О том, как воспринимали Германа в школьные годы его товарищи, взволнованно говорится в письме Татьяны Александровны Ларионовой (я списался с нею), работающей сейчас в Минском институте иностранных языков.
«Учились мы с ним вместе в Нижнем Тагиле в 8 и 9 классе школы второй ступени имени Крупской. Восьмых и девятых классов было несколько. Он и я учились не в одном классе — в параллельных. Школа была большая, с кооперативным уклоном, ходили на практику в магазины, изучали товароведение, счетоводство... Он выделялся среди учеников своим внешним видом, культурой, начитанностью. Характерной особенностью, которая мне в нем запомнилась, были юмор и остроумие, которые уживались с вдумчивостью и серьезностью. Учился он хорошо и серьезно. Я в то время была председателем учкома школы, он всегда при встрече, здороваясь, улыбался и говорил: «Ну, как учком, нос крючком?» Тогда, учась в школе, он создал школьный журнал, который назвал «Анчар», но он просуществовал немного, это очень огорчало Германа».
В 1928 году Герман окончил среднюю школу. Несмотря на то, что трудно было ходить (сильно ломило в суставах; Герман заболел ревмокардитом с восьмого класса), он поехал в Ленинград, чтобы поступить в университет. Экзамены сдал превосходно, однако не был зачислен в университет: в конце двадцатых годов был все еще ограничен прием для детей интеллигенции в высшие учебные заведения.
Вскоре семья Занадворовых переехала в Челябинск. Здесь начался трудовой путь Германа: он поступил в химическую лабораторию завода имени Колющенко, а некоторое время спустя перешел работать в редакцию местной железнодорожной газеты «На стальных путях». Мне удалось прочесть только один материал Г. Занадворова, относящийся к этому периоду его журналистской деятельности — очерк «Его подняла революция», опубликованный в праздничном ноябрьском номере газеты в 1933 году. Однако уже по этому очерку можно судить, что Герман блестяще начинал творческий путь; такие страстные, полные глубокого смысла очерки редко приходится читать даже у маститых газетчиков.
В конце 1934 года, желая избавиться от ревмокардита, положившись на совет врачей, Г. Занадворов переехал из Челябинска в Киев. Там он устроился в «Рабочую газету». Через год он уже ответственный секретарь редакции. Занимается организаторской работой в газете и плодотворно пишет для нее, воспитывает рабкоров и начинающих литераторов, создает короткие рассказы и работает над исторической повестью.
Для живого представления того, каким был он, Герман, в ту пору, я хотел бы привести отдельные кусочки из письма Владислава Леонтьевича Лозинского. Письмо он прислал в «Огонек», прочитав в этом журнале мой очерк «Рукописи, посланные на воздушном шаре.»
«Я, восемнадцатилетний юноша, робко переступил порог кабинета, где работал Занадворов. Помню худое, умное бледное лицо, острые черные глаза и добрую улыбку... Я был рад этому знакомству! Меня радовала непринужденность, простота этого человека, окрыленный возвращался я домой. С тех пор началась наша творческая дружба. Герман Леонидович корректировал присланные материалы, советовал писать не только об отрицательных явлениях производства...
— Владик, присматривайся к людям, одетым в спецовки и кирзовые сапоги, говори с ними и узнаешь, какая у этих людей красивая душа».
Еще в школе в Германе ярко проявилось его главное свойство — ЧЕЛОВЕКА ДЛЯ ЛЮДЕЙ.
В 1940 году, перейдя работать из газеты в политотдел киевской железной дороги, он с гордостью вспоминает в письме к родителям о своей деятельности там: «Вам, наверно, странно, что я политработник. Но, впрочем, если припомните мои тринадцать общественных должностей в школе — будет не так удивительно». В том же году он вступил в партию. Женился на Марии Яремчук. Мариша тоже служила в «Рабочей газете» и одновременно с мужем перевелась в политотдел железной дороги.
6 июля 1941 года кочующий по прифронтовой полосе Герман (к этому времени советские войска понесли огромный урон в людях и военной технике, была оккупирована Прибалтика, почти вся Белоруссия и большая часть Украины) пишет родным:
«...Пока же мне хочется вас успокоить. Это не просто агитационная фраза, дорогие мои батько и мамо. Но то, что видел, убеждает навсегда: ни временные неудачи, ни жертвы, ни страдания не смогут лишить нас победы. С такими людьми это просто невозможно. Трусы отсеются. Сволочи найдут свое место. Немцы смогут продвинуться еще: у них пока что ряд преимуществ. А потом — им конец».
В августе 1941 года в газете «Гудок» появился очерк Германа Занадворова «Советские люди». В очерке рассказывалось об одной героической ночи прифронтовых железнодорожников.
В окружение Герман попал, находясь с Марией в Пятой армии. Вместе с этой армией они пытались пробиться в Киев и не пробились. Под Оржицей, где Пятая армия делала попытку прорваться на Восток, полегло много ее командиров и бойцов. Германа, у которого еще до войны было очень плохо с ногами, вынесли из-под Оржицы Мария и сержант Борис Кузнецов, парень с Алтая. С остатками войск, вырвавшихся из оржицкой каши, они сделали попытку прокрасться через Сулу и южнее Хорола, но потерпели неудачу. В результате Герман оказался в растянувшейся на километры колонне советских военнопленных. Мария следовала за колонной. На привале она разыскивала мужа, передавала ему пищу и воду, взятую в деревнях, встречавшихся на пути колонны. Затем Герман оказался в лагере, окруженном колючей проволокой. Здесь не было никаких строений. Спали прямо на земле. Каждую ночь умирали сотни человек от голода, усталости, ран. Как-то вечером он купил за десять рублей у лагерного спекулянта махорки на цигарку, накурился и потерял сознание. На следующий день, очнувшись, понял, что скоро умрет, и решил перед смертью сказать часовому, попавшемуся на глаза, все, что он думает о фашистах. Пытаясь встать, он падал. Но вот распрямился и пошел. Всех, кто был способен двигаться, угнали на работу, и он шел среди трупов и умирающих. Когда не хватило мочи идти, пополз. И тут его заметила стоявшая за изгородью Мария. Она кинулась к часовому и упросила его отдать ей Германа. В избе какой-то старушки она выходила мужа. Надежды пробиться к своим у нее теперь не было, и она решила добираться с Германом к родителям, жившим в селе Вильховая. Герман еще очень плохо передвигался. Она продала пальто, купила клячу и повезла его на одноколке. Кляча быстро пала. Тогда Мария повела Германа. Он еле шагал от боли в ногах. Иногда просил: «Брось меня, я все равно умру.» Выбиваясь из сил, она упорно вела его дальше. А когда его ноги совсем отказали, повезла на тачке. Так и добрались они до Вильховой.
Через год, перед явкой в гестапо, Герман напишет родителям такие слова о жене: «И в личной жизни — в своей интимной — нашел, что дано найти человеку — женщину, которая стала настоящей подругой и спутником по делу, куда шел. Если не будет меня, очень прошу — берегите Маруську. Она — большой молодец, и то, что она была у меня, — тоже счастье, не всегда выпадающее людям».
Яремчуки встретили Германа приветливо. Мариша делала все, что было в ее силах, чтобы муж быстрей поправился. Однако выздоровел он нескоро. Главной причиной тому были не адские боли в позвоночнике, не иссушающий жар и боль в суставах, а его душевное состояние, граничащее с отчаянием.
Постепенно Герман начал писать, хоть и не видно было конца оккупационной тьме. Чтобы никто из жандармов, полицаев и прочих гитлеровских прихвостней не проведал, что он пишет, Герман забирался на лежанку и там при свете коптилки работал; предварительно закрывали наглухо ставни, а лежанку задергивали занавеской. Писал он урывками и сразу начисто, но в рассказах и главах романа, оставшихся после него, во всем обнаруживает себя с незаурядной силой мастер, под рукой которого слова как бы перестают быть словами: оборачиваются людьми, светятся солнцем, звучат музыкой.
Он привык к тому, что его произведения воздействуют на жизнь. А тут, написанные кровью сердца, они лежат в бездействии. Он не мог примириться с этим.
Подростком он запускал вместе с однокашниками воздушные шары, сделанные по типу шара братьев Монгольфье. Он ликовал, вспомнив об этом.
Шар они делали вдвоем с Маришей, даже тайком от ее стариков — не хотелось их тревожить. Однажды вечером они накачали его нагретым воздухом. Шар рвался из рук, как привязанный за ноги сокол, но Герман не отпустил его, покамест не вышел на огород и не убедился, что ветер дует в желанном направлении.
Ночь была беззвездная, и шар мгновенно исчез в темноте неба. Сквозь жужжание садов донеслись с улицы голоса полицаев, нализавшихся самогону. Надо было бежать в хату, но Герман по-прежнему стоял на том месте, откуда отправил воздушного гонца. Он мысленно улетал за шаром.
Мариша загремела возле порога подойником, давая знать мужу, что он должен немедленно возвращаться. Герман быстро зашагал к хате, сердясь, что позволил себе раскиснуть.
