под Демидовкой с целой частью, а эти задумали пробраться с тыла и захватить лагерь. Однако не вышло по-ихнему. Ну и Майка наша молодчина: двух гадов убила сегодня. С первой очереди уложила их!
— Майка! Поздравляю, поздравляю…
— Да он вам наговорит… Я только боялась за Василия Ивановича. Пойдем, товарищ Слышеня, к нему. А ты, Дудик, разыщи доктора.
Майка уже хлопотала около Василия Ивановича. Общими силами соорудили носилки. Разместились в небольшой хатенке, в которой раньше жили смолокуры. Жарко натопили печь. Врач, осмотревший, наконец, Василия Ивановича, нашел у него воспаление легких. Но, по мнению врача, состояние больного не внушало тревоги, недели через две он должен выздороветь.
Отряд временно перебазировался на смолокурню, чтобы не оставлять без охраны Василия Ивановича, — держать его в палатке сейчас нельзя было, а перевезти куда-нибудь в деревню опасались. За последние дни в окрестные села стали наведываться гитлеровцы из ближайшего районного городка, через который проходила железная дорог?. Люди устраивались на ночь, ища удобных мест, где можно было бы укрыться от непогоды. Другие тут же принялись строить шалаши.
У небольшого костра, под раскидистой сосной сидели работники обкома и командир отряда. Слышеня возился с радиоприемником, навешивал антенну. Отблески костра скользили по лицам сидящих, вспыхивали золотом на антенне, выхватывали из сумрака багряную кисть рябины, пожелтевший березовый лист. Откуда-то сверху сеялась назойливая морось, от которой не было спасения ни в шалашах, ни под деревьями. Все вокруг блестело от влаги: и деревья, и кусты, и густая подстилка хвои на земле, и редкие палатки, владельцам которых все завидовали как счастливчикам.
— Та-а-ак… Кончаются наши славные денечки, когда не надо было думать о крыше над головой, — задумчиво произнес Слышеня. — Надо что-то сделать, чтобы по-человечески встретить зиму.
— Встретим и зиму, не пропадем, — откликнулся Гудима. — Не вовремя секретарь наш захворал. Мы только думали на новое место перебраться, чтобы удобнее было связь держать со всеми. А теперь придется отложить на несколько дней. Ну, не беда! Меня вот что волнует. Не находите ли вы определенной связи между всеми последними событиями? Вспомните убийство часового на островке. Теперь — сегодняшняя стычка с гитлеровцами и особенно их налет на стоянку отряда. Не видите ли вы здесь чью-то, руку, направляющую фашистов именно туда, где находится обком? Кстати, товарищ Копуша, как могли эсэсовцы прорваться к лагерю отряда, когда всюду были выставлены заслоны?
