Александр Чистяков после окончания учебных курсов воевал с мая сорок второго года. Начинал службу в артиллерии. Несмотря на молодой возраст (в январе исполнилось двадцать один), был опытнее большинства других командиров. Понял сразу, что единственный путь к высоте и немецким укреплениям проходит для наступающих частей по основной дороге, и миновать ее не удастся.
Вторая дорога, которую имели в виду разведчики, представляла из себя колею, пробитую повозками и лошадьми. По ней передвигались когда-то люди, предпочитавшие делать свои дела скрытно.
По ней можно было с риском двинуть пару самоходок и танковой взвод, чтобы нанести удар с фланга. Тащить весь батальон с десантом было бы слишком опасно.
Совещание толклось на одном месте. Оба командира десантных рот потихоньку хлебнули водки и заявили, что у их бойцов брони нет, в мясорубку они не полезут.
– Давайте подведем итог, сколько их и чем фрицы располагают, – не выдержал Чистяков.
Загибая пальцы, начали перечислять данные разведки и свои наблюдения. Пушечный и два пулеметных дота, закопанный в землю танк, две-три противотанковых 75-миллиметровки, тоже хорошо упрятанные в каменных капонирах. Несколько минометов, пулеметные гнезда. Этих сил хватит, чтобы перекрыть дорогу, а, уничтожив еще пару машин, наглухо перекрыть ее.
Капитан Болотов, кивая, выслушал предложение Чистякова зайти во фланг по обнаруженной разведкой колее и прямой наводкой уничтожить доты, артиллерию и закопанный танк.
– Танковый взвод ты мне выделяешь, – скорее не спрашивая, а утверждая, глядел на Болотова старший лейтенант.
– Ну, выделяю…
– С собой я возьму самоходку лейтенанта Щукова. Третья останется с батальоном. Когда мы подавим основную часть артиллерии, дам сигнал ракетами. Двинешь батальон по дороге и добьешь остатки.
– Мне не остатки добивать, а вперед двигаться, – недовольно буркнул комбат Болотов. – Справишься сам со своими «зверобоями». У тебя калибр шесть дюймов да еще три танка в придачу.
– Ладно, видно будет, – не стал продолжать спор Чистяков.
Антон Герасимович Болотов начал службу еще в начале тридцатых годов в кавалерии. В сороковом году закончил полный курс танкового училища. Служил в Юго-Западном военном округе и принял участие в первых летних боях.
Отступал, видел, какие потери несут наши части, действуя несогласованно, хотя и смело. Болотов, тогда командир взвода, хорошо запомнил, как комбриг приказал поджечь два десятка исправных танков (в том числе новейшие Т-34) – закончилось горючее и почти не оставалось боеприпасов.
Уходили, оглядываясь на огромный костер, уносили на плечах снятые с машин пулеметы. В сорок втором, после тяжелого ранения, Болотов служил в ремонтном батальоне, затем получил роту. А месяц назад неожиданно стал комбатом.
Командир полка Полищук пошел на этот шаг из-за острой нехватки опытных офицеров. А у Болотова какой-никакой опыт имелся. Кроме того, он не умничал, не лез с ненужной инициативой и приказы выполнял без лишних разговоров.
В разговорах с начальством бывший кавалерийский старшина Болотов больше молчал. В боях за спины подчиненных не прятался, хотя в принятии решений был медлительный.
Пока стояли в резерве, Болотов привел в порядок, починил, покрасил танки, организовал учебу механиков-водителей. Когда на полковом смотре занял первое место, Полищук приблизил его к себе, хвалил. Даже намекал на будущую должность зампотеха полка. Вечный командир взвода Антон Герасимович Болотов воспрянул духом, стал покрикивать на подчиненных. Особенно на тех, кого считал слишком грамотными. К числу таких был отнесен и старший лейтенант Чистяков.
Начавшееся наступление показало, что по своим деловым качествам до уровня командира танкового батальона Болотов не дотягивает.
Уже на второй день, пустив колонну по открытой местности, нарвался на эскадрилью истребителей-штурмовиков «Фокке-Вульф-190». Две машины сгорели от попаданий бомб. Две другие, поврежденные, Болотов сумел за ночь восстановить.
И вот сегодня, еще не начав бой, он лишился трех танков и трех лучших экипажей разведчиков. Сейчас его преследовало видение, что на этой проклятой извилистой дороге сгорит, как в ловушке, весь батальон. Он слышал, случалось такое. Тогда только и остается, что пулю в лоб. Но ведь ждет жена, трое детей.
– Если по дороге… по дороге наступать, – выдал растерянный комбат навязчивую мысль, – батальон потеряем.
– А две сотни десантников? О них ты подумал? – напирали командиры пехотных рот.
Пустые разговоры всем уже надоели. Звонили из штаба дивизии, торопили. Поинтересовался, как идут дела, и командир тяжелого самоходно-артиллерийского полка Пантелеев.
Чистяков, в отличие от Болотова, вел себя более решительно, да и Пантелева знал давно, еще с военного училища в Челябинске. Вместе с очередным выпуском Иван Васильевич Пантелеев ушел на фронт, с тех пор воевали вместе.
– Товарищ подполковник, – доложил он, – этот гребешок еще та штучка. В лоб его не возьмешь. Нашли тут обходную дорогу. Все детали обсудили, выступаем.
Капитану Болотову оставалось только кивнуть. Тем более в спину ему дышала мотострелковая пехотная бригада на своих «ЗИСах» и «студебеккерах», нетерпеливо ожидавшая, когда танки и самоходки прорвут очередной узел немецкой обороны.
Разведанная колея оказалась хуже, чем ожидал Чистяков. По существу, это было скопление камней, бугров и даже трещин, шириной до метра. В одном месте предстояло круто разворачиваться на краю обрыва, и Александр с трудом переборол желание вылезти из машины. Тем более три танка, идущие впереди, благополучно миновали опасный поворот.
Но самоходки весили сорок шесть тонн, а «тридцатьчетверки» лишь двадцать семь и были более маневренные. На таком подъеме многое зависело и от механиков-водителей.
Механик в машине командира батареи, старшина Матвей Колесник дело свое знал, был спокоен и взвешен. В самоходке, которой командовал лейтенант Миша Щуков, механик тоже воевал давно и машиной управлял умело.
Лишь бы не появились самолеты. Танки и самоходки на узкой колее не имеют возможностей для маневра, и дело может закончиться плохо.
Здесь, на холмах Подольской возвышенности (северной оконечности Карпатских гор), с утра обычно наплывал туман. Сейчас он рассеялся, и на смену ему шли облака.
Если начнется дождь, тяжелым машинам придется на размокшем подъеме несладко. Вот и думай, что выгоднее. Ясная погода и риск нарваться на немецкие самолеты или скользкая земля. Лучше не загадывать!
Впереди взревел на полных оборотах двигатель «тридцатьчетверки». Из-под быстро вращающихся гусениц ползла земля вперемешку с камнями. Механик дал слишком сильный газ. Танк развернуло поперек колеи и потащило вместе с землей прямо на самоходку Чистякова.
– Он что творит, мля! – орал Колесник, давая задний ход.
«Тридцатьчетверка» завалилась в яму, двигатель заглох. Чистяков выскочил наружу. Танк порвал гусеницу и накренился набок. Подбежал взводный, обматерил командира «тридцатьчетверки».
– У меня стрелок-радист руку сломал, – вытирая пот с лица, твердил младший лейтенант.
– Лучше б ты башку свернул, – надрывался Колесник, чудом избежавший столкновения. – Нас едва под откос не столкнул.
На машинах оставили по пять-шесть десантников. Они успели вовремя спрыгнуть и не пострадали. Сейчас они растерянно топтались вокруг.
– Занять места на других машинах, – приказал Чистяков. – Радисту оказать помощь, экипажу устранять повреждения.
Уходило время. Они и так потеряли его слишком много. Пять машин приближались к повороту, за которым будут видны немецкие укрепления. Лишь бы не преградила путь какая-нибудь широкая трещина или провал. Если мотоциклисты не проверили путь до конца, то вполне можно ждать чего-то подобного.
Головной танк остановился. Взводный добежал до поворота, затем вернулся и почему-то шепотом доложил Чистякову:
– Можно проехать. Укрепления как на ладони.
Старший лейтенант сходил сам, осмотрел в бинокль немецкие позиции. Было решено, что самоходка Михаила Щукова открывает огонь по пушечному доту, а Чистяков уничтожает закопанный в землю Т-4, цель едва заметную, но опасную. «Тридцатьчетверки» ведут огонь по артиллерийским капонирам.
Машины миновали поворот, узкую полоску сосняка и открыли огонь с коротких остановок. Снаряд, выпущенный самоходкой Чистякова, взорвался перед торчавшей из земли башни танка Т-4 с длинноствольным орудием. Машину встряхнуло взрывной волной, ствол орудия согнуло.
Серая бетонная коробка пушечного дота сливалась с такой же серой скалой. Дот немецкие специалисты построили, не жалея первосортного цемента. Фугасный снаряд весом сорок три килограмма рванул с такой силой, что посыпались вниз отколотые куски скалы.
Двадцатилетний лейтенант Миша Щуков, пришедший из гаубичного полка, где воевал около года, имел неплохой опыт и стрелял довольно точно.
