— Майор, ты хоть чуть-чуть представляешь, куда попал? Что тебе предстоит вынести? — набросился на Алексея Алексеевича комдив Баринов. — Даже такие пацаны, как Ростовцев загибаются, не выдерживая нагрузок, а уж ты тем более в ящик сыграешь. Надо что-то придумать! Чем болел в последнее время? Что беспокоит?
— У меня язва желудка, давление повышено, и сердечко шалт, — ответил Маковецкий, хмуря брови.
— Шалит? Ох, шалуны! Надо его в другое место перевести, Аркадий Михайлович. Какие есть вакансии? Чтоб было полегче.
— Начальником клуба в Джабаль, — предложил начпо.
— Но это капитанская должность! Понижение! — задумался генерал. — Только если он сам пожелает. Желаешь спокойно служить, майор? Хочешь не сбивать ноги в горах и не подставлять башку под пули?
— Согласен! — Шумно выдохнул, освобождаясь от внутреннего напряжения, Алексей Алексеевич.
— Вот и хорошо. Пусть пишет рапорт, а Ростовцеву поискать из резерва другого заменщика. И в донесении в округ отметить низкое качество подбора офицеров для боевых действий!
Генерал посмотрел на меня и спокойно произнес:
— А вы, Ростовцев, поезжайте в полк, продолжайте исполнять обязанности. Ждите другого офицера.
Комдив ушел, а Севостьянов поинтересовался:
— Ростовцев, а ты почему еще не капитан? Что-то я не помню, подписывал ли я тебе представление на досрочное звание.
— Нет. Золотарев документы так и не пропустил, — ответил я и насупился.
«Вот черт! — подумал я. — Заменщика забирают, да и старую обиду со званием напомнили. Обещано много, а реализовано…»
— Так — так! А что у тебя с наградами? С присвоением Золотой Звезды Героя перспективы туманны. Сколько орденов получил?
— Один! Мне целый год этим Героем мозги пудрили и ни разу более не представляли к наградам.
— Непорядок! За последний бой в «зеленке» представим к «Красной Звезде»! Заслужил! Поправим ошибку.
* * *
Из Ташкента возвратился счастливый Рома Ахматов.
— Мужики! Уезжаю! — радостно заорал он, переступая порог канцелярии танкового батальона. — Прощай, Афган!
Я сидел в гостях у Скворцова и оказался невольным свидетелем приезда комбата-танкиста.
— Поступил? — радостно воскликнул Скворцов.
— Да, приняли! — ответил, сияющий от счастья подполковник. — Вы разговариваете с будущим академиком!
— Роман Романович, как же ты умудрился экзамены сдать? Ты ведь с Подорожником вместо подготовки водку глушил! — удивился я.
— Молодо-зелено! Мастерство не пропьешь! — насмешливо сказал Ахматов. — А если честно, то благодаря простреленной груди и орденам! От физподготовки по ранению меня освободили! Иностранный язык молодая училка принимала, выслушала героические военные рассказы и поставила мне троечку. Сочинение я списал: шпаргалка была по теме. А вот тактику устно сдавать — верный завал! Взял билет — вижу, ничего не знаю. А принимать пришел сам председатель комиссии. Генерал! Подошла очередь отвечать, выхожу к доске и несу всякую белиберду. Генерал слушал меня, слушал, прервал и спрашивает: «Вы кто по должности?» — «Командир танкового батальона!» — отвечаю я.
«Эх-хе-хе! — вздохнул председатель. — Как же вы, подполковник, батальоном командуете? Поступать приехали в академию, а знаний нет! Совершенно ничего не знаете, докладываете не по билету! Вынужден вам заявить, что подготовка неудовлетворительна и поэтому рановато в академии учиться…» В этот момент секретарь комиссии трогает генерала за локоток, и слышу громкий шепот: «Товарищ генерал! Это подполковник Ахматов! У него «Красное Знамя» и «Красная Звезда»! Тяжелое ранение! Внеконкурсное поступление! Мы его уже приняли и зачислили!» Генерал растерянно взглянул на секретаря — полковника, потом на меня и продолжил: «Гм-гм! Ну, подполковник Ахматов, принимая во внимание вашу героическую службу и образцовое выполнению интернационального долга, ставлю вам твердую четверку и желаю дальнейших успехов в учебе!» Такие дела! — рассмеялся Роман. — А я переживал, трясся, нервничал! Знать бы наперед, что так получится, время в Ташкенте не терял бы! В рестораны б ходил, на танцы! Спасибо прострелянной груди, помогла!
Мы дружно засмеялись, поздравили комбата, а Скворцов помчался за коньяком, чтобы обмыть успех товарища.
Два дня я писал отчеты, донесения, планы. За месяцы беспрестанных рейдов накопилось бумажной работы невпроворот. Поздно вечером меня вызвал к себе дежурный по центру боевого управления. Посыльный примчался весь запыхавшийся:
— Скорее, срочно!
Что случилось? Что опять нужно от меня? Мое дело спать и ждать другого, более молодого, замполита батальона. Моя война закончилась! Июльский счетчик заменщика отсчитывает часы до возвращения.
Я спустился в бетонный бункер под штабом полка и услышал тревожные доклады с места боев, увидел нервную суету толпившихся офицеров.
— Кто меня вызывал? Что случилось? — спросил я.
Майор Гамаюн указал рукой на стул:
— Посиди минутку, сейчас освобожусь!
Он еще некоторое время докладывал командиру полка о каких-то цифрах, а затем повернулся ко мне.
— Никифор, беда! Батальон опять нарвался на «духов». Вновь была бойня.
— Какие потери? — забеспокоился я.
— Один солдат погиб и тридцать пять раненых.
— Кто погиб? Фамилия?
— Пока не знаю. Доложат через час, — устало махнул рукой майор. — Кто-то из саперов. Много покалеченных. Оторвало руку Монастырскому.
Черт! Опять ему досталось! В «зеленке» месяц назад чиркнул по спине осколок, а теперь очередная беда!
— Догадываюсь, ты меня сюда вызвал не для информирования о потерях? — нехотя начал я подталкивать дежурного сказать, что он мне не хотел говорить, а я не желал слышать.
— Тебя командир полка сюда вызвал. Комдив в бешенстве! Генерал рвет и мечет! Гневался, почему ты был не с батальоном, а в полку! — ответил дежурный. — Никуда не уходи, сейчас Барин будет тебя лично «иметь».
— Хм! Ну-ну! Пусть попробует! Пока он сюда вернется, я уже с предписанием окажусь за пределами досягаемости, в Ташкенте, или буду в Черном море плескаться. Будя! Отслужили свое! Навоевались! — Последние фразы я выкрикнул не совсем уверенно.
— Вряд ли. Не брызгай оптимизмом. Думаю, ты еще задержишься в этой стране на некоторое время, — возразил Гамаюн. — А вот и комдив!
Дежурный бросился к радиостанции и, встав по стойке «смирно» возле аппарата, начал рублеными, четкими фразами отвечать на вопросы начальства. Через пару минут майор гаркнул: «Так точно, он здесь», и протянул мне микрофон и наушники.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — поздоровался я уныло.
— Ростовцев! Почему бросил батальон на произвол судьбы? — без ответа на приветствие сразу же начал ругаться комдив.
— Я оставил батальон? — искренне удивился я. — Никто никого не бросал! Я отслужил свой срок и собираюсь домой. Вы же видели моего заменщика, теперь я еду на его место. Меня в России танковый батальон ждет.
— Нет, нет и нет! Такой номер у тебя не пройдет! То был не заменщик. Этого майора мы отправили в другой полк.
— Но ведь он был не сном и не привидением! Реальный майор! Если вы с начальником политотдела станете каждую кандидатуру моего заменщика отметать, я что тут до Нового года буду ноги по горам стаптывать!
— Прекратите пререкаться, товарищ старший лейтенант! Батальон разгромлен! Комбат деморализован! — возмущался генерал. — Собрать оставшихся в казармах солдат и быстро прибыть сюда! Всех хромых, косых, дистрофиков в строй!
— А на чем добираться? — удивился я опять.
Мысленно я постепенно смирялся с неизбежным участием в очередных боевых действиях. Все равно заставят. Не в госпиталь же бежать прятаться! А то «герой-герой», а в заключение выставят трусом и подлецом, грязью польют.
— Выдвинуться на оставшихся БМП! Наверняка в ремонте есть несколько единиц! — объяснил генерал. — К утру чтобы были восстановлены! Завтра в «Теплом стане» получите подкрепление из дорожных батальонов. Конец связи!
Генерал что-то рявкнул дежурному, но меня это уже не касалось. Вот черт! Я как назло и одежду раздал! Горник Гундуллину подарил, песочник — Мандресову, маскхалат — Бугриму. В чемодане осталось лежать только новое х/б, которое я собирался увезти домой. На память. Пачкать и рвать его не хотелось. Кроссовки почти развалились, но на один рейд их, наверное, хватит. Еще проблема: автомат я с себя списал, сдал и аттестат на оружие получил из службы вооружения. Автомат я, конечно, возьму, но это — явное нарушение. Он теперь не мой — чужой, если подходить, руководствуясь буквой закона.
В парке меня обрадовал техник роты, что из семи стоящих «гробов» есть три чуть живые БМП. Они, в принципе, должны потихоньку доехать до места боев. Если начнут движки греться, то надо заглушить двигатель, постоять, дать ему остынуть. Потом можно дальше ехать.
