ущелья вдоль речки. Она была у нас слева.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Как только солнце коснулось верхушек гор, прям как по команде «пли», по нам открыли прицельный огонь. Духи, которые устроили нам засаду, пропустили нашу разведку, дождавшись основной состав нашей группы, из всех стволов одновременно начали по нам херачить. Пули летели со склонов гор, как косой дождь. Поднялась такая паника! Чтобы отстреливаться, у нас была не очень лучшая позиция, да и голову высунуть было просто невозможно. Продолжалась вся это перестрелка до самой темноты. После того как все утихло, было принято решение отойти немного назад, и остаться на ночь до утра. Так как убитых в темноте было невозможно забрать. Сколько было всех раненых я не знаю, из нашей батареи ранило, Янсона Яна.
Только начало рассветать, было определено место куда будет садиться вертушка, чтобы забрать раненых и убитых. Вблизи того места где произошла перестрелка, было не безопасно сажать вертолет. Мы отошли назад, перешли речку на другой берег. Примерно 7 раз, с двумя плащ палатками нам пришлось возвращаться на то злополучное место, где вчера мы попали под обстрел. Чтобы вынести всех убитых товарищей, мало того, что нам приходилось каждый раз форсировать эту хоть и не большую, но довольно бурную речку, так чтобы нам не было скучно, по нам работал снайпер. Все мы вымокли практически по пояс, но эвакуация обошлась без жертв.
После того, как был вынесен последний убитый, оказалось, что в числе живых, раненых и убитых, не хватает одного солдата.
Прилетели вертолеты, забрали раненых, убитых, и всех, кто не мог идти дальне по разным причинам, в том числе и нашего товарища прапорщика Рембо. А нам поставили задачу найти того солдата, которого не оказалось среди убитых, и раненых.
Мы начали прочесывать ущелье. Продвигались все дальше и дальше. Только через сутки нашли нашего солдата. К сожалению, мертвым. Было понятно, что изначально он был ранен, и его скорей всего взяли в плен. Может его пытали, или он не мог идти сам, и от него решили избавиться — пристрелили. И вот мы опять понесли тело на плащ палатке. Назад, на то место где предыдущий раз отправляли на вертушке наших ребят. Идти было далеко, тропа была такой узкой, что местами пройти было очень трудно.
После того как мы заняли н/п Хисарак, нам поступил приказ прочесать ущелье Пини, уходившее от Хисарака на северо-восток. Мы выполнили и эту задачу, а когда возвращались, пошли по самому низу, вопреки всем предосторожностям.
Яркое солнце жарило так, что мы забыли про все, как будто мы были не на боевой операции, а на прогулке в горах. Я и Пивоваров Юра шли на приличном расстоянии от остальной группы, разговаривали про житие — бытие. Увидев одиноко пасущуюся лошадь, задались вопросом: «Сколько «афганей» ходит? Вот, если бы ее продать!»
Прозвучал одиночный выстрел. Пива пригнулся, я ему говорю:
— Чё ссышь, не по нам стреляют!
Он говорит:
— Каждый выстрел может быть твой!
Идем дальше — еще один выстрел! До нас не дошло, что беда уже совсем рядом и нужно принимать какие-нибудь меры, хотя бы осмотреться, откуда стреляют, или подумать о каком-нибудь укрытии. Как назло, местность — как на ладони, ни единого большого валуна в пределах нашей видимости.
Прогремела очередь, пули легли прямо у наших ног, вот тут-то инстинкт самосохранения сработал, и мы побежали в противоположную от выстрелов сторону. Пива бежал по правую руку от меня, пули свистели. По счастливой случайности, мне первому удалось добежать до укрытия. Поля там были построены в виде мозаики, выложенной из камней.
Едва я только успел спрыгнуть с такой террасы, только успел поджать ноги, так как пули улеглись прям в гребень моего укрытия! Пива пробежал еще несколько метров — ему до такого укрытия было немного дальше. Только он успел добежать до края террасы, я услышал, как он вскрикнул и свалился вниз.
Перестрелка продолжалась не очень долго. Когда подтянулись все наши, командир нашей батареи капитан Черняк спросил, где Пивоваров. Я сказал, что он, наверное, ранен. Когда мы пришли к тому месту, где был Пива, мои слова подтвердились — он действительно был ранен в бок. Кроме него было ранено несколько человек из пехоты.
Тем временем уже стемнело. Мы остановились на ночлег в кишлаке, раненые были помещены в небольшом сарае. Наверняка, когда-то там держали скот: окон не было, потолки были низкие. Чтобы не быть в полной темноте, мы соорудили лампу из гильзы. Я зашел поговорить с парнями. Во время разговора один из раненых заметил в полумраке какой-то сверток вверху столба, служившего подпоркой так называемого потолка. Я встал и взял этот сверток в руки. Что там было, мы, конечно, не знали, говорили, а вдруг это бомба? Начнешь разворачивать, и она взорвется! Встав спиной к столбу, я завел руки назад и стал разворачивать сверток (как будто, если бы это была бомба, и она бы взорвалась, меня бы этот столб спас!) Но это оказался пистолет, самый что ни есть настоящий пистолет, в кобуре! У меня глаза так и загорелись, так мне хотелось забрать его себе! Но, так как не совсем я его нашел, а всего лишь достал, по той причине, что раненый сам не мог встать и это сделать, было решено бросить жребий, в виде двух спичек, длинной, и короткой. Жребий выпал в пользу меня, обид ни у кого не было, пистолет достался мне. Но была еще одна проблема — все найденное оружие, нужно было сдавать. Я не знал, как поступить в этом случае, поэтому решил рассказать об этом своему земляку, Морозову Сергею. Он сказал, чтобы я не сдавал, а оставил у себя: — «Потом решим, что с ним делать, хотя бы постреляем из него, а потом видно будет».
Наутро раненых отправили вертушкой, а мы, уже благополучно, вернулись в свое расположение
Трофей я хранил в каптерке и ждал того момента, когда представится возможность из него пальнуть. Не то, чтобы я не настрелялся, нет, просто было интересно, помимо своего автомата, втихаря взять с собой трофейный пистолет.
