Он говорил долго, расхваливая «Пятидесятую параллель» и обращаясь только ко мне, словно я, а не москвичка был главным его гостем. Бывают такие люди: выказывая свое полное равнодушие и даже пренебрежение к новому человеку, они исподволь, незаметно изучают его и потом только делают вывод, что это за человек и стоит ли ему доверяться. Откровенно говоря, в тот день я был рад такой странной привычке майора. Еще больше я обрадовался, когда через полчаса он поднялся и перекинул через плечо плащ:
— Ну-с, я готов.
— Как? Вы уезжаете, не попрощавшись с семьей?— удивилась Татьяна Михайловна.
— А у нас здесь семей нет, — снисходительно обронил майор. — Эвакуированы с Дальнего Востока по случаю военного времени.
Мы вышли к машине.
* * *
Сразу за Онором потянулись болота, поросшие мелколесьем и осокой. Машина запрыгала на бревенчатых настилах, разбрызгивая проступавшую сквозь щели воду. Кругом было тихо, пустынно: ни человека, ни птицы. Даже привычная в этих местах мошкара куда-то исчезла. Должно быть, перед этим стояли холодные дни.
Москвичка молчала. Молчал и Борисов, внезапно насупившись и сосредоточенно поглядывая по сторонам.
Так мы проехали километров пятнадцать, как вдруг у мостика через мелкую гнилую речушку встретили двух пограничников. Те стояли по обочинам дороги и спокойно ждали приближения машины. Потом один из них поднял руку и, когда машина остановилась, подошел к передней дверце. Внимательно посмотрел на Татьяну Михайловну, отдал честь майору и мотнул головой: дескать, проезжайте.
— Почему они не потребовали документы? — спросила Татьяна Михайловна.
— Солдат службу знает... — усмехнулся Борисов, посмотрев на меня.
Внезапно кусты ольхи и осинника расступились, и открылась большая поляна, вся в пнях и поваленных деревьях.
— А это тоже японцы? — обернулась ко мне москвичка.
— Нет, это сектора обстрела.
Майор метнул на меня недовольный взгляд и нахмурился.
В центре поляны, в зеленом острове кустов и высоких сосен, стояли деревянные постройки. Это и была застава Поддубного, или Хандаса, как ее называли в отряде.
— А почему она так называется?
— По имени речки, которую проезжали, — пояснил я.
— Хан-да-са... Как это поэтично!
Мы вежливо согласились, хотя ничего поэтичного не находили в этом названии. Хандаса и Хандаса... В отряде были и другие заставы: Пильво, Амба, Пи-ленга, Тополев мыс, и никто никогда не восторгался их названиями.
Не успели мы вылезти из машины, как к Татьяне Михайловне подлетел молодцеватый лейтенант с румяным лицом и вытянулся-в струнку:
— Лейтенант Поддубный, начальник заставы!
— Здравствуйте, — протянула она руку.
— Здравия желаем!
У него был зычный, повелительный голос..
По широкому коридору мы прошли в просторное помещение, заставленное койками. Одни из них пустовали, на других спали пограничники.
— Отдыхают?
— Так точно! — ответил Поддубный.
Он был весь внимание и предупредительность.
— А когда же они встанут?
— В разное время. Прошу, — он пригласил москвичку в канцелярию. Но Татьяна Михайловна не торопилась.
— И так каждый день? Одни спят, другие бодрствуют?
— Да. Одни спят, другие бодрствуют.
— Интересно. Очень интересно.
Поддубный промолчал, корректно склонив голову. Он привык больше слушать, чем рассказывать, и отвечать на вопросы, чем спрашивать.
Из канцелярии мы прошли в ленинскую комнату, потом осмотрели кухню, двор, собачий питомник. Попадавшиеся нам бойцы с любопытством глазели на незнакомую женщину. Борисов нервно похлестывал по голенищам сапог прутиком. Я плелся сзади, мечтая об одном: скорее вернуться в город. А москвичка все расспрашивала и расспрашивала, будто инспектор: и сколько лошадей на конюшне, и какие собаки в питомнике, и что готовит повар на ужин. До всего ей было дело, все ее интересовало. Пояснения давал Поддубный, майор же больше отмалчивался, хмурился и хлестал себя прутиком.
Проходя мимо казармы, окна которой были снаружи затянуты проволочными сетками, Татьяна Михайловна вдруг остановилась:
— А зачем решетки на окнах?
— Для предохранения личного состава, — ответил Поддубный.
— От чего?
— От посторонних предметов.
— Например?
Вопрос был задан слишком настойчиво.
— Японцы иногда гранатами балуются...
Борисов с размаху хлестнул по голенищу. Кажется, эта женщина не в меру любопытна.
И когда, вернувшись вазарму и поужинав, она сказала, что хочет выйти ночью с кем-нибудь из солдат на границу, мы, не сговариваясь, дружно принялись рисовать мрачные картины.
— Там болото, а вы в туфлях.
— Скоро пойдет дождь, и вы до нитки промокнете.
— Позавчера на границе видели медведя.
Но москвичка упорно стояла на своем. На заставе найдутся сапоги и плащ, говорила она, а медведи на людей не нападают.
Тогда Борисов выдвинул компромиссное предложение: не хочет ли Татьяна Михайловна посмотреть, как отдается пограничному наряду боевой приказ?
— Это, наверное, неинтересно, — неуверенно сказала она.
— Что вы! — воскликнул майор и по своему обыкновению стал доказывать мне, а не москвичке, как это интересно. Я слушал и кивал головой.
— А на границу завтра, по солнышку. Договорились? — заключил Борисов.
Это подействовало.
Старшина принес в канцелярию керосиновую лампу, зажег ее, за окнами сразу стало черно.
В сопровождении дежурного вошли два пограничника. Вид у них был грозный: фуражки с опущенными на подбородок ремешками; брезентовые плащи, туго перетянутые солдатскими ремнями, патронные сумки, гранаты и ракетницы, висящие по бокам.
Старший наряда, голубоглазый, розовощекий здоровяк с пухлыми, как у ребенка, губами, быстро осмотрелся по сторонам, вскинул руку к фуражке и доложил, что пограничный наряд в составе ефрейтора Петрова и рядового Осипенко прибыл за получением боевого приказа на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Осипенко, смуглолицый, с горбинкой на переносице,’ с любопытством смотрел на москвичку.
Поддубный вышел из-за стола:
— Как отдохнули?
— Хорошо, товарищ лейтенант!
— Как здоровье?
— Отлично, товарищ лейтенант!
— Службу нести можете?
— Так точно, товарищ лейтенант!
Это был обычный диалог между начальником заставы и пограничным нарядом.
— Так... — сказал Поддубный и покосился в сторону москвички. Та сидела ка стуле, выпрямившись, прищуря глаза.
Затем он по очереди взял у пограничников винтовки, пощелкал затворами, заглянул в казенную часть, проверил у каждого патронные сумки, осмотрел гранаты, потребовал перевязочные пакеты. Все было в порядке.
— Так... — снова проговорил Поддубный и вежливо спросил Татьяну Михайловну: — У вас будут вопросы?
— Нет, что вы... — смутилась она.
Поддубный разыгрывал свою роль с блеском.
— Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!
Далее он указал вид наряда, маршрут движения и сроки службы, подробно изложил задачу каждого на любой предвиденный и непредвиденный случай. Он называл речки и сопки, не существующие на Сахалине, и опознавательные знаки, не указанные ни в одной инструкции. Он говорил о том, чего не бывает в приказах, и умалчивал о том, что обязан был сказать. Это была интересная сцена.
— Вопросы есть? — серьезно спросил Поддубный у Петрова, и Петров так же серьезно ответил, что вопросов у наряда нет.
— Повторите приказ!
И старший наряда повторил приказ слово в слово, ни разу не запнувшись и ничего не спутав. У него была великолепная память.
Поддубный приложил руку к фуражке:
— Выполняйте!
Дежурный, Петров и Осипенко четко повернулись и, стуча сапогами, вышли из канцелярии. Через минуту они уже снимали с себя ракетницы, гранаты, патронные сумки, брезентовые плащи и сдавали все это дежурному. На границу им нужно было выходить после двух часов ночи.
— Скажите, как же вы не потеряли след нарушителя? Ведь двадцать шесть километров!
— Ас нами Рекс был, — ответил Петров. — Опять же одного гвоздя не хватало.
— Какого гвоздя?
— Ну, на подковке левого каблука у нарушителя. Примета хорошая.
— Понятно. А скажите, как Рекс погиб?
Наступила пауза.
— Рекс? — проговорил Петров тихо. — Да уж вот так, не уберегся. А в общем прыгнул на шпиона, а тот прямо на лету в него три пули всадил. Четвертую, последнюю, значит, для себя оставил. Но Рекс все равно не дал. Мертвый, а перегрыз правую руку. Тот левой маузер перехватил, да мы подоспели.
И опять наступила пауза.
— Скажите, как он вам деньги предлагал?
— Ну, известно как. Взял и предложил. Пять тысяч.
— А вы что ответили?
