Спасибо тебе, Аня, — голос Никиты дрогнул.
Я сказала ему тогда, что не хочу его видеть. Но он бегает за мной по пятам. А мне хотелось встретиться с тобой, Никита. Может, это плохо, что я говорю так. Как-то не принято… Но я очень часто вспоминала тебя. Не пойму, почему. Мы ведь не так давно знаем друг друга, а вот тоскливо, понимаешь. Наверно, я немножко полюбила тебя, Никита…
Аня улыбнулась, но это была не насмешливая улыбка. И голос ее не был насмешливым. И в том, как она посмотрела на Никиту, снова легонько пожав его руку, не было ничего фальшивого. Теплое чувство заполнило сердце. Никита держал ее руку и молчал, не зная, что ответить. Может быть, сказать, что и он немного тосковал, часто думал о ней? Аня говорит, что, наверно, чуточку полюбила его. А он? Нет, он не знает. Ему сейчас хорошо с ней, так хорошо, как никогда и не было трын-трава! Если бы можно было прижаться губами к ее виску, на котором ветерок шевелит завитушку волос, он это сделал бы, не задумываясь. Он хотел, чтобы сейчас, вот в эту минуту, кто-нибудь обидел ее. О, тогда он показал бы, как дорога ему эта девушка!
Ты молчишь, Никита… О чем ты молчишь?
Он разжал руку девушки, поднес ее горячую ладонь к губам и поцеловал. И сразу же испугался: не обидел он ее?
Нет, она не обиделась. Значит, правда — ей тоже хорошо с ним. И в это время они увидели Бузько. Он шел прямо к ним и улыбался. Улыбался так, как мог улыбаться только Бузько: тонкие губы приоткрыты, словно он вот-вот рассмеется, а глаза смотрят настороженно и как будто враждебно.
Никита хотел быстро убрать свою руку, но Анна крепче сжала его пальцы и тихо сказала:
Не надо. Пусть будет так.
Она не смотрела на Оську, но и не опускала головы. Просто она смотрела в парк, вон туда, мимо него, на покачивающиеся матовые фонари. Мало ли кто проходит мимо! На всех смотреть не обязательно, да и незачем.
Привет авиаторам! — стараясь быть развязным, крикнул Оська и склонил голову набок. — Думаю, не прогоните коллегу, если он приземлится на вашем аэродромчике.
И, не ожидая ответа, сел рядом с Анной. Сел так близко, что под ним оказался кусочек ее платья. Девушка молча отодвинулась к Никите.
Оська сделал вид, что не заметил ее движения, и проговорил:
А я хожу-брожу, ищу друзей, чтобы не в одиночестве коротать вечер. И вот нашел… Вечер-то какой, а? Чудненько…
Когда кому-нибудь не о чем говорить, — словно про себя сказала Анна, — он всегда начинает с чудненького вечера.
Это правда, — ухмыльнулся Оська. — Да о чем же с вами говорить, когда вы сидите и молчите, словно в рот воды набрали. На приветствие и то не отвечаете. А еще друзья!
Много у тебя таких друзей на белом свете? — не выдержал Никита.
Было б много, вас не искал бы, — ответил Оська. — А вы, товарищ старшина, раньше были вежливее…
Анна незаметно подтолкнула Никиту: «Молчи!»
Раньше вы здоровались, товарищ старшина, как и полагается воспитанному человеку, — не унимался Оська.
Здесь я не старшина, — сказал Никита. — И можешь не читать мне нравоучений: все равно от этого ты лучше не станешь.
Оська пожал плечами.
Но, может быть, другой кто-нибудь станет лучше.
Никита не ответил. Он еле сдержался. Сколько раз давал он себе слово, что при встречах с Оськой будет стараться не замечать его. Все, что Оська мог сделать ему плохого, он уже сделал. И оказалось, что это плохое обернулось против самого Оськи. Никто, кроме Бузько, ни разу не упрекнул Никиту в его прошлом, и, видно, напрасно он сам так болезненно переживал свои прошлые ошибки. Понял ли, наконец, «атаман домовитых казаков», что он ничего не выиграл, а только проиграл? И что он думает делать дальше? Прикидываться другом?.. Но Оська сам понимает, наверно, что в его дружбу никто не поверит.
Неизвестно, сколько бы продолжалось молчание, если бы Анна вдруг не сказала:
Никита, мне пора в училище. Завтра в первую смену летать, надо поспать. Проводишь меня?
Если Никита хочет остаться в парке, я могу проводить тебя, Аня, — Бузько встал и посмотрел поочередно на девушку и Никиту. — А мне все равно надоело здесь бродить.
Анна тоже встала и приблизилась к Оське. Никита с тревогой подумал, что она может принять Оськино предложение. Но Анна твердо ответила:
Слушай, Осип! Я уже сказала, что мне неприятно тебя видеть. Неужели этого мало?
Она протянула руку Никите;
Пойдем, Никита.
2
Впервые со дня пребывания в училище курсанты сорок шестой вышли на аэродром не просто ради любопытства, а с определенным заданием: дежурить в стартовом наряде. Правда, им не вполне еще доверяли, и стартовый наряд они несли параллельно со старшекурсниками, как бы дублируя их, но все же дежурство было связано с полетами, и к этому дню группа долго и тщательно готовилась. Как обычно, Вася Нечмирев постарался решить задачу по подготовке не просто «академическим» методом, а с «необходимой изюминкой».
— Предположим, — объявил он накануне вечером, — я являюсь руководителем полетов. Мы находимся на аэродроме. Сейчас будем разбивать старт. Яша, докладывай!
Яша подтянулся и доложил:
Товарищ руководитель полетов, сорок шестая группа прибыла в ваше распоряжение для несения стартового наряда!
Вася посмотрел на Яшу сверху вниз и спросил:
Какой ветер, курсант Райтман?
Ветер шесть метров в секунду, восточный — юго-восточный.
Вася плюнул на указательный палец и поднял его вверх, определяя направление ветра.
Миллион чертей! — закричал он на Яшу. — Ветер западный — северо-западный, курсант Райтман. Назначаю вас дежурить у огнетушителя, как одного из самых способнейших курсантов прославленной сорок шестой!
Вася вызывал одного курсанта за другим и проверял знание стартовой службы. И как проверял! Сорок шестая ползала от смеха.
Курсант Степной! — кричал Вася. — Вы стоите у «Т» финишером. Ветер изменился на сто восемьдесят градусов. Ваше решение?
Немедленно развернуть «Т» на сто восемьдесят градусов! — не думая, ответил Андрей.
Это хорошо, — хвалил Нечмирев. — Но, кажется, в голове у вас столько же мозгов, сколько в набалдашнике палки. Абрам Райтман, ответьте вместо Степного.
Надо немедленно закрыть полеты и переменить весь старт, предварительно дав самолетам сигнал уйти на второй круг и перестроиться.
— Слышали, Степной? Вам много надо над собой работать.
Никто не замечал, что за их занятиями давно уже наблюдает командир отряда Курепин. Он стоял за колонной и посмеивался в ладонь, боясь выдать свое присутствие. Из всего отряда Курепину больше всех нравилась сорок шестая группа. Чутье старого летчика ему подсказывало, что большинство этих курсантов будут замечательно летать. А его чутье редко обманывало, потому что было оно выработано громадным опытом летчика-педагога, который видит в характере человека, в его поведении то, чего не дано видеть другим. Василий Васильевич был летчиком чкаловской закалки. Смелый, но осторожный, любящий риск, но риск оправданный, он всегда воспитывал эти качества и в своих питомцах. Если к нему в эскадрилью попадал курсант малодушный, боязливый по натуре, Курепин не старался сразу же распрощаться с ним, как это делали некоторые командиры. Василий Васильевич справедливо считал, что страх не рождается вместе с человеком, а прививается извне. И прилагал все усилия к тому, чтобы развить в таком курсанте волю и смелость. Для этого у Курепина был целый арсенал проверенных средств: одного он заставлял немедленно записаться в секцию бокса, другого просил заняться водным спортом и главным образом прыжками с вышки, третьего он поднимал на самолете на предельную высоту и показывал «класс пилотажа»… Но лучшим средством воспитания воли и смелости Курепин считал задушевные беседы о первых летчиках, проложивших дорогу в небо. Рассказывая об Уточкине, о Нестерове, о Чкалове, об их подвигах, он с радостью видел, как загораются глаза курсантов, и думал, что такие беседы оставляют заметный след в молодых сердцах…
Сейчас командир с любопытством и явным удовольствием наблюдал, как «руководитель полетов» Нечмирев готовит группу к стартовому наряду. В том, что в этих занятиях было немало ребячества, Курепин особого греха не видел. Но он видел другое: группа была дружная, сплоченная, веселая. А дружба для будущих летчиков — великое дело!
Бобырев! — кричал в это время Нечмирев. — Ты же стартер, а не охотник за галками! Закрой рот!
Бобырев рассмеялся, хотел что-то ответить, но в это время Андрей увидел командира эскадрильи и подал команду:
Группа, смирно! Товарищ командир, сорок шестая группа занимается самоподготовкой!..
Курепин поздоровался и сказал:
Оригинальный метод самоподготовки. Можете продолжать.
Но продолжать уже никому не хотелось. Постепенно вокруг командира образовалось тесное кольцо курсантов, и, как обычно, разговор перешел на тему о полетах. Один за другим сыпались самые разнообразные вопросы: как лучше всего тренировать себя, чтобы «чувствовать» высоту? Летал ли командир на «фарманах»? Где сейчас Михаил Водопьянов? Почему их до сих пор не принимают в кружок спортсменов-парашютистов?..
