— Девятиугольник к зоне корабля, — заговорил Нелкин голос. — Позвольте глянуть на детеныша. Везде кругом спокойствие.
Несколько секунд молчания: Нелка выслушивала ответ.
Снова ее голос: «Девятиугольник идет в зону».
Представляете, я еще удивился, что пришельцы возят с собой детенышей. И позволяют нашим — загипнотизированным, конечно, — смотреть на своих детенышей. Приподнявшись, я осторожно открыл глаза — шар не блестел. Листья рядом с ним были желтые и скрученные. И детеныша я не увидел, но человек, сидящий на плоской опоре корабля, поднял руку и крикнул:
— Алеша, перестань прятаться, иди сюда! Я тебя жду.
Я пошел, как во сне, цепляя носками сандалий по песку, глядя, как Сурен Давидович сидит на этой штуковине в своей обычной, спокойной позе, и куртка на нем застегнута, как всегда, до горла, на лбу синие точки — следы пороха, а пальцы желтые от астматола. Я подошел вплотную. Толстый заяц подскакал и сел рядом с Суреном Давидовичем.
ПОЛДЕНЬ
Когда Сурен Давидович прогнал нас из подвала, Степка забрался на старую голубятню. Он был в ужасном отчаянии: Сурен Давидович остался в тире один — больной, задыхающийся, обожженный. Как он отобьется от Киселева с его бандитами? А Степка мог отстреливаться не хуже взрослого, он из пистолета выбивал на второй разряд. И его выставили!
Степан сидел в пыльном ящике голубятни и кусал локти. Во дворе, на песчаной куче, играла мелкота. Потом прибежал Верка — только его здесь не хватало. Он удрал от бабушки, из-за стола. Рот весь в яичнице. Степке пришлось посвистеть, и Верка, очень довольный, тоже влез на голубятню. Приближался полдень; ленивый ветер гнал пыль на окна подвала. Там Сур ждал врагов, и под третьим окном от угла лежал на узкой койке Павел Остапович. Глядя на эти мутные, покрытые тусклым слоем пыли радужные от старости стекла, Степан понял: наступает его главный полдень, о котором говорилось в любимых стихах Сура: «Неправда, будто бы он прожит — наш главный полдень на земле!..»
— Ты на кота похож, — вдруг фыркнул Верка,
— Молчи, несмышленыш! — сказал Степан.
— А дядю Павла уже закопали?
Степка дал ему по загривку.
И тогда в подворотне простучали шаги. Весь в черном, подтянутый, спокойный, Киселев спустился к дверям подвала — ждал, пока откроют. Он даже не оглядывался — стоял и смотрел на дверь. Потом немного наклонился и заговорил в щель у косяка. «Бу-бу-бу...» — донеслось до голубятни. Поговорив, он вынул из кармана плоскую зеленую коробку и приложил к замочной скважине. К ручке двери гитарист не прикасался, ее повернули изнутри; он толкнул дверь коленкой и исчез в темноте коридора. Стрельбы, шума — ничего такого не было. Вошел, как к себе домой.
Верка захныкал: «Я тоже хочу к дяде Сурену!..» Степка пригрозил, что отведет его домой, к бабке.
Это было в двенадцать часов. Тетка с балкона третьего этажа кричала на весь двор: «Леня, Ле-еня, ступай полдничать!» По ней можно часы проверять. Степка раздраженно обернулся на крик. Он знал, что Сурен Давидович не даст гитаристу выстрелить. Даже кашель не помешает Суру выстрелить первым, его знать надо... Но Сур пока не стрелял. А Киселев... Бластер бьет бесшумно. В прямом солнечном свете, да еще сквозь стекла, вспышки не увидишь...
Дьявольщина! Что же там происходит? «Сур не мог опоздать с выстрелом, — думал Степка. — Он держит Киселева под прицелом, и я как раз нужен — связать или что. А дверь в подвал не заперта. Этот гад не догадался захлопнуть замок».
— А ну вниз, Валерик!
Они слезли. Верке было велено посидеть с малышами — он захныкал. Степка пригрозил ему кулаком и пошел вниз по ступенькам.
Он проскользнул в прохладный, полутемный коридор и сразу услышал из-за перегородки громкий голос Киселева:
— ...Во-пи-ющая! Отдал ключи и оружие мальчишке — невероятная глупость!
Сурен Давидович спокойно отвечал:
— Угол третий, не увлекайся. Ключи и оружие отдал Габриэлян, а не я.
Дьявольщина! Почему Сур оправдывается перед этим типом?
Вмешался незнакомый слабый голос:
— Братья, так ли необходимы эти трещотки? В милиции целый арсенал. И своего оружия хватает... как ты его называешь?
— Бластеры, — сказал Сур. — Мальчики так называют.
— «Мальчики»! — рявкнул Киселев. — Немедленно, немедленно изолировать этих мальчиков! Пятиугольник, ты связался с постом?
Пятиугольник! Значит, Рубченко уже разговаривать начал!
— Дорожный пост не отзывается, — доложил слабый голос. — Контроль показывает помехи от автомобильных двигателей. Разъездились...
— Докторша гоняет лихо, — пробормотал Киселев. — Дадим расчетчику запрос на блюдце. Ты еще не видишь, Пятиугольник?
— Пока еще слепой.
— Ну подождем. Дай запрос на блюдце, — сказал Киселев. — Квадрат сто три! Сейчас же отыщи мальчишку с ключами.
Голос Сурена Давидовича ответил;
— Есть привести мальчишку...
Скрипнул отодвигаемый табурет.
— Так или иначе, его необходимо... — заговорил Киселев, но Степка больше не слушал. Вылетел наружу, подхватил Верку и протащил его мимо дома, через улицу, за пустой киоск «Союзпечати».
Между прочим, нас в городе поймать — безнадежное дело. Мы не зря в казаки-разбойники играем. Степку и Валерика из-за будки сам Шерлок Холмс не увидел бы, а они сквозь стекло могли смотреть во все стороны.
— Валерик, срочный приказ! — выпалил Степка. — Беги к Малгосе, выпроси ее платье в горошек, синее, скажи — мне нужно. Приказ! И ни слова никому!
Верка у нас бессловесный. Он только вытаращился. Степка сказал, чтобы платье завернули получше, завязали веревочкой. Если Малгоси нет дома, пусть Валерик подождет во дворе. Притащить платье на голубятню. И никому, ни под каким видом не говорить, что в свертке и где Степан. Даже дяде Суру.
Верка пропищал «есть!» и убежал. А Сурен Давидович вышел из подвала и скрылся в глубине двора. Постоял чуть-чуть, поправил куртку и ушел.
Вот дьявольщина, он должен бояться Сура! Проклятые гады! Они добрались до Сура, понимаете? У них связь, они перехватят Алеху с доктором, и тогда будет что-то по-настоящему ужасное.
Что будет тогда, Степка не знал. Пока что он следил за Суром. Этого нельзя объяснить. Вы не знаете, как мы все любили Сура. Теперь Степка за ним следил, а наш Сурен Давидович дружелюбно разговаривал с врагами и сам стал одним из них под кличкой «Квадрат сто три».
— Ну, держись... — пробормотал Степан. Перемахнул через улицу. На бегу бросил связку ключей сквозь решетку в колодец перед заложенным окном подвала.
Прежде чем обогнуть угол дома, он выглянул из-за трубы и увидел спину Сурена Давидовича.
А, идешь к голубятне. Знаешь, где искать... Вот он скрылся за нижней, дощатой частью голубятни и позвал оттуда: «Сте-пик!»
Боком, не сводя глаз с зеленых досок, Степан проскользнул в приоткрытую дверь подвала. При этом со злорадством подумал: «Велел наблюдать — пожалуйста...»
В коридоре стояла огромная, коричневого дерева вешалка. На ней круглый год висел рыбацкий тулуп Сурена Давидовича, тоже огромный, до пят.
«Получай свой главный полдень», — подумал Степан, забираясь под тулуп. В кладовой молчали. Сколько времени Верка будет бегать за платьем? Если Малгося пришла из школы и если сразу даст платье — минут двадцать. Пока прошло минут пять. Сур, наверно, обходит подъезды. Только бы Верка не нарвался на него. Малыш все выложит дяде Сурену — и пропала затея с Малгосиным платьем.
Малгося Будзинская — девочка из нашего класса. Она полька, ее зовут по-настоящему Малгожата. Штуку с переодеванием они со Степаном уже проделали однажды, под Новый год, — поменялись одеждой, и никто их не узнавал на маскараде.
Степка здорово волновался, сидя под тулупом. Решил посчитать, сколько раз за сегодня пришлось прятаться. Раз десять или одиннадцать — сплошные пряталки. За вешалкой скреблась рыжая крыса.
— Блюдце не посылают, — проговорил за стеной Рубченко — Пятиугольник. — Рискованно. Над нами проходит спутник-фотограф.
— Будьте счастливы, перестраховщики, — сердито отозвался Киселев.
Рубченко засмеялся: «Э-хе-хе».
Степка слышал, как он повернулся на кровати и как заскрипел табурет-развалюха под Киселевым.
— А ты не гогочи, — тихо проговорил Киселев. — Забываешься...
— Виноват, — сказал Рубченко. — Виноват. Капитану Рубченко не повезло, а монтеру Киселеву пофартило.
— Ты о чем это?
— Да я так...
— О чем, спрашиваю?!
— Один стал Углом, а другой — Пятиугольником, — пробормотал Рубченко.
— Потому и сидишь в низшем разряде, — наставительно сказал Киселев, — что путаешь себя, десантника, с телом. Это надо изживать, Пятиугольник, Ты не отключился от Расчетчика?
— Молчит.
