французский завод поступил…
— На «Наваль», значит, — уточнил Булдыга-Борщевский. — Ну а дальше?
«Знает, оказывается, город», — мелькнула мысль.
— Когда немцы пришли — завод закрыли… Потом восстание… После в деревню ушел…
И все это было правдой; только не сказал Недоля, что в деревню попал кружным путем, через Херсон, Крым, Новороссийск.
— В какую?
— В Мариновку. За Вознесенском, верст двадцать пять будет…
— К родным, что ли?
— Не… К знакомому старшего брата. Брата-то немцы расстреляли, а дядя Алексей и взял меня с собой. «Идем, — говорит, — а то тебя шлепнут…» Ну и пошел…
— А потом?
— Вернулся в город. Ходил Одессу освобождать от Антанты…
— Один, что ли? — улыбнулся Булдыга-Борщевский и как-то по-особому мотнул головой, так что его светлый, словно льняной, чуб плавно взлетел вверх и лег, прикрывая часть лба и ухо. И этот кивок, этот льняной, с золотистым отливом чуб, этот тяжелый взгляд, да и все удлиненное лицо с вытянувшимся вперед подбородком опять показались Тимофею такими знакомыми, что он непроизвольно рот открыл от изумления.
— Ты чего?
— Да так… Волосы у вас красивые.
— Ты что, девушка, что ли! Смотри, не влюбись…
— А у меня как отрастут — никакого сладу с ними нет, торчат во все стороны, словно проволочные…
Булдыга-Борщевский ухмыльнулся, но тут же прикрикнул сердито:
— Ты мне зубы не заговаривай! Рассказывай дальше!..
— Ну Одессу взяли, меня даже парой белья премировали.
— В какой части был?
— В шестой бригаде…
— Григорьева, что ли?
— Ну да.
— Так чего же ты молчишь?
— Кто его знает, ведь Григорьев…
— Ох, парень, или ты плут большой, или… Так ты с Григорьевым и в Александрию ушел?
«Ишь ты, вопросы-то такие же задает, что и тот, который ехал с нами…»
Ответил:
— Нет, меня ранило немного. — Тимофей засучил рукав и показал шрам выше локтя. — В госпитале лежал, потом служил в полку.
— Где?
— В Николаеве.
— Кто им командовал?
— Бражников.
— Хм! — усмехнулся Булдыга-Борщевский, и Тимофей не понял почему. — А куда он делся?
— Не знаю. Говорили, что арестовали за что-то…
— Та-ак. Давай дальше!
— Потом мы отступали. Под Помощной попали к Махно.
— Ну и что?
— Ничего. Комиссаров он расстрелял, а нам что — мы рядовые.
— Долго у Махно был?
— Нет. Я тифом заболел. Оставили меня в селе.
— Как к красным попал?
— Когда пришли — мобилизовали. Послали на пост служить. Там ранило. Лежал в госпитале. Ну вот и все…
— Мне твой дружок… Кстати, как ты с ним познакомился?
— С Жорой-то? Да за одной партой сидели. Я за него все время задачки решал. И дома у него бывал. Летом, во время каникул… А когда против немцев началось, так он, чудак, побежал прямо на пулемет. Тут я ему ножку подставил и за угол оттащил. Говорит, что я его спас… Да только, может, ничего и не случилось бы…
— Он примерно то же рассказывал. Только о задачках не вспоминал. Да это не так и важно. Встретились то как с ним?
— Я не курю, а махорку выдавали в госпитале Ну вот и решил обменять на что-нибудь. Знаете, как в госпитале кормят… Попались бычки. Только за них взялся, меня Жорка-то и окликнул…
— И ты согласился с ним уехать, дезертировал?
— Боялся я. Ведь сами посудите, упустил двух офицеров. Товарищ Неуспокоев прямо сказал…
— Кто это — Неуспокоев?
— Уполномоченный особого отдела…
— Неуспокоев… Неуспокоев… Что-то незнакомая фамилия… Где он раньше служил?
— Не знаю… Говорили, с Балтики будто бы прибыл…
— Неуспокоев… Какой он из себя?
— Да как вам сказать? Ростом-то, пожалуй, с вас будет, только в плечах, — Тимофей развел руки на всю ширину, — вот так. Орел у него на груди, такой синий…
— Татуировка?
— Ну да. Волосы? Потемнее ваших, назад он их зачесывает. Глаза? Глаза сердитые. Цвет не рассмотрел, но сердитые. Ну и маузер всегда с собой носит, большой такой, в деревянной кобуре.
— Портрет что надо, хоть картину заглазно пиши, — гриво улыбнулся Булдыга-Борщевский. — Ну ладно… Так что он?
— Говорит, что потеря революционной бдительности — преступление перед мировой революцией и что я за это буду отвечать по всей строгости закона… А умирать-то кому охота…
— Значит, решил дезертировать и вернулся в госпиталь?
— Дык мне сказали, что документы будут готовы только после обеда. Вот и отпросился на часок. А если бы я не явился? Могли бы тревогу объявить, сцапать прямо в городе. Тогда уж… Да и Марусю жалко. Когда офицеры убежали — она дежурила, а теперь тоже.
— И что же ты ей сказал?
— Что, дескать, я выбываю на особое задание и чтобы обо мне не беспокоилась…
Добавил тише, опустив глаза в землю:
— Понравилась она мне… Договорились, чтобы потом, значит, вместе.
Третий раз рассказывал Тимофей все это — Жоре, попутчику и теперь вот этому — и уже сам начинал верить в то, что он любит Марусю, сестру из госпиталя, и что они решили, когда закончится война, быть всегда вместе.
— А может, только за Шеллером-Михайловым ходил?
— Нет, за документом. Да вот направление в часть. — Тимофей пошарил в карманах. — Что-то нету, наверное, я его в книгу положил, — а про себя подумал: «Ведь книгу-то он просматривал, иначе откуда знал бы, что это Шеллер-Михайлов. Значит, и направление видел». — Ну да, в книге. Сразу же под обложкой лежит. Оставить книгу там не мог, все знают, как я читать люблю. Подозрительным показалось бы.
— А между прочим, — твердо выговаривая каждое слово и пристально глядя на Недолю, заговорил Булдыга-Борщевский, — на книге штампик бывшего владельца дома, в котором сейчас ваш батальон разместился.
— Разве? А я еще думал, что это за доктор Плисовский. Оказывается, он в этом доме жил?
— Так как книга-то к тебе попала?
— Ребята, когда навещать приходили, принесли. Да только она не очень интересная. Я больше люблю исторические. Вот я про поручика Мировича читал, потом про княжну Тараканову. И про Юрия Милославского, и про князя Серебряного…
— Ну ладно, — прервал Тимофея Булдыга-Борщевский. — Ты знаешь, куда ты попал?
— Небось не глупенький, догадываюсь.
— Ну и что?
— Теперь уж что будет…
— Вот что будет: скоро мы Россию освободим от большевиков, в стране будет поставлен настоящий хозяин. Ты мертвых видал? — неожиданно спросил он.
— Видел. И убитых, и которые от тифа.
— А повешенных?
— Тоже видел. Немцы после восстания сразу начали вешать.
— Ну а таких, у которых кишки наружу, звезды на лбу?
— Таких нет…
— Так вот, я тебе пострашнее сделаю, если задумаешь к своим краснопузым переметнуться. И учти, отсюда и мышь незаметно не убежит.
— Да я что! Сказал Жора — пулемет надо в порядок привести, вот
