Ермолин рассмеялся.
— Для некоторых ситуаций это неплохо. Но не всегда, далеко не всегда. Иногда бывает нужно создать как раз обратное впечатление. Скажите, трудно приходится без вашего специального снаряжения? — вдруг спросил он.
— Трудно. Сейчас уже вроде бы привыкли, притерпелись, но все равно… Особенно зимой. Днями приходится лежать в этих проклятых горах. Ветер, холод. Кажется, даже кости мерзнут. Какая там может быть боеготовность, тем более — мгновенная реакция. Все же как-то справляемся.
— Считаете, из сложившейся ситуации нельзя извлечь положительного опыта?
— Можно, — улыбнулся Игорь. — Надо учиться долезть в любом снаряжении.
— Это само собой, — усмехнулся Ермолин. — И прежде всего учиться таким подразделениям, как ваше. К сожалению, изменить в этом отношении ничего нельзя. Придется и дальше воевать при таком снаряжении, если мы не хотим раскрыть инкогнито спецназа ГРУ. А мы не хотим этого.
У парней группы Кондратюка не было специального обмундирования разведчиков, как не было и многого другого: ни автоматов с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы — ПБС, ни ночных бесподсветных прицелов — НБП-3, ни бесшумных пистолетов — П-8, ни диверсионных ножей-стропорезов, хранивших внутри рукояти могучую пружину, которая с силой арбалета выстреливает лезвие на двадцать с лишним метров, ни аппаратуры засекречивания, ни аппаратуры сверхскоростной передачи сигналов.
Из всего предназначенного спецназу ГРУ великолепия группа имела модернизированные автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, обычные десантные ножи, пластиковую взрывчатку, мины направленного действия, гранаты, пулеметы, гранатометы, рюкзаки десантников — РД, таблетки сухого спирта для подогрева пищи, обеззараживающие таблетки, относительно очищающие зловонные лужи, из которых потом можно пить, сдерживая тошноту. Словом, они имели лишь то, чем располагал любой разведвзвод любого мотострелкового полка. А ходить надо было в сотни раз больше, и встречаться с противником — в сто раз чаще.
— Знаю, что вам еще не приходилось попадать в ситуации, когда необходимо умертвить своего раненого или убить вполне здорового шифровальщика, — заговорил Ермолин и спросил. — А если придется, уверены, что сможете?
— Думаю, что смогу, — ответил Кондратюк.
— Вы верите, что есть мужественные люди, способные вынести любые пытки и не заговорить?
— Хоть нас и учили, что таких нет и не бывает, но я все-таки верю, что есть.
— И, вероятно, к ним причисляете себя, — усмехнулся Ермолин. — Так вот. Не верьте. Выбросите это из головы. Таких людей нет. Запомните это.
— А как же Кампанелла, товарищ полковник? — спросил Кондратюк. — Который выдержал все мыслимые и немыслимые пытки инквизиции?
— Инквизиторы — это даже не абитуриенты по сравнению с академиками из КГБ. Я не имею в виду психотропные препараты. Впрочем, у нас тоже есть специалисты соответствующего профиля, — ответил Ермолин и продолжал. — Вы мне не очень уверенно ответили: «думаю, что смогу». Это тот случай, когда думать не надо, надо действовать, быстро, без раздумий. Оставить раненого врагам — значит погубить группу. Насколько я осведомлен, до сих пор вам в этом отношении везло.
— Эта группа у меня четвертая, — выждав, не продолжит ли собеседник, заговорил Игорь. — И во время выполнения заданий не было ни одного убитого или раненого. За эти годы у меня двое погибли и пятеро получили ранения, но в расположении наших войск. Подорвались на минах в БМП и БТР. Таким же образом и я был ранен.
— И через неделю вернулись в строй, — дополнил Ермолин и снова посмотрел на часы. — Вопросы ко мне есть?
— Есть, товарищ полковник… Духи знают о том, что здесь действует спецназ ГРУ?
— Знают. Но обнаружить пока не могут.
Капитан улыбнулся с гордостью за своих ребят и их товарищей из других групп.
— Знаете, иногда хоть специально с собой трупы носи, чтобы показать моджахедам: тут действуем не мы, а другие, которых вы способны убивать.
— Всем бы нам такие проблемы, — улыбнулся Ермолин.
— Товарищ полковник, хочу сказать… — начал и замялся Кондратюк.
— Ну, ну… — подбодрил Ермолин.
— В последней операции после уничтожения каравана мы нашли небольшой тюк, набитый афгани. Я отдал деньги ребятам, — капитан замолчал, с тревогой ожидая реакции высокого начальника.
— Один и небольшой тюк? — переспросил Ермолин.
— Да, один и небольшой. Сколько там было денег, не знаю.
— И вы не сдали его в финчасть, потому что вспомнили, чем кончилась, вернее, чем не кончилась история с теми миллионами и свое поведение в кабинете следователя?
— Да, — Игорь уже не удивлялся осведомленности собеседника.
— Себе ничего не взяли?
— Не взял.
— Напрасно. Надо было взять, но сообщить об этом нам. И вы, и ваши парни это заслужили.
— Вот я и сообщил, — неуверенно заявил Игорь.
— А почему сообщили?
Кондратюк заколебался, но встретил излучающий жесткую волю взгляд Ермолина и словно бросился с обрыва в ледяную воду.
— Потому что вам все равно бы донесли. У меня сложилось впечатление, что кто-то из группы постоянно информирует начальство о наших делах, но со своим осмыслением событий.
— Информирует — это правильнее чем доносит, — заметил Ермолин. — Но и вы ведь информируете нас.
— Я докладываю по долгу службы.
— Каждый из группы должен докладывать, и тоже по долгу службы в нашей системе. Что касается субъективного осмысления, то и мы ведь осмысливаем. А если бы не опасались, что нам станет об этом известно?..
— Скорей всего не доложил бы, — со вздохом произнес Игорь.
— Хвалить за правду у нас не положено. Правдивость и искренность для нашего ведомства — непреложный закон. У нас врать нельзя. Это опасно, очень опасно. Еще вопросы?
— Последний, товарищ полковник. Наверное, это не мое дело. Но вопрос просто не дает мне покоя. Почему дважды, когда оставалось только нажать кнопку взрывателя, отменялся приказ об уничтожении Шаха Масуда?
— Действительно это не ваше дело, — ответил Ермолин. — Но, возможно, вы удовлетворите свой интерес, когда вернетесь из Москвы, выполнив задание.
В кабинет без стука, но точно через полчаса вошел полковник Клементьев. Ермолин поднялся, пожал Игорю руку.
— Ну, ни пуха, ни пера, Игорь Васильевич, — сказал он и прищурился в ожидании, решится ли капитан послать к черту начальство.
Кондратюк решился.
— К черту, товарищ полковник, — с улыбкой сказал он.
Клементьев повел Кондратюка двумя короткими коридорами не в ту сторону, откуда они пришли. Возле дверей из толстого непроницаемого стекла он показал охране два уже других пропуска, и они вошли в холл посольства.
— Теперь так, Игорь, — переходя на «ты», заговорил полковник. — Сейчас мы пойдем в выделенную тебе комнату. Там поедим, выпьем, как следует или как хочется, и ты отдыхаешь до вечера. Спи на всю катушку и не бойся проспать. Даже если будешь очень возражать, все разно поднимут вовремя, минута в минуту.
— Леонид Игнатьевич, разрешите спросить? — обратился к Клементьеву Игорь.
— Если о твоей командировке в Москву, то не разрешаю. И не только потому, что не знаю ее цель, но и потому, что ни я, ни ты не имеем права обсуждать это
— Понял, — кивнул Игорь. — Но я не о том.
— Говори.
— Я подумал, может быть, стоит взять с собой несколько ребят из моей группы?
Вопрос, собственно, был тот же, только иначе выраженный. Если бы Клементьев знал цель командировки Кондратюка, он бы тут же доложил Ермолину свои сомнения в целесообразности использования этого парня в предстоящей операции. Из его вопросов можно было сделать вполне логичный вывод: Кондратюк либо слишком хитер и скрывает это, либо слишком наивен. И то, и другое требовало осмысливания. Но полковник действительно не знал, зачем капитана направляют в распоряжение ГРУ. А Кондратюк был ни очень хитер, ни не наивен, его разбирало простое человеческое любопытство.
— Во-первых, сегодня ты что-то на удивление плохо усваиваешь, — сказал Клементьев. — Я ведь только что сказал, что это запрещенная тема. Усвой раз и навсегда: то, во что посвятили тебя, не должен знать никто, включая твое начальство, конечно, если ему не положено знать. Во-вторых, если бы понадобились твои ребята, об этом бы не забыли. У нас такая контора, где ни о чем не забывают.
Большинство пассажиров самолета составляли солдаты и офицеры, те и другие явно в подпитии; судя по радостному оживлению и откровенному желанию скорее улететь, — отпускники. На их общем серовато-зеленом фоне штатские выглядели инородными белыми и черными вкраплениями. Рядом с Кондратюком в кресле устроился грузный, рыхлый полковник с красной, распаренной от жары и выпивки физиономией. Именно такими Игорь всегда представлял себе интендантов, но, памятуя о тощем подполковнике, заместителе комполка по тылу в Лангаре, с выводами поостерегся, и не зря. Полковник оказался начальником политотдела дивизии и весьма болтливым субъектом. Предвидя такую возможность, полковник Клементьев перед выездом из посольства вручил Игорю изданные на русском языке афганские сказки и хикаяты, чтобы легче было избавляться от нежелательных собеседников.
