винно-водочных паров старались аккуратно проводить бойца на службу с обязательным напутствием в дорогу от матери: «Ты ж по дороге-то не нажрись, как у прошлом разе. Лисопеды не у кажном селе пид забором стоять…» Дима в таких случаях весело и осоловело улыбался, показывал указательным и средним пальцем правой руки латинскую букву «V», что могло иметь два значения: латинское «Vіctorіa» – «Победа» и испанское «Venceremos» – «Мы победим». Бублик вряд ли знал о сути этого знака, но пальцы всегда показывал, падал в кресло автобуса и вновь уезжал к другой семье – боевой, которая ждала его с нетерпеньем, особенно те, кто стоял в очереди на увольнение следом за ним. И конечно же, Дима наклюкался, а жара и солнцепёк довершили дело, когда он, чудом добравшись до огневой позиции, свалился в тени старой раскидистой ракиты, что росла в двух метрах правее и в нескольких шагах впереди первого орудия…
* * *
Отсутствие командира орудия на огневой во время боевой стрельбы – дело, конечно, нежелательное, но если в расчёте всё построено на взаимозаменяемости, то это перестаёт быть проблемой, хотя лишних рук и мужской силы рядом с гаубицей весом более трёх тонн никогда не бывает. И тем не менее в ту ночь командира четвёртого орудия не было. Он мирно спал, посапывая, похрапывая и причмокивая, ещё с полудня под той самой ракитой, а после нескольких неудачных попыток разбудить Диму и переложить подальше от огневой он был благополучно оставлен на месте, и к ночи уже никто даже не вспомнил, где теперь находился Бублик.
Работа прошла, по обыкновению, весело, шумно и, как говорится, с огоньком. Несколько раз уходили в укрытие, возвращались, стреляли, снова уходили в укрытие, трижды меняли десятки пустых ящиков с БК на полные. На восточном горизонте начала пробиваться красная ниточка восхода, когда прошла команда «отбой» и оглушённый, слегка контуженый народ, изрядно уставший, неспоро, врастяжку потянулся к палаткам и блиндажам, оставляя свои орудия остывать от долгой и преусердной работы…
«Утреннее» построение и подъём объявили ближе к полудню, с приездом командира дивизиона с позывным Медведь, который заодно прихватил несколько термосов с обедом. Он действительно был похож на царя русских лесов, грузно и косолапо передвигаясь на толстых ногах в расшнурованных берцах. Звание майора Медведь получил в 2014-м под Ростовом, на учебном полигоне, где массово готовили кадровый состав для будущей регулярной армии республик Донбасса. Там же свои звания получили многие молодые и возрастные офицеры, возглавившие взводы, роты, батареи, батальоны и дивизионы. К ним придавались советники – дублёры из российской армии, которые после достаточной подготовки передавали свои подразделения в полное командование дончанам и луганчанам. У Медведя тоже был дублёр, которого пару раз видели в очень непотребном виде, но никто из батарейцев даже не знал его позывного (не говоря об имени и звании), а посему командир дивизиона майор Медведь вынужден был принимать решения и командовать самостоятельно.
И у него это получалось хорошо, если не сказать – отлично.
Суровый взгляд и напускная солдафонская грубость бывшего фермера в общении с подчинёнными на самом деле скрывали за собой человека доброго, чуткого и внимательного к нуждам простого солдата. Лишним доказательством тому являлась практика ежедневного развоза по огневым позициям завтраков и обедов, которые Медведь производил лично. По традиции, пока термосы с едой опустошались батарейцами, майор успевал пообщаться с солдатами и таким образом понять и оценить уровень психологического настроя и морального духа бойцов…
Комбат Лёха Фурсов объявил построение, но командир дивизиона отставил команду и приказал приступить к приёму пищи, усевшись на пеньке рядом с родным младшим братишкой Мишей Браконьером.
– Ночью здорово поработали, аж душа радуется! – воодушевлённо начал Медведь.
– Так всю ночь, поди, глаз не сомкнули, товарищ майор, – поддержал разговор Фурсов, – народ измотался.
– Хорошо, – поняв, куда клонит комбат, согласился Медведь, – будет вам отдых. С завтрашнего дня начнёте ходить в увольнение не по одному, а по расчётам. Так чаще отдых выходить будет.
Народ повеселел, ложки чаще застучали по алюминиевым мискам, послышались одобрительные возгласы. И практически без прелюдий и предисловий откуда-то из-под и из-за необъятного ствола повидавшей век, склонившейся к земле ракиты раздалось голосовое, навзрыд, явно пытавшееся перейти на очередной ноте в нечто похожее на горловое, но внезапно превратившееся в раскатистое «Эх мороз, мороз…» пение.
Фурсов так и застыл с ложкой в руке, не успевшей донести кашу до уже открытого рта. Медведь, отпивавший в это время чай из кружки младшего брата, резко поднял голову вверх, пытаясь именно на небе разыскать удивлёнными глазами источник невнятных горловых извержений. Тоха, вмиг узнав голос собственного командира, не удержался и выпрыснул изо рта остатки ещё не пережёванной каши прямо на шаровары рядом сидящего Бурого, которого также начинало трясти от неудержимого смеха, рискующего перейти в гомерический хохот. Тень почему-то схватился за автомат, лежащий рядом, как весло, с отстёгнутым ремнём и без магазина в патроннике, но поняв, что это не объявление боевой тревоги, смущённо отставил оружие в сторону. Батя, увлечённо пришивавший в это мгновение пуговицу, от внезапности уколол иглой палец, с досады смачно вспомнил какую-то гражданку женского пола с сомнительной репутацией и одарил её ещё более богатыми эпитетами, а точнее, он просто прокричал:
– Вот с…ка, тварь паскудная, едрить твою через коромысло, прямо под руку! – и неистово принялся отсасывать кровь из уколотого пальца.
Следующие слова из-под ракиты сопровождались звуками, куда более близкими к оригинальной мелодии:
– Эх, не морозь мяня-я-а! Эх, своего коня-я-а, да сизо-крылава-а-а!
Это хорошо, что народ принимал пищу, сидя прямо на земле, а не на стульях или табуретках, иначе общее одновременное «низвержение» с такой мебели всех сидящих было бы чревато травмами и увечьями. Поляну накрыло истерическое ржание лежащих на боках и на спинах солдат, держащихся за животы и задыхающихся от нехватки воздуха, как это часто бывает при подобных казусных пассажах…
Вслед за Медведем к раките подбежали все и увидели, как с закрытыми глазами, сложив обе руки под голову, лежал и продолжал своё фальшивое песнопение Дима Бублик, вернувшийся из увольнительной ещё вчера и оставшийся на том же месте по причине нежелания идти отсыпаться в палатку.
– Встать! – грозно проорал комбат, буквально на миг опередив командира дивизиона.
Бублик с трудом поднял веки, но на удивление окружающих в один приём вскочил на ноги и вытянулся по стойке смирно, растерянно хлопая большими ресницами.
– Ты чего тут делаешь, Шаляпин? – спросил грозно Медведь.
– Я тут спал, товарищ майор, – заметно волнуясь, ответил Димка, – заснул я тут.
– А ну дыхни!
Бублик выдохнул остаточные
