Большинство из стоявших вокруг, впервые видели расстрел собственными глазами. Для них — это была казнь. Женя, прострелив затылок, осознавал, что он делает. Какой-то, видимо, у них принятый ритуал соблюдал и даже проявил своеобразный гуманизм — дал приговоренному несколько секунд помолиться, опустил голову так, чтобы пуля прошла сразу через мозговой столб и смерть была не мучительна. А главное, кощунственно это или нет, но у него в глазах было какое-то чувство, — пусть интерес, даже любопытство, но он нечто чувствовал.
А тогда, зимой, убили человека походя, — как таракана, как вошь раздавили и, по-моему, этого даже и не заметили… Страшно, абсурдно, нелогично, но именно так — хлоп, и все. Нет человека. И не было…
У нас было много видов боевых операций. Наверное, не меньше десяти. Относились мы к ним по-разному. Одних ждали, и даже иной раз с нетерпением, о других же думали — хоть бы пронесло. Самым ненавистным среди них был, конечно же, рейд, особенно зимний. Наиболее долгожданными считались колонны. Они же были и самыми легкими. Относительно, конечно. Но существовала одна разновидность боевых действий, перед которой меркли даже прелести осенних колонн — «оперативные мероприятия по призыву добровольцев в Народную Армию ДРА». Настоящий праздник в рейдовых частях.
Проводились эти акции два раза в год — месяц после сева, весной, и месяц после уборки, осенью. Помимо разведки, второго батальона и саперов в них обязательно принимали участие подразделения афганского КГБ и МВД, соответственно ХАД и царандой. И всегда, без исключений, с ними действовала наиболее сильная, по-настоящему боеспособная группа «соколиков Бори Карамелькина» («подпольная» кличка Бабрака Кармаля) — офицерский батальон местного ГБ, бойцы которого, человек пятьдесят в звании от лейтенантов до майоров, в свое время прошли подготовку в высших военных заведениях и спецшколах СССР.
Призывали «добровольцев» следующим образом: утром из расположения части выходила мощная бронегруппа. Она блокировала какой-либо близлежащий кишлачок, туда входила пехота, и представители местных спецслужб, согнав всех жителей на площадку перед мечетью, уводили под конвоем лиц, подлежащих мобилизации. А таких находилось немало. Вечером подразделения возвращались в полк, а утром все повторялось заново, но уже в более дальнем населенном пункте.
По законам ДРА в армии служили два срока. Первый раз три года. Потом солдатам давали двухгодичный отпуск и, если запасник за это время не обзаводился семьей и не «рожал» определенное количество детей, по слухам, двоих, то его забирали еще раз, но уже на четыре года. Где демобилизовавшемуся солдату взять денег на покупку хотя бы одной жены и чем эту жену с двумя детишками прокормить, никого, кажется, особенно не интересовало. Не захочешь служить второй срок — найдешь!
Всех захваченных в ходе прочесываний новобранцев собирали в «призывной пункт» — считай, концлагерь. Чтоб не было никаких инцидентов, его разбили прямо на территории полка сарбозов. Там в течение двух месяцев новобранцам усиленно промывали мозги: шесть-восемь часов в день политзанятия на тему: «Великие завоевания освободительной Апрельской Революции». Потом более кратко объясняли, как обращаться с оружием и выполнять команды, а также, уже чуть подробней, что за невыполнение этих команд с ними могут сделать. После этого брили (всегда наголо, не считаясь с тем, что в многонациональной стране по религиозным установлениям многим запрещалось оголять голову), мыли, выводили насекомых, вручали форму, автоматы и распределяли по подразделениям. Через полгода две трети призывников сбегали, зачастую с выданными АКМами, или «попадали в плен», тоже почему-то вместе с автоматом. Но к этому времени мы совместно с ХАД и царандоем успевали провести новую акцию, и штаты двадцатого полка Народной Армии были практически всегда полностью укомплектованы.
Дезертиры чаще всего уходили к моджахедам. Потом бежали домой, потом иногда возвращались в свою часть и вновь бросались в бега. Известны случаи, когда один и тот же воин семь-восемь раз менял воюющие стороны и ничего — и у тех и у других это сходило ему с рук. Недаром сарбозы во время боя стреляли, как правило, метров на триста выше целей и обычно после первых же признаков серьезной схватки поднимались в полный рост и, не торопясь, уходили, чуть ли не наступая на наши головы. И что любопытно: когда они не спеша вставали и поворачивались к духам спиной, то те тоже по ним почему-то «не попадали».
Поэтому рассчитывать мы могли только на «Борькиных соколиков». Уж им-то точно терять было нечего. Смертники! В плен «соколиков» не брали. Зато они под прикрытием шурави всегда успешно набирали рекрутов.
Для пехоты такие операции — сущее блаженство. Всегда на машинах и практически никаких обстрелов. Переходы не более одного километра, да и то по равнине. Кишлачки подбирались в относительно мирных районах. (А вот из «немирного» Гузык_Дары или Карамугуля мы ни одного человека так и не призвали). Вдоволь было во время этих походов свежих овощей, фруктов, «беспризорной» живности, всевозможных «бакшишей», а также обилие «плана» для желающих. А самое главное — месяц вольной жизни вдали от нарядов, караулов, хозяйственных работ и уставной нервотрепки. Утром уехали, ночью приехали оружие под койку (молодые бессменного наряда по роте перед подъемом почистят), искупались в Кокче, поели и спать. Утром опять на машины; прямо отпуск при части!
Схема набора «добровольцев» действовала безотказно до весны 1984 года, а потом начала давать сбои. За пять лет призывной работы объединенной коалиции двух народных армий местное население наконец-то пришло к глубокому умозаключению: если во время облав уйти куда-нибудь подальше, то можно избежать не только второго, но и первого призыва. Всего-то и дел: погулять месяц весной да месяц осенью.
И вот за май 1984 года мы собрали человек десять каких-то доходяг. После трех недель безуспешной беготни нас построили на развод, вышедший перед строем начпо срывавшимся голоском произнес сакраментальную фразу: «План не выполнен…» Действительно — какой ужас! Крах социалистической системы тотального планирования… Подрасстрельная статья!
Отцы-командиры приняли соломоново решение: попаслись на приусадебном участке и хватит! Пора и на дальние пастбища…
Пошли на дальние. За неполную неделю нахватали «добровольцев» еще на один двадцатый полк. Но там все было уже не так гладко, как в ближних кишлаках. Все-таки вотчина самого Вадута. И именно там одному из подразделений нашей части пришлось схлестнуться с полумифическими, ранее никем в живую не виданными настоящими наемниками.
О том, что в провинции Бадахшан есть профессиональные «солдаты удачи», да еще европейцы, нам рассказывали задолго до этого случая. Даже называлась предположительная численность: группа «доктора Шульца» — сборная команда человек в семь, как говорили офицеры, «вольные художники». Потом взвод французских «коммандос», якобы бывших «легионеров», охранявших французский госпиталь Красного Креста с Полумесяцем и лично «папика» Вадута. Поскольку этот госпиталь находился под его покровительством, товарищ Вадут вполне мог позволить себе подобную роскошь.
Слухи об этом госпитале подтвердились в конце 1985 года, когда группа имеющих статус дипломатической неприкосновенности врачей-европейцев неожиданно нагрянула к нам в полк и устроила дикий скандал по поводу применения советским контингентом запрещенных международными конвенциями варварских видов оружия, в частности игольчатой шрапнели и бомб аэрозольного наполнения (мы их называли «вакуумными»).
Работу наемников и иностранных военных специалистов мы видели и раньше. Великолепные укрепрайоны и мастерски выполненные огневые точки возводились под их непосредственным руководством. Иногда моджахеды проводили до того удачные огневые налеты по нашим позициям, что мы их тут же приписывали тоже наемникам. Бахаракский погром, по крайней мере, отнесли на их счет. Правда, многим было непонятно, с чего бы вдруг профи стали использовать устаревшие и не очень-то подходящие для подобных операций «буры»? И вот только тогда, летом восемьдесят четвертого, мы в первый и последний раз встретились с наемниками лицом к лицу. К несчастью, познакомилось с «рэйнджерами» наше тыловое подразделение: третья рота первого мотострелкового батальона, занимавшаяся охраной аэродрома. Ранее она принимала участие в боевой операции только один раз, в начале мая восемьдесят четвертого года, и потеряла там одного солдата.
Проводился подготовительный «прогон» к намечавшемуся через полтора месяца рейду в урочище Аргу. На одном из привалов во время ночного перехода молодой солдатик, видимо, крепко уснул, а когда проснулся — подразделение уже ушло. На следующий день нас бросили на скоростное прочесывание, но солдата мы так и не нашли — пропал без вести. Командира третьей роты на разводе после операции полкач чуть-чуть прилюдно не изнасиловал. И вот новый выход…