Ознакомительная версия.
Интересно-то интересно, но только когда это не становится известно. А вот если тебя уличили в том, что ты читаешь что-то чужое, тут не до абстрактных Володей Мурашкиных. Абстрактных в смысле лично незнакомых.
— А кто это тебе все это писал? — Константин неуклюже попытался перевести разговор на другое. — Чувствуется, что с чувством… — скаламбурил он.
И снова Вера улыбнулась — влюбленно, ласково. И кокетливо.
— А ты что же думаешь, кроме тебя мне уже никто не может что-то доброе сказать? — сладко потянулась она.
Под простынкой призывно обозначилось ее прекрасное тело.
— Не дразнись! — подхватывая игру, многообещающе пригрозил Калюжный, надвигаясь на лежащую женщину.
— А почему?.. Только тихо — ребенка разбудишь…
Ага, как же, тихо, когда тебя так зовут…
Костик как-то ночью проснулся, когда они, как бы это сказать, занимались любовью. (Само по себе словосочетание «заниматься любовью» — попросту идиотское. Как будто любовью и в самом деле можно заниматься… Можно любить — или трахаться!). Парнишка расплакался, взял подушку и попытался отправиться спать на балкон… И в ванную за ними тоже пытался подглядывать… В общем, типичный Эдипов комплекс… Что, в общем-то довольно распространено среди мальчиков, которые воспитывались одинокими матерями.
…В электричку, как водится, еле втиснулись. По утрам они все в Москву идут забитые до предела.
— Костя, а ты уверен, что тебе это нужно?
Вера была маленького росточка, а потому когда она говорила, Косте приходилось наклоняться, чтобы за шумом поездного гама расслышать ее слова.
— Что именно? — не совсем понял он.
— Ну, ты уверен, что тебе и в самом деле нужно попасть к нашим? — спросила она, глядя снизу вверх добрыми карими глазами сквозь слегка матовые линзы очков.
— А к кому же мне еще обратиться за помощью? — чуть растерянно отозвался Константин. — Надо ж того урода отыскать! Ну а кто ж, кроме ваших, мне его укажет? В смысле, где ж мне его искать…
Под полом мощно ревели двигатели, стучали колеса… В тамбуре стоял разноголосый гам. Приходилось говорить громче, чем хотелось, а потому Калюжный старался изогнуться, наклониться к самому уху Веры.
— Ладно, попробую… — отозвалась она. — Только ничего не обещаю… Сам понимаешь, просьба слишком непривычная… Но попробую.
Вера вообще была на редкость добрым и отзывчивым человеком. Она никому в просьбах не могла отказать. Таких людей, как правило, эксплуатируют на работе по полной программе. Они и чувствуют это, да только в силу покладистости характера не могут ничего этой безбожной эксплуатации противопоставить. И их счастье, если начальники понимают, какое исполнительное чудо им досталось. Беда же однако в том и состоит, что руководители, как правило, этого не осознают и пользуются добросовестностью подчиненного напропалую.
— Да понимаю, конечно! — продолжал разговор Константин. — Если каждый к вам будет переться с просьбами найти какого-нибудь конкретного бандюка…
— Дело даже не в этом, — начала объяснять Вера. — Просто у нас на Кузнецком мосту имеется приемная ФСБ. Есть и телефон доверия. Так что простой гражданин, у которого есть что сообщить или обратиться с просьбой к нашей структуре, в любое время может обращаться туда.
— Ну это хорошо, понятно, — нетерпеливо согласился Калюжный. — А ваша-то структура тогда для чего нужна? У вас же Центр общественных связей!..
Конец его вопроса заглушил рев встречного поезда. Пока он с грохотом проносился мимо оконного проема с выбитым стеклом, они молчали.
— Ага, Центр общественных связей, — заговорила Вера, когда стало тише. — Он создан для того, чтобы информировать общество о том, чем занимается ФСБ, но не лично каждого, а через средства массовой информации. Мы, во-первых, не в силах заниматься с каждый отдельным человеком, а во-вторых, это вообще не входит в наши обязанности.
Поезд замедлил ход, его начало швырять по стрелкам. Под днищем вагона противно скрипели колеса, стучало что-то тяжелое, как будто пыталось проломить пол снизу. Вдоль полотна тянулся серый забор с привычными надписями «ЦСКА», «ЛДПР», «Москва без свиней» и другими, подобными же, «шедеврами» народного творчества.
— Подъезжаем, — сообщила Вера.
— Ладно, я все понял, — думал о своем Калюжный. — Ну а как же тогда ты мне поможешь?
— Посоветуемся, — лукаво усмехнулась женщина.
— Что, через «товаровед, завмаг»… - засмеялся Константин, вспомнив Райкина-отца.
Вера ревниво погрозила ему пальчиком:
— Я тебе покажу «товаровед»!.. — она прекрасно помнила, что он некогда был женат на «работнице прилавка». Однако развивать тему не стала, перевела разговор в прежнее русло: — Просто, как и везде, у нас работают нормальные простые ребята, которые тебя поймут и если смогут, помогут…
Однако решить вопрос оказалось и в самом деле не так просто. Константину пришлось довольно долго сидеть в скверике между Лубянской площадью и Политехническим музеем. Мимо со всех сторон нескончаемо ревели моторами сотни машин. Делать было нечего, а потому Калюжный просто глазел по сторонам. Не так часто в его жизни выпадали такие минуты, когда была возможность просто сидеть и существовать. Вернее, ждать, пока кто-то где-то будет решать его проблемы — обычно свои проблемы он пытался решать сам.
Вокруг протекала своя жизнь. На скамейке напротив заросший щетиной морщинистый бомж жевал какую-то очень неаппетитную снедь. Неподалеку пили пиво и о чем-то негромко беседовали двое мужчин — несмотря на жару, в костюмах и при галстуках. Чуть подальше разместилась стайка девиц, привлекающих внимание своей подчеркнуто вызывающей внешностью — на них взгляд Константина задерживался, естественно, дольше, чем на других представителях человечества, обосновавшихся в сквере. Откуда ж было знать провинциалу, что этот зеленый пятачок — одно из мест, где собираются профессиональные столичные проститутки и что даже на однократное общение с любой из них его офицерской получки не хватит…
Какое-то время Калюжный наблюдал за странным поведением некоего помятого мужчины, который ходил по газону и как будто что-то искал. Специальной палкой он время от времени расковыривал землю и что-то собирал. Когда Константин понял, что именно складывает в объемистый пакет странный мужчина, был крайне удивлен. Оказалось, тот собирает… грибы. Настоящие шампиньоны! В самом центре Москвы.
— Сколько ж в них свинца и другой гадости, — проворчал мужчина, сидевший на скамейке рядом с Константином и тоже следивший за грибником.
Да уж, что верно, то верно, экологически чистым продуктом эти шампиньоны и в самом деле трудно назвать, — подумал Калюжный, но ничего не ответил.
Он с каким-то внутренним трепетом ожидал момент, когда сможет (впрочем, еще сможет ли? Чем больше проходило времени, тем больше он в этом сомневался) войти в это здание, что множеством окон смотрело на площадь. Его, это здание, знает весь мир, попасть сюда боятся и побывать здесь мечтают многие и многие люди. И сейчас где-то внутри этого здания, возможно, уже начали проворачиваться какие-то шестеренки, которые, надеялся Константин, распахнут двери, чтобы пропустить внутрь лично его, простого армейского вертолетчика майора Константина Калюжного!
Он никогда не был человеком робкого десятка. И уж тем более не комплексовал перед званиями и чинами. Ему нередко доводилось возить на своем вертолете начальников самого различного ранга, в том числе и больших генералов. И отнюдь не испытывал перед ними какого-то трепета. Более того, любил подчеркивать свою независимость и то обстоятельство, что в воздухе он единовластный хозяин положения. Не дай Бог кому-нибудь из начальников попытаться командовать им во время полета! В этом случае Константин демонстративно небрежно тыкал пальцем в прикрепленную к стене, написанную на помятой исцарапанной жестянке инструкцию, где говорилось, что во время полета никто не имеет права вмешиваться в действия командира воздушного судна… Другое дело, если его о чем-то просили! Вот тут он мог и снизойти и к просьбе прапорщика или лейтенанта. Мог сделать крюк или совершить незапланированную посадку, если, конечно, считал просьбу обоснованной.
— Я не так высоко взлетел, чтобы бояться упасть, — слегка рисуясь, любил повторять он, в то время как на своем вертолете такое вытворял на максимальной высоте, что сослуживцы пророчили: своей смертью ты, мол, парень, не помрешь.
А тут — тут он ощущал какой-то внутренний трепет. Потому что в армии ему все было более или менее знакомо. А здесь, за этими стенами, существовал иной, таинственный, мир, иная, непостижимая, вселенная, протекала неведомая жизнь, которую Константин не знал — все то, что в его представлении объединялось понятием «государственная безопасность».
Ознакомительная версия.
