Заметил я за Найденышем и другие свойства: начнется бывало обстрел, завоют мины и снаряды, — прижмет уши, съежится и бежит в ложбинку, прячется. Особенно боялся самолетов. Как только загудит самолет — не важно чей — Найденыш начнет бесноваться, урчать, подвывать — места себе не находит. Пролетит самолет. Найденыш встряхнется, протянется и стыдливо пряча глаза уйдет куда-нибудь, часа два не возвращается. Вернется, морда виноватая, смотрит застенчиво, как будто хочет сказать хозяину: «Извини, что зря струхнул, почем мне, собаке, знать — чей это был самолет, наш или немецкий».
Не мало в дивизии находилось охотников до этой собаки. И комдив и начштаба, — все просили меня уступить им Найденыша.
— Ни за что!
— А к чему она тебе?
— Как к чему? Мне очень даже нужна собака. Пригодится, будем с собой в разведку брать.
— Подведет.
— Возможно. С этим спешить нельзя. Надо изучить ее сноровки.
Однажды наши разведчики привели в батальон двух пленных. Найденыш увидел и, не подавая голоса, с полного хода бросился на одного из них — и под себя. Другой от страха сам к земле прижался.
Разведчики стоят, не знают, что делать, когда собака хозяйничает, а Найденыш лежит, положив передние лапы на грудь пленного, рычит и ни с места.
На шум вышел комбат Краснов, удивился:
— Не знал я такой выучки у собаки. Найденыш, прочь!.. — Разведчиков спросил, не укусила ли которого.
— Нет, — отвечали бойцы, — не укусила, только обоих к земле прижала. Стало быть сноровку имеет по этой части…
Тогда мы решили брать Найденыша в разведку. Обычно он вел себя очень тихо, осторожно. Но однажды летом случилось так, что в разведке Найденыш был вынужден залаять. Шли тогда бойцы осторожно, ступая один за другим, соблюдая полную тишину. Найденыш вдруг почуял что-то подозрительное, бросился от разведывательной группы в сторону, в лес. Бойцы рассыпались под деревья, притихли, притаились. Прошла минута, две. И вдруг неожиданно — гавк!..
— Чорт возьми! Предаст своим тявканьем, — выругался я. — Однако, ребята, что-то неладное она заметила…
Раздвинув кусты я с несколькими бойцами пошел туда, откуда донесся голос овчарки. И мы увидели: Найденыш, распластав между кочек немецкого разведчика, лежал у него на груди, зубами он крепко стиснул его руку, из которой вывалился автомат с продолговатой обоймой.
Пленного подобрали.
— Ну, как, собачка стоющая?
— Золото, не собака, — отвечали разведчики, — если бы не она, то этот гусь нас бы выследил.
Пленный стоял с поднятыми руками и поочередно смотрел на всех нас помутневшими, как от угара, глазами. Его обыскали. Ничего особенного при нем не было: карта, компас, автомат. Железная бирка с номером, привязанная к шее, свидетельствовала о подлинности его арийской крови. Еще обнаружили при нем записную книжку, новенькую, без единой записи, несколько порнографических карточек и вместе с ними в бумажнике черный Железный крест. Фашист, опустив руки, сказал: «Капут Гитлер — Гитлер капут!» Пошарив в кармане брюк, он достал скомканную советскую листовку с текстом на немецком языке, ткнул пальцем в то место, где в рамке был отпечатан призыв и пропуск для перехода на сторону Красной Армии.
Затем он молча взял из моих рук Железный крест, повертел его на грязной ладони, плюнул на свастику и швырнул крест в траву.
Найденыш, наблюдавший за пленником, обнюхал траву, схватил зубами брошенную фрицем награду и принес мне.
— Молодец, Найденыш. — погладив его, сказал я, — что ж, раз фриц бросает орден, носи ты! — и прицепил крест к ошейнику собаки.
Меня вызвали в штаб. Начальник отдела начал с того, что рассказал мне целую историю.
— Не дальше, как вчера, к нам явился с повинной диверсант. Он выложил на стол порядочную сумму денег, фальшивые документы, развернул вещевой мешок, наполненный наполовину продуктами, наполовину взрывчаткой, и говорит — «Я немецкий шпион, готовился в специальной школе диверсантов-шпионов. Документы мои „липовые“. Фамилия моя такая-то». Стали мы дознаваться, наводить справки — действительно он значился в немецком плену. Да и не может же человек на себя такое наговаривать. Дальше он рассказал, что немцы его и еще четырех шпионов выбросили с парашютами в район Шомбы, то есть в нашем тылу, километров за сто отсюда, в сторону города Кеми. Каждый из них располагает большой суммой денег, имеют они взрывчатку для диверсий на тракте; есть у них рация. По словам пришедшего с повинной, все четверо изменников сдаваться не думают. Значит при поимке могут оказать сопротивление или покончить с собой. А нам крайне желательно взять их живыми. Я направил туда взвод бойцов, но что из этого получится — не знаю. Сейчас лето: тепло, обилие ягод, каждый кустик ночевать пустит. Я это к тому говорю, — добавил он, — не можете ли вы дать мне несколько ловких разведчиков, пусть ваши ребята попытают счастья и помогут нам в этом деле.
— Можно! — согласился я. — Выделю самых боевых хитрецов, только покажите на карте, где ваш взвод занимается проческой. Надеюсь, поселок Шомбу скрытой засадой вы обеспечили?
— Да.
Начальник развернул карту.
— Возможно, они здесь скрываются, — обвел он карандашом.
«Искать „здесь“ все равно, что искать четыре иголки в стоге сена. Однако, попытаемся, чем чорт не шутить»— подумал я.
Придя в батальон, я послал Ефимыча за Ибрагимом Загитдулиным.
Невысокий, скуластый, с узкими проницательными глазами, Загитдулин с автоматом поперек живота через несколько минут прибежал ко мне в землянку.
— Прибыл, товарищ капитан, по вашему приказанию.
— Садись, Ибрагим.
Он осторожно сел на крайчик табуретки.
— На тебя, Ибрагим, моя надежда: подбери по своему усмотрению четырех пареньков, посмелей и порасторопней. Назначаю тебя старшим этой группы. Отправитесь километров за сто отсюда…
— Ой, как далеко, в самую Финляндию?
— Нет, Ибрагим, в наш тыл на сто километров.
— Ну, это совсем просто, товарищ капитан.
— Нет, не совсем просто, слушай, Ибрагим, дальше…
Я подробно изложил ему задачу, указал, где и как надо действовать, как, в случае обнаружения диверсантов, обмануть их, захватить и привести в батальон.
— Понятна задача?
— Понятна, товарищ капитан.
— Сроку дается десять суток. Да, учти. Ибрагим, что у такого ловкача и старателя, как ты, одной медали на груди скучно! Понятно?
— Понятно, товарищ капитан, скучно, товарищ капитан, — ответил Загитдулин, искоса взглянув на свою сверкающую медаль, и широко улыбнулся, отчего глаза у него сделались еще уже, а ровные частые зубы блеснули светлей серебра…
… Район, где приземлились шпионы-диверсанты, славился болотами. Ягоды росли там в изобилии.
И почем знать местным девчатам, что в лесу их подстерегает опасность. Разодетые в цветистые платья, они собирали ягоды неподалеку от поселка. Одни из них молча занимались своим делом и озирались по сторонам, а две девушки впереди беспечно и голосисто наперебой распевали частушки.
На мне розовая кофта,
Полушалок голубой.
Мне давно уже хотелось
Познакомиться с тобой.
Полюбила капитана,
А майор и говорит:
«У меня погон пошире,
Ярче звездочка горит!»
Пела одна из них таким трескучим дискантом, что за километр, если не дальше разносилась ее песня-коротушка.
Ты военный, ты военный,
Ты военный — не простой.
Дома жонка, два ребенка —
Говоришь, что холостой…
— запевала в свою очередь другая, а потом обе вместе:
Мне сказал моряк с линкора,
Сухопутный морячок,
Что забыл он Черно-море
Из-за нас карелочок!
И вдруг частушки оборвались. Девушки-певуньи, завидев кого-то, взвизгнули и, прячась в кусты, закричали;
— Ой, девоньки, девоньки, убегайте! Тут четверо каких-то!..
— А мы не звери, вас не слопаем, — отвечали те, и вчетвером кучей шли к перепуганным девушкам, смеясь и подзывая их к себе. Тогда девушки осмелились, с оглядкой стали сближаться с неизвестными. Две из них, делая вид, что стыдливо прячутся за кустами, вытаскивали из под цветных сарафанов автоматы, обнажая при этом солдатские обмотки, винтообразно спускавшиеся с колен к тупоносым, подкованным ботинкам.
Диверсанты смекнули с опозданием.
На повелительный, грубый, далеко не девичий голос, — пришлось поднять руки вверх и сдаться. Да иначе и нельзя было, так как одна лишь певунья оказалась девушкой из Шомбы, да и у той в корзине — две гранаты.
А все остальные были бойцы из нашего батальона во главе с хитроумным Ибрагимом Загитдулиным…
В числе задержанных Ибрагимом Загитдулиным оказался переброшенный немецкой разведкой изменник Хаулин. И хотя у него были фальшивые документы на имя какого-то Будкевича, разоблачить его не составило труда. Уличенный во всем, он перестал запираться и стал рассказывать. Дело было так.
