К причинам ошибок комдива Владимирский возвращался не раз. Для воевавшего два года офицера ошибки трудно объяснимые. Он пришел к выводу, что решающую роль в событиях того рокового дня имел «нравственный элемент». В записях сорок третьего: «Решение комдива подобрать… летчиков… было вызвано, по его словам, опасением, не осудят ли его за то, что не взял пленного… Обстановка, когда дороги каждые 15-20 минут, и корабли, находясь недалеко от берегов противника, должны быть на полных ходах, была забыта». Далее Владимирский продолжает: «После первого налета… комдив видел, что «Харьков» можно спасти только буксировкой, район же действий всего 50-60 миль от берегов противника. Противник атакует Ю-87 - самыми опасными для кораблей. Их эффективность Негода отлично знает еще с обороны Одессы. Суммируя - обстановка крайне неблагоприятная. И он решает [84]буксировать «Харьков»! Это не решение, это инерция, это боязнь быть обвиненным в трусости. Прими Негода правильное решение после первого налета, то есть если б был потоплен «Харьков», корабли за три часа до второго налета прошли бы 90 миль - были бы уже у себя. Все бы закончилось потерей одного корабля… Через три часа второй налет. «Беспощадный» лишается хода… Комдив решает буксировать корабли по очереди, несмотря на доложенную ему уже мою радиограмму, разрешающую топить «Харьков». Следовало топить и «Беспощадный», сняв людей. За два часа до последующего налета «Способный» был бы уже в 50-60 милях от своих берегов…»
«Этот тяжелый для нас урок, - пишет Владимирский, - есть прежде всего расплата… за боязнь принять ответственное решение, боязнь быть обвиненным в трусости, если оставлен, утоплен корабль… Правда, на нашу психологию влияет и «бытие» - авось удастся спасти корабль, их у нас так немного». Итак, комдив не решился топить поврежденный лидер и в дальнейшем действовал по инерции раз принятого решения. А ведь он должен был помнить о боевом приказе командующего эскадрой перед набеговой операцией к берегам Румынии в декабре 1942 года. В том приказе сказано: «Тяжело поврежденный, лишившийся хода корабль топить, а личный состав спасать по обстановке». И не мог Негода не знать, что Владимирский справедлив, всегда защищает своих командиров от облыжных обвинений. В дневнике есть такая запись: «Никогда не обвинял командиров в трусости, да к этому и никогда (в дневнике подчеркнуто. - С. З .) не было оснований. Наоборот, защищал от неправильных обвинений свыше. Всегда подробно разбирал причины допущенных ошибок, давал им свою оценку…»
И все- таки в том, что Негода не смог принять правильного решения, Владимирский видел и свою вину: не воспитал, как должно, своего командира, вручил руководство операцией офицеру, которому не доверял до конца. [85]
Ответственность за решение… Ее принял на себя командующий флотом, когда встал вопрос о виновных и наказании. Владимирский не стал «распределять ответственность». Негода воевал храбро, после войны стал адмиралом, командовал соединениями. В книге своих военных мемуаров он не раз с любовью и уважением вспоминает Владимирского. Оставить тогда Негоду на флоте было очень непросто. Но Владимирский помнил, как сам в сорок первом разрешил спустить шлюпки с «Фрунзе», чтобы подобрать моряков потопленной канлодки, помнил, как, сомневаясь в Негоде, все же поручил ему командование отрядом. Негода оказался плохим тактиком, но сердцем его понять можно… Б. Ф. Петров вспоминал разговор с командующим флотом вскоре после гибели трех кораблей: «Адмирал встал и, пытливо глядя мне в глаза, спросил: «А вы утопили бы «Харьков»? И когда Петров задумался, а потом произнес: «не знаю», Владимирский сказал: «Вот то-то и оно!… Я благодарен вам за честность, а то сейчас все говорят - я утопил бы! Задним умом каждый умен…» Владимирский сохранил флоту боевого офицера, потому что мог чужую беду, чужую боль ощущать как свою.
Ему всегда было чуждо какое-либо соглашательство, стремление угодить начальству. Он считал это самым тяжким для военного человека пороком. «Бывает, - говорил Владимирский, - подчиненные настолько «чутко» прислушиваются к мнению начальника, что когда спрашивают их мнение, то высказывают не свое суждение, а то, что желает слышать начальник. Последствия тут могут быть самые печальные…»
Лев Анатольевич всегда был самокритичен. Но высокие требования предъявлял и к другим - и к подчиненным и к начальникам. И в прошлом его привлекали деятели, вопреки всему отстаивающие истину, рыцари духа - личности. В дневнике его есть, например, строки восхищения адмиралом Н. С. Мордвиновым, нашедшим в себе гражданское мужество проголосовать против казни декабристов. Как вывод: [86] «Проявить мужество гражданское потруднее, пожалуй, чем проявить храбрость в бою».
В литературных произведениях - читал адмирал всегда много - ему всегда импонировали образы мужественных и непреклонных людей. Это во многом определяло круг чтения. В послевоенных дневниках Льва Анатольевича выписки из Плутарха и Светония, А. Герцена и П. Кропоткина, Е. Тарле и А. Манфреда. На одной из страниц читаем: «Никто не имеет права жить только для себя». Это из книги Ж. Амаду о Престесе.
Десант в Крым
К общему решению по замыслу десантной операции в Крым фронт и флот пришли не сразу. И. Е. Петров предлагал бросок через Керченский пролив сопроводить крупным десантом в Феодосию. Тут поспорили - Владимирский доказывал, что нельзя повторяться, немцы помнят декабрь сорок первого. У Феодосии сейчас несколько батарей береговой обороны с радиолокаторами. Крупных кораблей у флота меньше и почти нет транспортов. В конце концов командующие согласились на одновременной высадке десантов двух армий: 56-й - на Еникальский полуостров (северо-восточная оконечность Керченского полуострова) и 18-й - в район поселка Эльтиген, в южной части пролива. 318-й дивизии 18-й армии и приданным ей двум батальонам морской пехоты после высадки надлежало ударить вдоль побережья на север и выбить противника из Камыш-Буруна. Затем туда будет доставлена еще одна дивизия этой армии - 117-я гвардейская. И части 18-й и 56-й армий, соединяясь западнее Керчи, освобождали Керченский полуостров до Владиславовки…
Разрабатывая замысел десантной операции в Крым, Владимирский и его штаб исходили из того, что на неожиданность рассчитывать нельзя: враг ждал удара через пролив. [87] Предстояло преодолеть мощную противодесантную оборону на берегу, а до этого обеспечить переход десантных отрядов.
И все- таки успех мог быть достигнут. Владимирский полагал, что одновременная высадка в южной и северной части пролива заставит немцев рассредоточить свои силы, а быстрое наращивание численности наших войск на крымском берегу и продвижение на запад, в сторону Симферополя, поставит всю группировку противника на Керченском полуострове под угрозу окружения. Лишившись баз в проливе, гитлеровские флотилии катеров и десантных кораблей будут вынуждены уйти из Керчи и Камыш-Буруна, а к входу в пролив в дальнейшем их не допустят авиация флота, корабли эскадры и торпедные катера. Захват Камыш-Буруна Владимирский считал важнейшим делом. Он даже предлагал высадку десанта провести прямо в район его порта, чтобы вытеснить флотилии БДБ из пролива на начальном этапе операции. Штаб фронта, однако, настоял на Эльтигенском плацдарме: армейцев привлекало, что фланги его прикрыты озерами.
План фронтовой операции по освобождению Керченского полуострова генерал-полковник И. Е. Петров представил в Генштаб 13 октября 1943 года. А в двадцатых числах того же месяца Верховный приказал Н Г. Кузнецову вылететь на Черноморский флот для проверки подготовки морской части операции. Еще раньше Ставка направила на Таманский полуостров маршала С. К. Тимошенко, поручив ему координацию действий Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота.
Н. Г. Кузнецов вспоминал, что при встрече с И. Е. Петровым услышал от него жалобы на моряков: «Черноморский флот не может добиться полного господства в Керченском проливе и… средств высадки недостаточно, и к тому же они по своим размерам сильно зависят от погоды». В сказанном командующим фронтом все было верно. Докладывая наркому ВМФ о подготовке к высадке в Крым и вероятном [88] противодействии военно-морских сил гитлеровцев, Владимирский только повторил то, что не раз говорил И. Е. Петрову: в Керченском проливе у противника превосходство сил. Впрочем, нарком помнил, что еще в дни освобождения Тамани командующий флотом просил помочь боевыми катерами и малыми десантными средствами. Сейчас Владимирский повторил просьбу вновь и перечислил состав сил гитлеровского флота: около семидесяти боевых катеров, входящих во флотилии торпедных катеров, катерных тральщиков и охотников за подводными лодками и главное - четыре десантных флотилии, около девяноста артиллерийских десантных барж типа «Ф», так называемых БДБ. Они и представляли основную опасность для наших катеров. БДБ имели водоизмещение около 500 тонн, два 88-мм орудия, зенитные автоматы и легкое бронирование рубок и бортов. Небольшая осадка позволяла им действовать на малых глубинах. Даже бронекатерам с орудиями в двух танковых башнях, только что пополнившим Азовскую флотилию, было трудно вести с ними бой. В Камыш-Буруне, по данным разведки флота, базировались около тридцати БДБ, в Ялте и Севастополе - около шестидесяти. С их помощью адмирал Кизерицки мог напасть на наши десантные отряды, когда они будут пересекать Керченский пролив, мог и попытаться блокировать с моря захваченные на крымской земле плацдармы. В то же время наши корабли с сильной артиллерией - эсминцы, сторожевики - не могли войти в Керченский пролив из-за малых глубин и минной опасности.
