Отныне, чтобы иметь право фотографировать на объектах, надо было, для начала, попасть в список, подписываемый руководителем предприятия (организации) и начальником секретной части. Против фамилии, имени и отчества надлежало указать «время и место рождения», «сословие и соц. положение», «профессию или специальность», «партийность и стаж», ответить на вопросы «служили ли Вы или Ваши родственники] в войсках или учреждениях] белых правительственных] чин[овников] (должность), где, когда и проживали ли на территории бел[ых]», «имеете ли за границей или ин. миссиях родств. или бл[изких] знакомых»[12].
Это главные причины (другие – далее), почему, рассматривая историю собственно парка «Екатерингофский» в годы войны, нет возможности проиллюстрировать текст фотографиями, сделанными ленинградскими фотолюбителями. Главным (на данный момент) иллюстративным материалом остаются результаты немецкой аэрофотосъемки 1941–1943 гг.
Г.Л. Соболев подчеркивает, что в условиях военного времени разрешение на фотосъемки имели в первую очередь фотокорреспонденты Ленинградского отделения ТАСС и периодических изданий. Но из 30 тысяч снимков блокадного времени разрешение цензуры на печать получили только чуть более 7 тысяч[13].
Здесь же уточню, что фотографировали в годы блокады в городе не только корреспонденты Ленинградского отделения ТАСС, но и, судя по мемуарным источникам, иные лица. «Муж маминой сестры был туберкулезником, его на фронт не брали. Он был фотографом, ходил на военные корабли и делал фотографии, за что ему платили полстаканчика крупы, которую мы делили на всех»[14].
И еще. Вполне возможно, что фотографии, сделанные в парке имени 1 Мая (или около него) в июле 1941 – январе 1944 гг. и были в фондах Музея обороны Ленинграда, но известно, что в связи с «ленинградским делом» в период 1949–1953 гг. (до приказа от 5 марта 1953 г. о ликвидации музея) были почти полностью уничтожены и его экспонаты, и фонды.
Широко известен ряд фотографий с Нарвскими триумфальными воротами, опубликованных как в военное время[15], так и в послевоенные десятилетия.
Вместе с тем по ряду аннотаций к опубликованным снимкам и к снимкам 1941–1942 гг., содержащимся в фондах Центрального государственного архива кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга (ЦГАКФФД СПб) где на втором плане возвышаются Нарвские триумфальные ворота, есть замечания (которые также будут изложены далее).
Часть иллюстраций к настоящему изданию взята из опубликованных источников, часть – из личных архивов и часть документов для копирования была мне предоставлена Т.И. Давыдовой, председателем Общества жителей блокадного Ленинграда муниципального округа «Екатерингофский».
Вопрос, который, естественно, не мог не возникнуть при написании этой книги: сколько жителей в районе парка имени 1 Мая (на Молвинской улице и в домах нечетной стороны набережной Бумажного канала), окрестных улиц Нарвского проспекта скончалось или погибло в годы блокады Ленинграда?
Скажу сразу. Указать точные цифры по конкретной улице, проспекту, переулку, набережной или конкретному дому возможности нет – и не будет. Об этом пишут и говорят почти все. Причин достаточно много. И о них также известно[16].
И уже неоднократно опубликована выдержка из раздела «Похоронное дело» отчета городского управления предприятиями коммунального обслуживания (УПКО) (от 5 апреля 1943 г.): «По данным кладбищ города, далеко не точным, возможно завышенным, ими за период с 1 июля 1941 г. по 1 июля 1942 г. захоронено 1 093 695 покойников» [17].
В примечании к публикации процитированного документа уточнено, что листы с цифровыми показателями за 1942–1943 гг. были изъяты с пометкой «в 1-й отдел» УПКО, но – констатируется – документы этого отдела за годы войны в Центральный государственный архив Санкт-Петербурга не поступали, «поэтому установить исходные цифры отчетности треста не представляется возможным»[18].
Но все же укажу еще на две причины, которые связаны с местоположением парка имени 1 Мая (достаточно отдаленного от ближайшего официального места массовых захоронений в период блокады), вырытой в июле 1941 г. щели-убежища в самом парке и – в то время – судоходной Екатерингофкой с ее быстрым течением и Обводным каналом.
B. Г. Григорьев, живший в годы блокады напротив парка имени Ленина, в своих воспоминаниях пишет: «У кого были силы, несли труп в парк и клали в одну из щелей-траншей, которые мы летом [1941 г.] готовили для укрытия населения, а теперь они пригодились для захоронения. Была надежда, что потом людей перезахоронят…». По мнению автора, этого не произошло[19].
C. В. Яров приводит факт, что временные захоронения были в Александровском саду [20].
Одна из участниц «трудовой повинности по очистке дворов» весны 1942 г. рассказывала (уже в эвакуации), что «трупы весною свозились в детских колясочках и спускались в реки и каналы»[21].
Я обратился к архивным документам.
В ЦГА СПб, в деле спецчасти исполкома Ленгорсовета «Именные списки на граждан Ленинского района, погибших от артобстрела, бомбежки и голода за период блокады»[22], на обеих сторонах двухсот четырех листов – 17 989 фамилий, почти все – с именами и отчествами и указанием года рождения. Но отсутствует графа «место проживания» или «прописки».
В архивной описи домовых книг самая поздняя (например, по Лифляндской улице) датируется 1931 г.
На сегодняшний день основным опубликованным источником сведений является 35-томное издание «Блокада, 1941–1944, Ленинград: Книга памяти» (далее – «Книга памяти»). В ней приведены данные более чем на 630 тысяч человек. Место их проживания указано на момент смерти.
Но даже это издание не дает возможности получить обобщенные данные, сколько всего жильцов данной улицы или такого-то дома скончалось. Я просмотрел все 35 томов[23].
Во-первых, местом проживания ряда умерших указан только административный район города (что указывалось на лицевой стороне выдававшихся свидетельств о смерти), а самые ранние по времени даты смерти относятся к октябрю (а не сентябрю) 1941 г.
Второе. В конце первого тома «Книги памяти» помещен текст «От редакционной коллегии». В нем указывается, в частности, что сведения, достоверность которых сомнительна, обозначены вопросительным знаком в скобках; разрозненные и обрывочные сведения о месте проживания заключены в угловые скобки.
К сожалению, это исполнено применительно не ко всем лицам, показанным в томах «Книги». Для примера, только по одной Лифляндской улице в четырнадцати случаях указаны номера домов, которые на данной улице ни до войны, ни после войны не существовали[24]. По нескольким номерам домов возможны опечатки[25].
Указать, сколько человек, проживавших на улице Калинина, умерло в годы блокады, объективной возможности также нет. В «Книге памяти» показано 524 человека. Но! До декабря 1956 г. в Ленинграде существовали две улицы Калинина: одна – от Ушаковской улицы до Таракановки, вторая – от Большого проспекта Петроградской стороны до Сытнинской улицы. В издании не приводятся уточнения, к какому району относился тот или иной дом.
Некоторые номера домов обеих улиц Калинина накануне войны совпадали.
Тем не менее, допустимо следующее вычисление. Зная, что конечными номерами домов по улице Калинина в Петроградском районе были (до 1956 г.) пятиэтажный № 20 и четырехэтажный № 17, указанные в «Книге памяти» номера строений с № 19 по 59 и № 24 по 58 можно отнести к улице Калинина в бывшей Волынкиной деревне. И не только по «номерному» признаку. Место проживания умершей 13-летней Нины Михайловой обозначено так: «ул. Калинина, д. 40б, барак 18, комн. 416».
В «Книге памяти» по этому дому показаны 87 человек. Последняя зафиксированная дата смерти жильцов – октябрь 1942 г. Либо корпуса дома сгорели, либо – наиболее вероятно – их разобрали на дрова летом-осенью 1942 г. Оставшиеся жители переселись в центральные и северные районы города. И не исключено, что кто-то на улицу Калинина Петроградской стороны.
На протяжении работы над книгой постоянно всплывал вопрос: можно ли было принять еще меры, чтобы снизить смертность в блокадном городе? Да, можно было – и об этом в книге приводятся факты. Так почему же не принимали?
В этой связи приведу мнение доктора исторических наук, профессора В.А. Иванова. Почти двадцать лет назад была издана его монография, основой которой явился громадный массив ранее недоступных гражданским лицам архивных документов[26]. К этому исследованию я буду неоднократно обращаться в своей книге. Здесь же – об ином. Выводы и обобщения автора вплотную подводят к ответу на «вечный вопрос» отечественных историков: почему это произошло? Как стало это возможным?
