Юрий Чернов - Война погасила маяки

— Шкура, — вскочил похожий на цыгана комсорг Иван Божко, — о плене мечтает.

— Тихо, товарищи! — возвысил голос Карпенко. — Прекратить базар! Предатель и трус получит по заслугам. А сейчас по приказанию штаба Береговой обороны всем готовиться к прорыву.

Позднее среди балтийцев ходил рассказ, что в тот же день в сумерках молодая эстонская женщина Мария Кааль, минуя вражеские заслоны, на лодке пробралась на батарею. Ее отец, старый эстонский рыбак Василий Алексеевич, прислал дочь, чтобы сообщить артиллеристам, где расположены вражеские засады.

К вечеру с севера наползли тучи и начал моросить дождь. Быстро стемнело. Батарейцы молча простились с убитыми товарищами. У развалин казармы зарыли железный ящик с нехитрой документацией батареи и деньгами. Попрощались с группой, оставшейся взрывать орудия, и теми, кого отправляли в госпиталь на рыбацких лодках. Двух лодок даже для поредевшего личного состава батареи было слишком мало.

Карпенко с карабином на плече еще раз обошел батарею. У землянки, где размещалась санчасть, брезгливо поморщился, увидев распростертый труп фельдшера.

В вершинах деревьев шумел ветер. Когда он замирал, было слышно, как монотонно шуршал дождь в листве. Выслав вперед охранение, батарейцы шли осторожно, ожидая внезапного нападения. Темень, чавканье грязи под ногами, напряженная тишина, готовая ежеминутно встретить прорывающихся огнем.

Рядом с политруком шагал комсорг Иван Божко. Ступал он легко, крадучись, словно не было за плечами тяжелого вещевого мешка с патронами. Когда впереди неожиданно залаяла собака, чавканье грязи, как по команде, прекратилось. Словно услыша чужих, собака лаяла злобно и надсадно. «Выдала, проклятая», — подумал Карпенко, сжимая ложу карабина. Но раздались немецкие голоса, короткая очередь, собака несколько раз взвизгнула и смолкла. Фашисты сами прикончили надоевшую им собаку.

И снова темень, осторожные шаги, шум дождя и грязь под ногами. Охранению удалось незамеченным подойти к пулемету, установленному посреди дороги. Однако здесь их обнаружили. Прогремел выстрел, показавшийся неожиданно громким. Вместе с ним в темное небо взлетела ракета. Карпенко увидел рядом бледное от света лицо комсорга. Тот держал винтовку наперевес и изменившимся голосом крикнул:

— Вперед, за мной!

Раздались новые выстрелы. Батарейцы кинулись вперед. Политрук перепрыгнул через окоп. Кажется, он был пустой. Едва не потерял равновесия, скользнув по липкой грязи.

Ракета быстро опускалась. Черные тени от раскидистых деревьев стремительно неслись навстречу прорывающимся, обещая помочь, укрыть, спасти. Справа совсем близко показались темные фигуры. Оранжевой вспышкой раскололась граната. Комсорг обогнал Карпенко. Он бежал навстречу вражеским солдатам. Политрук видел, как на бегу комсорг ловко сделал выпад винтовкой, и фашист со стоном повалился. К Карпенко бросились сразу трое. Почти в упор он выстрелил. Кто-то со стороны налетел, тяжело дыша, вцепился в карабин, потянул к себе. Нет, не зря до прихода во флот старший политрук работал в кузнице трамвайного парка. Вот когда ему пригодилась сила бывшего молотобойца. Карпенко легко отшвырнул солдата в сторону, наотмашь прикладом ударил другого. Не оглядывался, знал: больше не поднимутся.

Сзади слышались крики, стоны, треск ломаемых сучьев. Стреляли редко. В такой темноте легко было перебить и своих. В небо взвились еще две ракеты, но в лесу от них было мало проку. Прорвавшиеся батарейцы уходили все дальше от дороги. Противник их не преследовал: боялся напороться на засаду.

Не все смогли прорваться к лесу. Раненые через кусты ползком пробирались к морю. Они не теряли надежды уйти на шлюпках. Но были и другие. Когда раздалась команда политрука: «Вперед!» — одинокая темная фигура отделилась от общего строя.

— Ты что, к фашистам попадешь!

— Будет с меня. Отвоевались… — зло ответил отделившийся.

— Значит, остаешься, Гришка?

— Иди воюй, а я свое кончил.

— Пули на тебя жалко, гад!

Скоро, отраженные в воде залива, заплясали на берегу языки пламени. Опасаясь нового нападения со стороны полуострова Кюбассари, фашисты зажгли сарай. На ветру пожар усилился. Утром запылали деревья на берегу. Решив, что батарея брошена, гитлеровцы бросились тушить лесной пожар. Тут вновь заговорила молчавшая 43-я. На ней ведь еще находились наши артиллеристы. Она выпускала последние снаряды. Там, где недавно копошились фигурки в зеленом, все заволокло дымом и пылью.

Командир огневого взвода Кухарь хотя и был молод, но успел получить боевое крещение. Недаром первой правительственной наградой, медалью «За боевые заслуги», он был награжден во время войны с белофиннами в отряде лыжников капитана Гранина.

Как вспоминает Андрей Зосимович, остались подрывать орудия старший сержант Василий Рубцов, дальномерщик Иван Павлов, бойцы Шилов, Рыжов и еще несколько артиллеристов. Балтийцы уложили тол на основаниях орудий, рядом рассыпали аммонит. Осталось поджечь бикфордовы шнуры, но туляк Рубцов неожиданно попросил:

— Стойте, товарищ младший лейтенант. Дозвольте проститься с пушкой.

Он обхватил толстый ствол, отвернулся от товарищей. Артиллеристы по очереди прощались с орудиями. В это время на сухопутной обороне началась стрельба, и младший лейтенант поджег шнур.

Однако тол не сдетонировал, взорвался только аммонит. Орудия были хорошо укреплены, поэтому от такого взрыва они не пострадали. Тогда в ствол, горячий от недавнего обстрела, насыпали песку, положили камни, крепко завернули дульную пробку.

Отправив товарищей в щель, вырытую на случай воздушных налетов, младший лейтенант Кухарь сам произвел последний выстрел. С воем понеслись над головой осколки. Когда пороховое облако рассеялось, все увидели исковерканные орудия с поникшими обрубками развороченных стволов. Батареи, которую пришлось самим строить, на которой служили, воевали, героической 43-й больше не существовало.

С моря от лесного пожара тянуло гарью. «Какой едкий дым от пожарища. От него режет глаза и першит в горле». Младший лейтенант оглянулся на своих товарищей. По их лицам катились слезы.

И они не стыдились их.

18 сентября радисты на острове Хийумаа приняли радиограмму: «Окружены, батарею взорвали, отомстите за нас». По почерку безошибочно определили, откуда была послана радиограмма. Это была последняя весточка с 43-й.

Забрав замки орудий, семь батарейцев отошли к маяку Кюбассари. Там со шлюпками их ждал краснофлотец Демин. Карпенко поручил ему уничтожить маячную аппаратуру и отходить вместе с группой Кухаря.

Демин рассказал, что от маяка в направлении на Кюрессаре ушли несколько рыбацких лодок, на которых были раненые батарейцы. С ними отправилась часть сигнальщиков с поста СНиС.

Пройти на рыбацкой лодке 30–40 миль вдоль берега, большая часть которого занята противником, задача не из легких. Но другого выхода не было. Решили идти только ночью, а днем укрываться на берегу. Иначе вражеская авиация расстреляет людей на переходе.

В море вышли в сумерки. Было туманно, шел дождь. Не было даже шлюпочного компаса. Кто-то предложил двигаться вдоль берега, чтобы не потерять ориентировку. Так и сделали. Вот когда артиллеристы убедились, что Моонзундский архипелаг состоит из тысячи островов. Лодка то налетала на камни, то выскакивала на мель, то приходилось обходить какие-то островки, о существовании которых никто из них раньше не подозревал. Когда на рассвете выбившиеся из сил, промокшие батарейцы вышли на берег, они увидели вдали черно-белую башню маяка. Это был Кюбассари. За ночь прошли всего километров пятнадцать.

День батарейцы провели в сарае, видели, как фашисты и эстонские националисты прочесывают кусты, вылавливая защитников острова. Но к их сараю они не подошли, видимо, проверили его накануне. Наступили сумерки. Поднялся ветер. Море заштормило. Дальнейший путь единодушно решили продолжать по острову. Двигались ночами, днем прятались в сене. За продуктами заходили на хутора. Видимо, это и погубило их. Батарейцев обнаружили. Они приняли бой. Несколько раненых оказались в плену.

Позднее жители Кюбассари рассказывали, что гитлеровцы на полуострове долго не задержались. А когда фашисты ушли, близ сожженного дома семьи Каалей осталось девять трупов. Они были в матросской и красноармейской форме.

Восемь расстрелянных лежали головами к морю, и только девятый, с простертыми руками, тянулся к дороге, где в грязи остались автоматные гильзы. Он словно молил о чем-то палачей.

Что, Гришка, далеко ты прополз на брюхе?

В ту ночь, когда начался отвод наших войск с Муху на Сааремаа, группа старшины Григория Андреевича Егорычева заканчивала минирование дамбы. Чтобы преградить путь противнику, мощные фугасы заложили в трех местах. Подорвать дамбу старшина должен лишь после того, как дадут зеленую ракету.