Еще одна причина заключалась в том, что 10 июля британцы и американцы при массированной поддержке авиации высадились на Сицилии, а союзные немцам итальянские войска почти не оказывали им сопротивления. Было необходимо немедленно усилить оборонявшиеся на Сицилии войска, чтобы предотвратить развал итальянского фронта. Для этого было принято решение направить туда войска с Восточного фронта. Теперь пришла расплата за то, что операция «Цитадель» была начата так поздно. Но критическое положение на Восточном фронте потребовало нового перераспределения сил за счет наступательных группировок. Другими словами — у немецких войск не хватало сил для наступления на Курск и одновременного обеспечения устойчивости соседних участков фронта.
Таким образом, операция «Цитадель» провалилась не из-за поражения немецких танковых сил под Прохоровкой, а была прекращена по другим серьезным причинам. С немецкой стороны это не было обусловлено материальными потерями, решающую роль здесь сыграла скорее потеря инициативы. С сегодняшней точки зрения имелся только выбор между более ранним началом «Цитадели» (до середины мая) или отказом от проведения операции. Вопрос о том, оставалась ли возможность заключения сепаратного мира в случае немецкой победы в операции под Курском, остается открытым.
Воспоминания Курта Пфёча описывают боевой путь отделения 2-й роты 2-го мотопехотного полка дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Записки охватывают период времени с ночи с 1 на 2 июля по 15 июля 1943 г. Отделение, состоявшее сначала из двенадцати человек, за эти несколько дней понесло большие потери.
Отделение — наименьшее пехотное подразделение времен Второй мировой войны — славилось своей большой огневой мощью, основывавшейся на том, что командир отделения самостоятельно вел своих подчиненных — пулеметчиков, стрелков и иногда снайпера. Он сам ставил им боевые задачи и управлял ими в ходе боя голосом и сигналами рукой. Такое поддержание контакта и среди солдат отделения между собой, взаимное информирование, предупреждение, прикрытие и оказание помощи были типичными для боевых действий опытного отделения. Полковник американской армии С. Л. А. Маршалл оценил эти типичные качества, присущие немецкому отделению, такими словами: «В Европе мы, американцы, часто удивлялись несмолкаемым разговорам и выкрикам в немецких рядах во время боя. Мы считали это примитивизмом. Но то, что между этой методой и феноменальной энергией, с которой наши враги организовывали и проводили контратаки на местности, имеется прямая связь, нам не приходило в голову»[1].
Воспоминания Курта Пфёча имеют большую ценность еще и потому, что он сегодня единственный, оставшийся в живых солдат отделения этого 2-го мотопехотного полка СС. Тем, что поделился с общественностью своими живыми и образными воспоминаниями, он способствовал тому, чтобы поддержать у последующих поколений память о ставшем трагедией для многих солдат «аде под Курском».
Доктор Гейнц Магенхаймер
Отделение
Ганс — командир отделения
Пауль — первый номер 1-го пулеметного расчета
Йонг — второй номер 1-го пулеметного расчета
Зепп — третий номер 1-го пулеметного расчета
Вальтер — первый номер 2-го пулеметного расчета
Петер — второй номер 2-го пулеметного расчета
Куно — третий номер 2-го пулеметного расчета
Цыпленок — стрелок Курт Пфёч, «Блондин с льняными волосами»
Эрнст — стрелок
Камбала — стрелок
Ханнес — стрелок
Уни — стрелок
Дори — водитель и связной-мотоциклист
Их было двенадцать. Ханс, командир отделения, длинный, как жердь, две трети — ноги, остальное — маскировочная куртка и стальной шлем. Расчет первого пулемета: Пауль и Йонг, неразлучные как близнецы, одного роста, одинаково упрямые, один — из Тюрингии, другой — из Гамбурга. За «Шокаколу»[2] они могли умереть. Их третьим номером был Зепп — спокойный, безупречный, незаметный. Откуда он был родом — вопрос спорный. Этого не знал никто. Одни думали, что откуда-то из Баварии, другие говорили про Богемию. Но все были едины в том, что для жителей тех мест лишь недавно стало возможным ходить в полный рост.
Второй пулеметный расчет: Вальтер, Петер и Куно.
Вальтер был первым номером у пулемета, первым номером по внешнему виду, манере разговаривать, воспитанности и элегантности. Петер — его второй номер, словно ученик Вальтера, совсем не подходил к нему по типажу — длинноволосый, повзрослевший мальчуган. А Куно? Худой, несколько медлительный, осмотрительный, родом с юга, горец, хозяйственный и богобоязненный, самый настоящий баварец.
Стрелки: их по-прежнему называли так, несмотря на то что они предпочитали автоматы старым добрым 98-м карабинам; по сроку службы они распределялись так: Камбала, лучший друг Куно, очень светлый, очень любопытный и очень молодой. Уличный мальчишка из Веддинга и (как же может быть иначе!) непревзойденный острый на язык говорун, которому часто не хватало слушателей. Следующий, Ханнес — рыжий, веснушчатый, постоянно обгорающий на солнце ганноверец, дружил с Уни. Прозвища у него не было, просто звали его по сокращенной форме имени. Сын штирийского мелкого крестьянина был ветераном отделения, как и мюнхенец Эрнст — непревзойденный организаторский гений. И там, где был Эрнст, рядом был его друг — Блондин, житель франконской столицы по кличке Цыпленок.
Двенадцать — круглое число.
Тринадцатый — счастливое или несчастное число, как всегда хотелось видеть его положение в отделении или при нем — был Дори. Водитель и связной-мотоциклист, сам себя причислял к отделению, если там было что выпить, и заявлял об отсутствии какой-либо принадлежности к нему, если речь шла о военных играх.
Двенадцать или тринадцать?
Шпис[3] говорил — двенадцать, а шпис знал, что говорил!
Огромный палаточный городок…
Покосившиеся крестьянские хаты с маленькими подслеповатыми окнами. Заборы палисадников — косые и поваленные ветром, в них больше дыр, чем досок. Широкая ухабистая деревенская улица пуста, раскалена летней жарой. Бедность, безутешность, жара…
У входа в дом без ворот в тени лежит неподвижно пес, уткнувшись носом в серый от пыли сапог. Он постоянно жмурится, когда в сапоге что-то шевелится, и поглядывает на спокойно лежащие на серых танкистских брюках руки, белый обнаженный торс и красно-коричневое загорелое лицо с короткой трубкой в зубах.
— Хорошо, Комиссар.
Пес устало один раз махнул хвостом, довольно поворчал, сунул нос еще глубже в складку сапога, вытянул передние лапы и положил их одна на другую.
Вторая пара сапог стояла чуть выше, на последней ступеньке лестницы. Коленки, острые, как пирамиды. Серые суконные брюки высоко засучены, и худые мальчишеские ноги создают резкий контраст с неуклюжими сапогами и слишком широкими штанинами. Второй лежал спиной на полу хаты, закинув руки за голову, и смотрел мимо крыши в безоблачное небо.
— А почему ты его зовешь комиссаром?
— Почему? — тот, что был с трубкой, крепко прижал табак большим пальцем, улыбнулся и посмотрел на собаку: — Черный от морды до хвоста, а на шее — две красные петлицы!
— Снаружи — похож, но внутри — нет.
— Как внутри?
— Ну, ведь его взгляды, его идеологические убеждения совсем не соответствуют.
— Собаке?
— Нет, комиссару. Глянь на этого малого. Во-первых, он дрыхнет. Во-вторых, мирно лежит у ног немецкого бойца. А в-третьих — машет хвостом, если ты ему что-нибудь говоришь. Ты когда-нибудь встречал такого комиссара?
— Быть может, один из лучших?
— Да, перебежчик!
Приподнявшийся опять улегся на пол.
Курящий трубку покачал головой, наклонился немного вперед и рукой, почти с нежностью, погладил лохматую шерсть.
Послышались усталые шаркающие шаги.
— Привет, Эрнст!
Курящий трубку перестал гладить собаку, ткнул сапоги перед собой:
— Поднимайся, Цыпа, Дори здесь! — а только что подошедшего спросил:
— Дори, ты почту привез?
Дори покачал головой, извиняясь, пожал плечами и усердно почесал нос указательным и большим пальцами.
— Садись сюда, Дори. Привез новые сортирные новости или надо тебе чего?
Дори подошел, осторожно переступил через собаку и присел на колоду, прислонившись спиной к высокой поленнице дров, стянул с головы покрытую масляными пятнами маскировочную кепку и постучал пальцами по карманам брюк.
— Н-да, новости для обоих, а кроме того…
— Что «кроме того»? — Эрнст усмехнулся и толкнул блондина в бок: — Ну, что я говорил, Цыпа? Этой заднице чего-то понадобилось.
